Федерико Гарсиа Лорка - Стихотворения. Проза. Театр (сборник)

Есть души, где скрыты
увядшие зори,
и синие звезды,
и времени листья;
есть души, где прячутся
древние тени,
гул прошлых страданий
и сновидений.

Есть души другие:
в них призраки страсти
живут. И червивы
плоды. И в ненастье
там слышится эхо
сожженного крика,
который пролился,
как темные струи,
не помня о стонах
и поцелуях.

Души моей зрелость
давно уже знает,
что смутная тайна
мой дух разрушает.
И юности камни,
изъедены снами,
на дно размышления
падают сами.
«Далек ты от Бога», —
твердит каждый камень.

Страшно мне туманом
затканного луга
и сырых обочин
с палою листвою.
Если задремлю я,
разбуди, подруга,
отогрей дыханьем
сердце неживое.

Что за эхо дошло
и откуда?
Это ветер в стекло,
мое чудо!

Нес тебе мониста,
где горели зори.
Что же на дороге
брошен, обделенный?
Без тебя и птица
высохнет от горя,
и не брызнет соком
виноград зеленый.

Что за эхо дошло
и откуда?
Это ветер в стекло,
мое чудо!

И никто не скажет,
сказка снеговая,
как тебя любил я
на рассвете мглистом,
когда моросило
не переставая
и сползали гнезда
по ветвям безлистым.

Что за эхо дошло
и откуда?
Это ветер в стекло,
мое чудо!

Деревья,
на землю из сини небес
пали вы стрелами грозными.
Кем же были пославшие вас исполины?
Может быть, звездами?
Ваша музыка – музыка птичьей души,
божьего взора
и страсти горней.
Деревья,
сердце мое в земле
узнают ли ваши суровые корни?

Солнце село. Деревья
молчат задумчивей статуй.
Печаль жерновов застывших,
нивы,
дочиста сжатой!

Пес лишился покоя,
Венеру в небе почуя —
яблоко налитое,
не знавшее поцелуя.

Пегасы росного лета,
звенят комары в зените.
Пенелопа лунного света
прядет вечерние нити.

«Уснешь – спасешься от волка!» —
толкуют овцы ягнятам.
«Осени ждать недолго?» —
шепчет цветок примятый.

Скоро, порой вечерней,
сойдут пастухи с отрога,
дети возле харчевни
начнут играть у порога
и песен любовных грусть
припомнят старые стены,
что знают их наизусть.

Острая звезда-алмаз,
глубину небес пронзая,
вылетела птицей света
из неволи мирозданья.
Из огромного гнезда,
где она томилась пленной,
устремляется, не зная,
что прикована к вселенной.

Охотники неземные
охотятся на планеты —
на лебедей серебристых
в водах молчанья и света.

Вслух малыши-топольки
читают букварь, а ветхий
тополь-учитель качает
в лад им иссохшею веткой.
Теперь на горе далекой,
наверно, играют в кости
покойники: им так скучно
весь век лежать на погосте!

Лягушка, пой свою песню!
Сверчок, вылезай из щели!
Пусть в тишине зазвучат
тонкие ваши свирели!

Я возвращаюсь домой.
Во мне трепещут со стоном
голубки – мои тревоги.
А на краю небосклона
спускается день-бадья
в колодезь ночей бездонный!

Море смеется
у края лагуны.
Пенные зубы,
лазурные губы…

– Девушка с бронзовой грудью,
что ты глядишь с тоскою?

– Торгую водой, сеньор мой,
водой морскою.

– Юноша с темной кровью,
что в ней шумит не смолкая?

– Это вода, сеньор мой,
вода морская.

– Мать, отчего твои слезы
льются соленой рекою?

– Плачу водой, сеньор мой,
водой морскою.

– Сердце, скажи мне, сердце, —
откуда горечь такая?

– Слишком горька, сеньор мой,
вода морская…

Море смеется
у края лагуны.
Пенные зубы,
лазурные губы…

Со всех сторон
безлюдье.
Со всех сторон.

Сиротский звон
сверчка.
Сиротский звон.

Сон бубенца
во мраке.
Сон…

Вол
не спеша
опускает ресницы.
В стойле жара…

Это прелюдия ночи
длится.

Старые
звезды —
глаза их слезятся от света.

Юные
звезды —

подсинены сумерки
лета.

(На взгорье, где сосны в ряд,
огни светляков горят.)

Ладони ветра живые
небесные гладят щеки —
за разом раз,
за разом раз.

У звезд глаза голубые
стянулись в узкие щелки —
за глазом глаз,
за глазом глаз.

Эта звезда не сморгнет никогда —
без век, без ресниц звезда.
– Где же она?
– Эта звезда
в сонной воде
пруда.

Дорога в город Сантьяго.
(Я ехал туда влюбленным,
и пела в ночь полнолунья

птица-сестрица,
птица-певунья
на ветке в цвету лимонном.)

Это звезда романтических грез
(для магнолий
и роз).
Она себе светила сама,
пока не сошла с ума.
Та-ра-ри,
та-ра-ра.
(В хижине мрака,
в болоте,
славно, лягушки, поете.)

Большая Медведица
кверху брюшком
кормит созвездья своим молоком.
Ворчит,
урчит:
дети-звезды, ешьте, пейте,
светите и грейте!

Донья Луна к нам не пришла:
обруч гоняет она.
Вечно смешлива и весела
лунная донья Луна.

Погаснувшие звезды
плывут в последний путь…
Вот горе,
вот беда!

Куда они, куда?
…чтоб рано или поздно
в лазури затонуть.

Вот горе,
вот беда!
Куда они, куда?

Приклеен хвост к комете:
на Сириусе – дети.

Утра высь,
Сезам, отворись.
Ночи сон,
Сезам затворен.

Звезд мерцающие тени
в звуки ночи вплетены.
Привидения растений.
Арфа спутанной струны.

Только тьма в морской дали,
отражений нет.
Стебель взгляда твоего
хрупок, точно свет.
Это ночь земли.

Был красным ветер вдалеке,
зарей зажженный.
Потом струился по реке —
зеленый.
Потом он был и синь и желт…
А после —
тугою радугой взошел
над полем.

Запружен ветер,
как ручей.
Объяты дрожью
и водоросли тополей,
и сердце – тоже.
Неслышно солнце
за зенит
склонилось в небе…
Пять пополудни.
Ветер спит.
И птицы немы.

Как локон,
вьется бриз,
как плющ,
как стружка —
завитками.
Проклевывается,
как ключ
в лесу под камнем.
Бальзамом белым напоит
ущелье он до края
и будет биться
о гранит,
изнемогая.

О, верните
крылья!

Мне пора!
Умереть,
как умерло вчера!
Умереть
задолго до утра!
Поднимусь
на крыльях
по реке.
Умереть
в забытом роднике.
Умереть
от моря вдалеке.

Глубину мутят пороги.
Звезд не видно
быстрине.
Все забудется
в дороге.
Все воротится
во сне.

Туда,
мое сердце, туда!

Где в дебрях любви —
ни следа.
Где поит
живая вода
цветы
голубого всегда.
И рана
при слове «любовь»
уже не закроется
вновь.

Туда,
мое сердце,
туда!

Как даль яснеет!..
А моя тоска?

(Найдет и схлынет,
как волна с песка.)

Как даль сияет!..
А тоска сильна?

(В мои объятья!
Что тебе
она?)

Как даль желанна!..
А тоска сильней?

(Сгори во мне
и в ней.)

Хочу вернуться к детству моему.
Вернуться в детство и потом – во тьму.

Простимся, соловей?
Ну что ж, пока!..
Во тьму и дальше
В чашечку цветка.

Простимся, аромат?
И поспеши…
В ночной цветок.
И дальше, в глубь души.

Прощай, любовь?
Всего тебе, всего!
(От вымершего сердца моего…)