Татьяна Майская - Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Николя, а правда, у меня мягкие и нежные ручки?
ШАНТЕКЛЕРОВ (считая). Правда…
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Николя, не называй меня маман!
ШАНТЕКЛЕРОВ (считая). Как же мне звать вас?
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Как хочешь, но только не маман! Я для маман слишком молода! Не правда ли, Николя?
ШАНТЕКЛЕРОВ. О, конечно… вы… вы…
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА (с нетерпением). Я жду, Николя, что ты скажешь? Ну, говори же, говори смелей!
ШАНТЕКЛЕРОВ. Осталось тридцать червонцев… остальные съело ваше стадо.
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Николя, ты жестокий человек!
ШАНТЕКЛЕРОВ (целуя руку Настасье Алексеевне и пряча деньги себе в карман). О нет, я не жестокий человек! Вашу пухленькую с ямочками ручку… другую…
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Николя… выше… еще выше…
Входит КАТЯ и, удивленная, секунду глядит на ШАНТЕКЛЕРОВА и мать.
КАТЯ. Николай Михайлович, пришли монахи и просят их немедленно принять.
ШАНТЕКЛЕРОВ. Где они?
КАТЯ. Я провела их в свою комнату.
ШАНТЕКЛЕРОВ (бежит к дверям). Простите, я сейчас.
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА (раздраженно). Вскочила, точно пожар увидела! Монахи пришли? Подумаешь, господа какие! Обождать на кухне не могут?
КАТЯ. Просили немедленно сообщить о своем приходе.
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Не спорь со мной! Нарочно за матерью бегаете, так и следите за каждым ее шагом!
КАТЯ. Мамочка, я и не думала застать вас с Николаем Михайловичем!
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Застать? Это что за выражение? Ступай в зал, я не посмотрю, что и ты невеста!
КАТЯ. Мамочка, не сердись! Тебе же вредно. (Смотрит на нее.) Боже, твое лицо покрывается пятнами!
Убегает.
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА (испуганно). Пятнами? Да! Вот пятнышко… вот другое! Какой ужас! (Хватает ридикюль.) Зеркальце, пудра, платок, помада… Где же деньги? И здесь нет… Здесь тоже нет… спрошу Николя… Тридцать червонцев… я чувствую, как мое лицо покрывается не пятнами, а пузырями!
Уходит. В комнату вбегают БЫСТРОВ и ВИКТОР.
ВИКТОР. Двенадцатый час ночи! Наши задержались. Придется действовать самим!
БЫСТРОВ. Обождем до часу. Веселье в разгаре! Слышишь, поют! Хотели «Интернационал» спеть, никто не умеет… Затянули «Ветку акации» и стонут весь вечер!
ВИКТОР. Ты обратил внимание, что Шантеклеров не пьян?
БЫСТРОВ. Он очень встревожен.
ВИКТОР. Ты прав! Среди гостей нет Трупоедова, местного дворянина, безусловного маниака, вообразившего себя начальником че-ка!
БЫСТРОВ. Я имел несчастье познакомиться с ним в трактире.
ВИКТОР. Этот господин служит для Шантеклерова осведомителем по части различных сплетен и слепо верит ему как представителю высшей власти.
БЫСТРОВ. Представь себе, он хотел арестовать меня. И когда я ему заявил, что являюсь прокурором, то он быстро исчез из трактира.
ВИКТОР. Миша, перейдем в тот темный угол, кто-то идет…
Через темную комнату, направляясь в зал, идет ОТЕЦ НИКАНДР с ПОСЛУШНИКОМ.
ОТЕЦ НИКАНДР. Где Вельзевул, исчадие ада, проклятие бога?
ПОСЛУШНИК. Прямо, отче, прямо!
ОТЕЦ НИКАНДР. Бесовскими песнями ублажают слух свой, окаянные…
ПОСЛУШНИК. Прямо, отче, прямо…
Скрываются.
БЫСТРОВ (поспешно). Монахи пришли. Нужно приступать к делу! Беги к отцу, возьми крестьян, оцепи дом! Я останусь здесь… Если подъедут из города наши, немедленно направь сюда! Ступай же, а я пойду в зал…
ВИКТОР. Да, уже пора!.. Скоро начнут расходиться.
ВИКТОР быстро уходит из гостиной. БЫСТРОВ направляется в зал.
Следом за ним в гостиную вваливаются, обнявшись, совершенно пьяные ТРУПОЕДОВ, ЗАПЕКАНКИН и регент ТАРАБАРИН.
ЗАПЕКАНКИН. Чер-р-ти! Поют! А говорит: «Не пей!» Как собака на сене. Ни себе, ни другим. Нет!.. Кончено! Амба! В первый раз в жизни стало страшно… Трибуналом понесло… «Эх, яблочко, что ты катишься…»
ТРУПОЕДОВ. И мне страшно! Когда я увидел приказ с печатью: «По постановлению прокурора предлагается не давать лошадей…» и тому подобное, у меня внезапно зашевелились мозги. Чувствую, хлопают они вот здесь, как парусина! И я начал потеть, потеть — признак усиленной деятельности моих мыслей…
ТАРАБАРИН. О, замолчите, не волнуйте мою душу! И мне стало страшно, когда я встретил Наташу у пруда жалкой, опозоренной, плачущей… Мы ни слова не сказали друг другу… мы молчали!.. В этом молчании была трагедия проклятой ночи, трагедия разбитой жизни, трагедия молодой души… И я поклялся отомстить, кровью стереть ее слезы…
ЗАПЕКАНКИН. Товарищи, я открываю собрание! Братишки, нам всем наплевать на интервенцию, если бы не Керзон и не Китай! А так как наши дела дрянь и скоро всем нам табак, то кто хочет высказаться по вопросу?
ТАРАБАРИН. К черту слова! Все ясно, все понятно!
ЗАПЕКАНКИН. Товарищи, братва! Без резолюции нельзя… Ни воняющий труп буржуазии, ни гнет капитала, ничто не спасет нас от трибунала. Сказывай резолюцию! Товарищ, время не ждет. Мы должны на что-нибудь решиться! Власти могут нагрянуть с часу на час, и тогда пропала головушка!
ТРУПОЕДОВ. Я предлагаю ворваться в зал и арестовать…
ЗАПЕКАНКИН. Аннулировать! Конкретней!
ТАРАБАРИН. Я хочу крови! Смерть за позор!
ТРУПОЕДОВ. Меня не удовлетворяет такая постановка вопроса!
ТАРАБАРИН. Ждать больше нельзя… слезы требуют мщения!
К крику в гостиной примешивается сильный гул из залы. Слышится истерический крик ШАНТЕКЛЕРОВА, МОНАХОВ.
ЗАПЕКАНКИН. Братишки! Тише!
Слышны крики: «Братва, спасайся! Карьером взад! Погибла головушка!»
ТРУПОЕДОВ. Они? Трибунал?
Все трое бегут к дверям. Навстречу им идут встревоженные гости, окружившие ШАНТЕКЛЕРОВА и МОНАХОВ.
ОТЕЦ НИКАНДР (стуча палкой об пол). О, порождение ада! О, друг сатаны и Вельзевула! О, соблазнитель и искуситель сердец! Верни мне монастырские деньги!
ШАНТЕКЛЕРОВ. Твоя наглость возмутительна!
ОТЕЦ НИКАНДР. Верни деньги, разбойник Варрава{99}, и кайся перед миром христианским!
ШАНТЕКЛЕРОВ. Уходи отсюда!
ОТЕЦ НИКАНДР. В последний раз прошу деньги, богомерзкий человек!
ШАНТЕКЛЕРОВ. Я теряю терпение…
ОТЕЦ НИКАНДР. Деньги и бриллиант верни, душегуб и разбойник!
ЗИНА. Мамочка, да что это такое? Почему вы молчите, почему позволяете оскорблять Николая Михайловича?
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Послушай, отец, ты пьян?
ОТЕЦ НИКАНДР. Не я пьян, ослепшая душа! Пьяны вы, принявшие козла за овна! Тать и прощелыга стоит перед вами…
ШАНТЕКЛЕРОВ. Я его сейчас задушу!
ГРОБОЖИЛОВ. Монах с ума сошел!
БОЦ-БОЦЯНСКИЙ. Эй, отец, осторожней!
ОТЕЦ ГАВРИИЛ. Не кричи, монах!
ОТЕЦ НИКАНДР. О, кричать буду! Рыдать буду! Трубой иерихонской гудеть буду — верни деньги монастырские!
ШАНТЕКЛЕРОВ в бешенстве кидается на МОНАХОВ.
ШАНТЕКЛЕРОВ. Молчи, монастырская крыса! Мои враги не дремлют, они скоро узнают, как шутить со мной!
Общее замешательство. МОНАХОВ оттаскивают в угол. Поднявшаяся рука повисла над стоящим перед ШАНТЕКЛЕРОВЫМ ТРУПОЕДОВЫМ.
ТРУПОЕДОВ. Опустите вашу руку! Не ожидал и я от вас такого свинства! Взять деньги, и у кого же? У приятеля, с которым к одной же попадье ездили!.. Денежки-то мои целы?
ШАНТЕКЛЕРОВ. Трупоедов!
ТРУПОЕДОВ. Я больше не че-ка! Че-ка едет! Они едут! Колокольчики звенят! Динь, динь, динь… ближе… ближе…
ЗИНА. Мамочка, мне страшно!
НАСТАСЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Я ничего не понимаю.
ТРУПОЕДОВ. А нам не страшно… Тарабарин, нам не страшно?
ТАРАБАРИН (трагично). Страшно!.. (К Шантеклерову.) Верни мою невесту!
ШАНТЕКЛЕРОВ. Господа, товарищи… дамы, успокойтесь!
2-я ПОДРУГА. Какая трагедия!
