Александр Попов - Выпуск 4. Семь пьес с необычной судьбой
Уходит. Любанька пытается мыть пол. Безуспешно. Рухнула. Лежит. Входит Софья Львовна. Голова задрана вверх. Спотыкается о лежащую Любаньку.
СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Чем вы там занимаетесь, на полу, Люба?
ЛЮБАНЬКА. Творчеством.
СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Творчеством?!
ЛЮБАНЬКА. Да. Художественное мытье… полов.
СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Да вы третий день, извините за выражение, творите.
ЛЮБАНЬКА. А господь боженька землю шесть дней творил. Софья Львовна, у тебя лицо… европейское. Пожалей сиротинушку. Взаймы.
СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Нет у меня денег, Люба. А на водку тем более. Надо утончаться духом, голубушка. Не валяться надо, а ввысь стремиться, вот как я. (Еще выше задирает голову.) Туда. Мне кажется, Люба, что я скоро взлечу. Вот так бы взмахнула руками и полетела, и стала небесным странником. (Подпрыгивает, приземляется не очень удачно, наступив на Любанька.)
ЛЮБАНЬКА (вскрикивает). Ай! Слезьте с меня! Птичка вы наша райская.
СОФЬЯ ЛЬВОВНА (подбегая к двери Нади. Звонит.) В небо, Любочка, в небо!
ЛЮБАНЬКА (попыталась сократить расстояние между землей и небом, но… сила притяжения…). Нет, я земная как утюг. (Рухнула.)
СОФЬЯ ЛЬВОВНА (вышедшей на звонок Наде). Извините, Надюша. Вы не дадите мне снотворных порошков?
НАДЯ. Порошки? Это что-то новое, Софья Львовна. У меня только таблетки.
СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Простите, Наденька, ну конечно, таблетки. Последнее время я все чаще и чаще вспоминаю детство. А в моем детстве были не таблетки, а порошки. И мама, бывало…
НАДЯ. Извините, Софья Львовна, вы потом мне расскажете. Мне сейчас очень некогда. Я вам порошки ваши, то есть таблетки сама занесу. Вам какие: послабее или сильнодействующие?
СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Мне сверхсильнодействующие. С тройным эффектом. А лучше с четверным.
НАДЯ (подозрительно). Я надеюсь, Софья Львовна, вы на тот свет не собираетесь?
СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Ну что вы, голубушка. Мне на этом так же хорошо, как на том. Просто последнее время я чрезвычайно чем-то возбуждена. Нервы, понимаете? Третьи сутки не сплю.
НАДЯ. Понимаю. Авитаминоз. Весенний симптом.
СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Дело не в этом, милочка. Это духовность. Мне все время какая-то музыка слышится.
НАДЯ. Какая музыка?
СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Прекрасная. И сквозь эту музыку голоса тоненькие, красивые. И они поют: «Иди к нам! Иди к нам!»
НАДЯ. Кто-то вас к себе призывает?
СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Да. Они. (Показывает на потолок.) Они.
НАДЯ (сочувственно). Да, поспать вам не мешает. Я занесу вам таблетки.
Надя исчезает в дверях. Софья Львовна направляется к своей двери. Спотыкается о Любаньку.
ЛЮБАНЬКА. Ай!
СОФЬЯ ЛЬВОВНА. Денег не дам. И встаньте дорогуша, вы же женщина. Что вы валяетесь как… эта… как падшая.
ЛЮБАНЬКА. А я падучая. Как звезда.
Софья Львовна уходит.
ЛЮБАНЬКА. Вот тебе и европейские лица. Один черт, что Европа, что Азия: денег никто не дает. Пока, говорят, не вымоешь. А как мыть, когда руки дрожат. Сначала надо выпить, потом вымыть. Чтоб деньги были на что выпить. Но сначала же надо выпить. А потом вымыть. А как же выпить? У меня проблема.
Двери лифта открываются, входит Семен Семеныч. В руках у него кипа газет. Стоя у своей двери, он перебирает их.
СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Вот сейчас мы и узнаем, чем живет страна. Вижу, вижу, она бурлит и пузырится, как деревенские щи. Но какие щи без красного перца? Вот мы его и подсыплем. Да так, что эти демократы рты пообжигают. Красный перец, это брат Люба, не шутка. Красный перец — это такая начинка, что рванет дай боже! Я, Люба, не террорист, но без взрывов мне скучно. Эх процессы! Горючая смесь! Перцовка!
ЛЮБАНЬКА (оживившись). Истинно говоришь, Сим-Симыч. Горючая. Перцовка!
СЕМЕН СЕМЕНЫЧ. Да не про водку я, баба! Я про революцию!
Убегает к себе.
ЛЮБАНЬКА (сочувственно). Чудак! На что жизнь тратит. На какую-то революцию. То ли дело двести грамм. (Встряхивается.) Нет, не могу. В грудях все жжет от зноя. Как в Аравийской пустыне. Пойду Васька разбужу. Пусть что-нибудь придумает.
Забирает ведро со шваброй, уходит к себе. Отворяются двери лифта и выходит Олег. Осматривает площадку и видя, что никого нет, подходит к двери Нади. Воровски озираясь, звонит.
НАДЯ (Открыв дверь). Ой, Олежка. (Выглядывает на площадку.) Никто не видел? Входи быстрей! (Закрывает дверь, экспансивно бросается на грудь вошедшему.) Здравствуй, здравствуй! Любимый! (Душит его в объятиях, не обращая внимания на стоны Олега, а может, принимая их за чувственные. Наконец, Олегу удается вырваться из объятий женщины, он вскрикивает и держится руками за виски.)
НАДЯ. Что случилось, дорогой?
ОЛЕГ. Голова. Просто разламывается. Любая встряска…
НАДЯ. Поняла. Авитаминоз. Весной у всех так. Много думаешь.
ОЛЕГ. Да. Ментальный процесс…
НАДЯ. Я тебя поцелую? Нежненько.
ОЛЕГ. Виртуальный аспект…
НАДЯ. И вот так.
ОЛЕГ. Аномальный…
НАДЯ. Аскорбинку пей. Много. Больше морковки со сметаной. Шиповник. Я так соскучилась.
ОЛЕГ. Я еще сильнее. (Обнимает ее. Вскрикивает.)
НАДЯ. Больно, да?
ОЛЕГ. Мне надо… я знаю, что мне надо. Я читал у Малахова. Ледяной душ.
НАДЯ. Ой, а не простудишься? Смотри, застудишь легкие и будет вместо ментального процесса — туберкулезный.
ОЛЕГ, Нет, Малахов утверждает, что от ледяной воды пробуждаются резервные силы.
НАДЯ. Ну, если резервные, я не против. Полотенце желтое.
Олег уходит в ванную. Телефонный звонок.
НАДЯ (сняв телефонную трубку). Алло. А, мамуля? Привет. Ну как вы там? Как Лешенька? Все в порядке? Ну, я рада. Ты извини, что я тебе внепланово его подсунула. Да. Хорошо. Поняла. Да в том-то и дело, что Павел после работы уезжает на симпозиум. Что такое симпозиум? Сейчас, мам, посмотрю в словаре. (Кладет трубку, бежит к полке, снимает словарь, листает. Снова возвращается к трубке.) Написано так: совещание, чаще научного характера. С латинского simpozium, с греческого simposion — то есть пирушка. Ты хочешь сказать, что верить надо грекам, а не мужу? Ладно, придет разберемся. Дай-ка мне Лешеньку. Здравствуй, зайчик. Ты поел? Бабушке спасибо сказать не забыл? Ну, умница. Чем вы занимаетесь? Ну, читайте. Люблю, котеночек. Целую, кролик.
Кладет трубку. Входит Олег, вытирая полотенцем голову.
ОЛЕГ. Освежился.
НАДЯ (красуясь перед ним). Я тебе нравлюсь?
ОЛЕГ. Ты потрясающе выглядишь, Надюшка! У меня нет слов. За это надо выпить. Откупорим шампанского бутылку! Иль перечтем «Женитьбу Фигаро»?
НАДЯ. Шампанского.
ОЛЕГ (открывая дипломат). Вот так всегда: классики на втором месте. (Вытаскивает шампанское и букетик цветов в горшочке.) Тебе! Правда, красивые? Один горшочек для тебя, другой для жены. Это сирийские крокусы. Три месяца цвести будут.
НАДЯ. Какие милые. Ты прелесть, Олежка! Так внимателен. Как мало надо русской бабе: крокусы в горшочке и она счастлива. (Нюхает цветы.) Сирией пахнет.
ОЛЕГ. Ты была в Сирии?
НАДЯ. Нет. Только хотела.
ОЛЕГ (убежденно). Будем.
НАДЯ (расчувствовавшись). Дай я тебя поцелую.
Бросается ему на шею. Олег мучительно стонет.
НАДЯ. Болит? Может, тебе таблетку?
ОЛЕГ. Погоди! Я хочу сказать одну важную вещь. (Разливает шампанское.) Мы сейчас с тобой выпьем за… за… (Надя слегка кокетничает.) За Ганди.
НАДЯ (поперхнувшись). За кого?
ОЛЕГ. За Махатму Ганди. Индийский политический лидер. Святой! Вот это мужик, Надя. Он весь народ, всю Индию поднял за свободу. Да что там Индию! Надежда! Он меня поднял!
НАДЯ (растерянно). Олег. Я так тебя ждала. Я надеялась, что первый тост мы выпьем за нас с тобой, а твой этот махудра мог бы и подождать…
ОЛЕГ (взволнованно). Нет, Надя, ждать нельзя. Ведь эта свобода от рабства. Я не хочу больше быть рабом! Я тебе сейчас объясню, Мы рабы, потому что мы лжем сами себе, ты понимаешь? Прежде, чем лгать другому, мы лжем сначала себе. Нашим невежеством, нашей ложью мы причиняем боль сначала самим себе, а потом другим. Я тебе раскрою секрет, почему у меня болит голова. Надя… Меня вчера сбила машина.
