Ульяна Гицарева - Хач
Ким. Тем более, почему ты не подошел?
Хелфрид. Ты тоже не улыбалась, ты шла по улице и не улыбалась, совсем как русская.
Ким. Она говорила мне о своих проблемах, я не могла улыбаться.
Хелфрид. Это ненормально, когда один человек говорит другому о своих проблемах.
Ким. А что же с ними делать?
Хелфрид. Решать, разумеется.
Ким. Где же ты был после того, как увидел нас?
Хелфрид. Ты забыла мое расписание? Сегодня последний четверг месяца. Я встречался с друзьями.
Ким. И как они?
Хелфрид. Всё успевают.
Ким. У тебя всегда готов ответ.
Хелфрид. Бог не допускает пустоты. Если есть вопрос, значит, есть ответ.
Ким. Мой милый железный Арни.
Хелфрид. Я не люблю это. Перестань. Я пошел мыть посуду, включи погромче новости.
Ким. Немецкие?
Хелфрид. Разумеется, тебе нужно тренироваться.
Ким. Я не хочу.
Хелфрид. Я спросил о твоем желании? Нет, я говорю о необходимости. Мы в чужой стране – это необходимость, нам нужно держаться корней – это также необходимость.
Ким. А желание?
Хелфрид. Твое желание – это делать все необходимое. Включи новости. Мы уже потратили много времени на этот пустой разговор. (Уходит.)
Ким (остается на месте, кричит). Сегодня к ночи обещали цунами!
Голос Хелфрида. Что?
Ким. На нас движется тропический циклон «Освальд»!
Голос Хелфрида. Что? Ким, я не слышу тебя.
Ким. Циклон называется «Осва-а-льд»!
Голос Хелфрида. Здесь шумит вода, если хочешь что-то сказать, подойди!
Ким. Я хо-чу-у умере-еть!
Голос Хелфрида. Здесь шумит вода, если хочешь что-то сказать, подойди!
Ким. Гитлер капу-ут!
Голос Хелфрида. Если хочешь что-то сказать, подойди!
Ким (подходит к перилам, кричит). А-а-а!!!
Входит Хелфрид, тщательно вытирая мокрые руки полотенцем.
Хелфрид. Что ты кричишь?
Ким. Я говорю, что ночью будет цунами, и мы все умрем! Умрем, потому что это самый маленький материк в мире! Потому что его просто накроет одной волной, как ладонью, и нас больше не будет. Нас не успеют спасти. А все знаешь почему?
Хелфрид (растерянно). Почему?
Ким. Потому что мы одни. Потому что рядом нет больше стран. Мы одни.
Хелфрид. Что ты несешь? Мы не в пустыне, это цивилизованная страна, есть служба безопасности и прочее. Все предусмотрено.
Ким. В пустыне есть края, здесь нет краев. Здесь только вода, а вода – это смерть.
Хелфрид. Ким, ты выпила? С русской, да? Я так и знал. (Уходит, возвращается с толстой тетрадью в кожаном переплете.) Вот послушай.
Ким. Что это у тебя?
Хелфрид. Это мой дневник. Ты разве не знаешь, что у меня есть дневник?
Ким. Я знаю, ты записываешь в конце дня все сделанные дела, а в конце недели пересчитываешь их, чтобы узнать сделал ли ты больше на этой неделе, чем на предыдущей, и не выбился ли из графика. Но это не тот… Я помню обложку.
Хелфрид. Все верно, это домашний дневник. Сюда я записываю все, что говорю тебе и все, что ты говоришь мне, все домашние дела.
Ким. О, мой Бог! А у тебя ведь есть диктофон… Ты записываешь? Записываешь меня?
Хелфрид. Нет, что ты.
Ким. А зачем? Тебе нужны материалы для развода? Ты хочешь отнять у меня ребенка? Имущество? Что?
Хелфрид. Не сходи с ума, Ким. Конечно, это можно использовать в суде, в случае чего, но я его держу для таких ситуаций как сейчас. Вот… сейчас. Послушай запись от двадцать седьмого мая прошлого года… «Сегодня суббота. В восемь утра мы направились проведать моих родителей. Ким собиралась в течение получаса, вместо запланированных двадцати минут, но мы не опоздали, потому что взяли такси… в итоге потратили…» Так-так-так… подожди. «Вес маминых кроликов в сумме составляет…» «Папино давление увеличилось на…» Вот! «В двенадцать часов дня я пожаловался родителям на проблемы Ким с алкоголем. На что Ким ответила, цитата: “Проблем нет, но если тебе кажется, что я выпиваю лишнее, клянусь, что впредь делать это буду только при тебе”. И тема была закрыта». Вот! Ты поклялась мне двадцать седьмого мая, больше года назад. И что же мы наблюдаем сегодня?
Она молча смотрит на него в упор.
Ну не молчи, Ким. Что ты можешь на это ответить?
Ким. Гитлер капу-ут!
Хелфрид. Как?? Вот, значит, что говорит тебе эта русская?! А знаешь ли ты, Ким, что такое Пражская весна? Что Советский Союз ввел свои войска в Прагу в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году для подавления наших реформ. Мы даже не могли оказать сопротивления.
Ким. Нашел чем гордиться.
Хелфрид. Что? То есть ты считаешь, что огромная страна может давить любую маленькую! Конечно, вы можете вместе с твоей русской придушить меня голыми руками. Да, у нас был Гитлер! Да, мы всю жизнь, поколение за поколением, каемся за него, а вы своими гигантскими странами душите нас! С одной стороны душите вы, с другой – весь Берлин заполонили турки! Они отгораживают свои лавки, улицы, районы! Они задавили нас! И все только потому, что после войны мы позволили им строить для нас дороги. Строить дороги, которые сломали твои русские. Те же русские, что свободно въехали на танках в весеннюю Прагу!
Ким. Если бы не твой Гитлер, эти дороги никто ломать бы не стал. Да они и помнить не помнят про вашу весну! Ты слышишь? Мы все забыли! У больших стран хватает дел! А у вас за всю историю было одно событие – войска вошли. Да нам просто лень таким коротышкам, как вы, объявлять войну. Нам некогда душить вашу Чехию, ай, прости, Германию. Цепляйся за Гитлера, за корни цепляйся! У тебя даже Гитлера нет!
Хелфрид отворачивается, закрывает лицо руками.
О, черт! Хелфрид, да прости ты меня! Прости. Все, мне плевать на страны. Просто ты меня достал, я сорвалась. Прости. Хочешь, я завтра уволю русскую? Хочешь?
Хелфрид. Хочу.
Ким. Все, обещаю. И пить без тебя не буду. Клянусь. Давай вместе запишем в дневник? Хочешь, я подпишу даже? Где? Вот здесь? Все, подписываю. Я ставлю дату. Видишь? Завтра ее не будет.
Отрывок из интервью
Первый – второе лицо единственного числа.
Второй – Катя.
Первый. Але! Ты меня слышишь?
Второй. Да! Я слышу тебя! Боже мой, какое счастье! Как это здорово говорить: «Боже мой», а не «мой Бог»! Как хорошо говорить по-русски! Как вы? Уже снег вовсю? А здесь лето, все наоборот.
Первый. У вас на другой стороне Земли все наоборот, ходят вверх ногами и небо перевернуто.
Второй. Небо здесь ужасно перевернуто. Только здесь есть свой глобус, там Австралия наверху, а мы внизу.
Первый. Ты видела? Я тебе отправил прикол. Если все материки вместе обвести по контуру, то они похожи на котенка, который хочет съесть Австралию.
Второй. Съесть? А может быть, его тошнит Австралией?
Первый. Слушай, а ты кенгурятину ела? Мы тут на день рождения ходили в зоопарк, тебя вспоминали. Там кенгуру. У них такие особенные глаза.
Второй. Как у коров?
Первый. Да. Только у коров они кажутся обыкновенными. Так ты ела?
Второй. Нет, я не могу. Они похожи на огромных крыс.
Первый. Здорово…
Второй. Я очень хотела сливочного мороженого, у нас здесь есть целый магазин мороженого, просто рядами. Со вкусом чипсов, колы, инжира, винограда… Я попросила сливочное. Они спрашивают: как это? Со вкусом молока? И дали мне какую-то водянистую ледышку из сухого молока. Я фыркнула. А один продавец другому говорит по-испански, думали я не пойму: она, наверное, русская. Русские на морозе едят жирные куски замороженного масла, вместо мороженого.
Первый. Да, у нас сейчас только масло есть, под тридцать жмет, на кафедре в куртках сидим. Трамваи опять встали, пешком стал в универ ходить. Но это еще туда-сюда, пешком теплее. Тебе-то хорошо! Ты там купаешься каждый день?
Второй. Купаюсь. Не каждый день.
Первый. Какая ты счастливая.
Второй. Да, я очень счастливая. Прям лопну скоро от счастья. Здесь в автобусах тараканы.
Первый. А в домах?
Второй. А в домах летающие тараканы. Соседи мексиканцы оставляют на кухне объедки, а тут климат такой, что через час любой кусок покрывается червями. Я выбрасывала их, чуть не стошнило. Тут тепло и влажно, палку воткни – зацветет.
Первый. Как я хочу быть на твоем месте. Я бы все обтыкал палками. Так достало каждый день считать копейки, смотреть телевизор, говорить с кошкой, а жизнь такая большая где-то мимо… Так хочется ноги засунуть в океан.
