Эдвин Гилберт - Камни его родины
Он сделал выпад, чтобы раззадорить Раффа, а остальные ребята смеялись и в то же время трусили, и в конце концов, доведенный до белого каления, Рафф Блум, не помня себя от стыда, страха и гнева, бешено налетел на Лекса, а Лекс, который как раз этого и добивался, встретил атакующего таким ударом по носу, что расшиб себе суставы.
– Эй, Рафф, – донесся с другого конца комнаты тягучий алабамский говор Бинка Нетлтона. – Нечего дурака валять! Это самая настоящая красная рубашка. – А потом тоненьким фальцетом: – Нет, пожалуй, гвоздично-пунцовая... или, может быть, нежно-гиацинтовая?
Рафф рассмеялся и снова погладил рубашку:
– Это высший шик, бордельно-красный цвет.
Бетти Лоример поглядела на него и выпустила струю табачного дыма.
– Послушайте, – сказала она, – нельзя ли полегче? Тут, кажется, присутствуют мужчины!
Пройдя мимо чертежной доски Винса Коула, Рафф наконец остановился у своей доски, снял пиджак и повесил его на крючок, привинченный к стене.
За соседней доской, сидя на высоком табурете, работал Эбби Остин: тонкая прямая фигура, безукоризненно белая рубашка, узенький галстук-бабочка с горизонтальными полосками, изящные, ослепительно-чистые руки, узкое вытянутое лицо, аккуратно приглаженные, короткие светлые волосы.
– А, Рафф! – мягкий глуховатый голос с мягкой, несомненно бостонской интонацией.
Рафф подошел, поздоровался, кинул беглый взгляд на чертеж Эбби и оглянулся, не находя в себе решимости погрузиться в работу: ему хотелось как-нибудь сохранить то особенное настроение, в котором он начал этот день.
– Знаете что, – сказал он, – я никак не пойму, почему никто не возьмет темой дипломного проекта публичный дом? Дайте мне два цента, – он критически посмотрел на свою доску с небрежными эскизами будущего проекта, – всего два цента, и я сотру все это и начну сначала. Запроектирую хороший современный дом терпимости.
Все так и полегли от смеха. Рафф сам не выдержал и улыбнулся:
– Слава богу, вы хоть пробудились к жизни! – Он замолчал, с удовольствием обмозговывая свою неожиданную и не слишком разумную идею. – А почему все-таки никто не объявит общенационального конкурса на лучший проект публичного дома?
– Я готов лечь костьми за столь благородное дело, – сказал Бинк Нетлтон.
– Все равно первый приз достанется Фрэнку Ллойду Райту[4], – заметил Нед Томсон.
– Возможно, – согласился Рафф. – Вы только представьте себе описание на трех страницах в "Аркитекчерел форум": "Загородный бордель по проекту арх. Райта".
Раздался взрыв хохота, и Рафф заметил принужденную улыбку Эбби Остина, которому так хотелось быть заодно со всеми и доказать Раффу (а вместе с тем и самому себе), что он уже изгнал из себя бесов бостонского пуританизма.
– Ну-ка, Эбби, скажи, как бы ты решил такую увлекательную задачу? – не удержался Рафф.
Эбби чуть-чуть порозовел, потрогал кончиком пальца свой тонкий, с небольшой горбинкой нос и промямлил:
– Ну-у что ж... я с удовольствием попробовал бы, с удовольствием.
– Да, но как именно? – допытывался Рафф, с наслаждением смакуя невероятную картину: Эбби Остин перед лицом столь игривой проблемы. – Ты ведь поклонник Миса ван дер Роэ[5], тебе подавай строгость стиля, и чистоту линий, и чтобы кругом было сплошное стекло! А как ты втиснешь все это в такой, с позволения сказать, проект?
Бинк Нетлтон и еще кое-кто из студентов подошли ближе. Остальные тоже бросили работу, и Рафф понял, что ему, по-видимому, удалось пробудить в них какой-то весенний задор или озорство – неважно, как это назвать.
– Ну что ж... я... – робко начал Эбби Остин, чувствуя себя весьма неуверенно под пристальными взглядами товарищей. Для бедняги Эбби все это было слишком уж нескромно. Рафф сжалился и пришел ему на помощь:
– Что-нибудь, вероятно, в таком вот роде... – Рафф схватил мел и подошел к длинной стене. – По заданию необходимо прежде всего предусмотреть главный зал, затем бар... – Он набрасывал мелом на стене план здания. – Ну и, конечно, десятка полтора комнат для девиц. При них ванные и уборные, потом кухни, апартаменты для мадам... – Рафф от души веселился: так приятно хоть ненадолго забыть о том, что хочется забыть, и отдаться своей нелепой выдумке. – Вот как это будет выглядеть в стиле а ля Эббот Остин Третий, то есть в духе Миса ван дер РОЭ или Филипа Джонсона[6]... Все решается в прямых углах, крыша плоская, колонны стальные, ну а стены, конечно, стеклянные... – Рафф стремительно рисовал перспективный чертеж длинного низкого здания; фасадом для него служил огромный лист стекла, за которым были видны все детали конструкции и внутреннего устройства. Под оглушительный хохот зрителей он вывел красивым крупным шрифтом надпись:
ПРОЕКТ БОРДЕЛЯ
Дипломная работа Эббота Остина Третьего.
Эбби ничуть не обиделся. Он был доволен. Что же касается Раффа, то, вытащив Эбби из его раковины, он испытал истинное наслаждение.
– Ты еще будешь благодарить меня, Эбби, – уверял Рафф. – Когда-нибудь тебе обязательно подвернется клиент, который пустит на снос один из этих мавзолеев на Бикон-стрит и построит на его месте первоклассный дом терпимости.
– Это было бы здорово, просто здорово! – сказал Эбби с такой искренностью, как будто он и вправду мечтал о подобной перспективе.
– Эбби, ты прелесть! – воскликнул Рафф.
Кто-то, кажется Бинк Нетлтон, снова рассмеялся, но вдруг умолк. Рафф успел заметить, как Бинк повернулся к дверям и поспешно стер плотоядную улыбку со своей круглой физиономии. В комнате вдруг стало тихо.
Не оглядываясь, Рафф понял, что в гости к ним пожаловало само Изящество в лице долговязого Мэтью Пирса. Да, Пирс был тут как тут: синий костюм, жесткая рыжеватая шевелюра и щеточка усов. Почему у него такой грозный вид? Или это только кажется – такая уж у него репутация?
Пирс внимательно осмотрел комнату, как будто кого-то искал. Он уже собирался уйти, когда его синие, глубоко посаженные ледяные глаза уперлись в размашистый набросок мелом на боковой стене.
Отыскивая в кармане сигарету, Рафф услышал, как ерзает на своем табурете Эбби Остин. Бывали в жизни Раффа минуты, когда ему ужасно хотелось, чтобы его крупная фигура дала некоторую усадку и вписалась в более заурядные, более, так сказать, анонимные габариты.
– Мистер Пирс!.. – начал Рафф.
Тот, казалось, не слышал: он изучал чертеж на стене. Затем повернулся к Эбби и сурово уставился на него.
– Вы меня разочаровали, Остин, просто разочаровали. – Кивком головы он указал на чертеж. – Что за непростительное упущение! Вы забыли повесить над входом красный фонарь!
Секунда молчания, потом кто-то хихикнул, а затем раздался всеобщий – даже чересчур громкий – взрыв хохота. Рафф смеялся вместе со всеми, и тоже слишком громко, потрясенный открытием, что Пирс оказался в конце концов человеком.
Затем Рафф сказал:
– Должен сознаться, что это дело моих рук. Эбби тут совершенно ни при чем.
Пирс поднял густые брови:
– Ах, это вы, Блум? – (Еще одна черная птичка в невидимом списке!) Больше он ничего не сказал, но, уже пройдя через комнату, повернулся: – Завтра я жду посетителей из ООН, и мне вдруг пришло в голову, Блум, что не мешало бы стереть со стены этот шедевр.
Ни слова не говоря, Рафф подошел к стене и стер чертеж. Он вспомнил, как отец говаривал ему: "Все на свете несложно, Рафф, кроме людей".
Неторопливое, как бы между прочим брошенное, замечание Бинка Нетлтона:
– Ходит слух, что фирме "Пирс и Пендер" нужен молодой архитектор. Почему бы тебе не предложить свои услуги, Рафф?
Рафф не ответил и уселся за доску.
– Экая незадача! – сказал Эбби Остин, качая головой и улыбаясь ему.
Склонившись над доской, Рафф пристально рассматривал первый перспективный набросок своего дипломного проекта. Он взял щетку и смахнул с бумаги пыль и крошки от резинки. Закурил новую сигарету. Достал карандаш. Но он никак не мог успокоиться; у него было странное чувство, словно его сегодня в чем-то обманули, обошли. И все-таки трепет ожидания не покидал его.
А чего ждать? Неизвестно. Скорей бы уж...
Снаружи, за окнами Уэйр-д-Холла, этой мрачной тюдоровской твердыни, царил волшебный, всепроникающий весенний день; он бился о стены древнего здания и манил раффа Блума, как манил всех молодых архитекторов, хотя лишь немногим из них суждено было когда-нибудь украсить лицо своей страны новыми замечательными творениями.
2Спустя два часа в атмосфере чертежной что-то резко изменилось; оперная музыка зазвучала тише, джаз на другом конце комнаты и вовсе умолк. Еще не понимая, в чем дело, Рафф оторвался от работы, выпрямился и увидел, что наступившее молчание вызвано появлением человека, который только что вошел в комнату, держа в руке желтый конверт.
