Алла Соколова - Выпуск 2. Пьесы для небогатых театров
БОРИС НАУМОВИЧ. Опять вы не спите, Шарковский. Нехорошо, Сережа. Взрослый человек…
ШАРКОВСКИЙ. Выслушай меня, Маргарита.
БОРИС НАУМОВИЧ. Знаю-знаю. Опять Симон, опять Иосиф. Опять Береника. Охота ж человеку копаться в том, чего давно на свете нет. Тыща лет прошла, а он все переживает, а он все обсасывает. Тыща лет…
ШАРКОВСКИЙ. Две.
БОРИС НАУМОВИЧ. Ну вот, тем более. Лучше вы ложитесь-ка, Сережа.
ШАРКОВСКИЙ. Я не слишком доверяю Флавию. Он много лжет, как всякий человек, сделавший выбор. А его таланты приумножают в нем массивы нечистой совести.
БОРИС НАУМОВИЧ. Хорошо ли это? Семья к нему приехала, а он их видеть не желает. А ведь деточки — это все, что у человека и есть, сыночки — это все, что у нас осталось.
ШАРКОВСКИЙ. Сухость сомнений черпаем из замутненных первоисточников истории…
БОРИС НАУМОВИЧ. Ложитесь, Сережа, а я у вас пока пол протру. Человека в палату отдельную поместили, культурный человек, чтоб отдохнуть мог как следует. А он и слушать не желает.
ШАРКОВСКИЙ. Иосиф, несомненно, старается обелить Тита. Но ведь справедливо и то, что Тита перед преждевременной кончиной его мучило что-то, ныне нам неизвестное. Я не склонен преувеличивать просвещенность Тита… Но он был под влиянием Тиверия Александра, Иосифа, Береники…
БОРИС НАУМОВИЧ. Да ложитесь же, ночь уже на дворе.
ШАРКОВСКИЙ. Выслушай меня, Маргарита.
БОРИС НАУМОВИЧ. Завтра. Завтра все сами и расскажете Борису Наумовичу во время обхода. Сейчас вы заснете, а утром проснетесь бодрым и уверенным. Сильным и здоровым. А потом еще к вам приедут деточки, и вы обнимете их крепко-крепко, совершенно не стыдясь своих слез…
ШАРКОВСКИЙ. Я только хотел сказать, что мне жаль разрушенного Иерусалима.
Шарковский глядит прямо перед собой. Маргарита Эмильевна привычно орудует шваброй.
Конец«ПОСЛЕСЛОВИЕ»
Пьеса в одном бездействии
Петр
Иоанн
Мария
Иуда
~Ночь. У затухающего костра сидят трое: Петр, Иоанн и Мария.
ПЕТР. Еще немного, и наш костер погаснет.
ИОАНН. Этого не произойдет, если подбросить в него новых дров.
МАРИЯ. Ты это сделаешь, Петр?
ПЕТР. Нет.
МАРИЯ. Ты, Иоанн?
ИОАНН. Почему я?
МАРИЯ. Если не ты и не Петр, то кто же?
ИОАНН. Не все в наших руках.
ПЕТР. И сами мы над собой не властны.
ИОАНН. Иногда я не могу заставить себя пошевелить рукой.
ПЕТР. Значит, это и не нужно.
ИОАНН. Даже если это мне и очень нужно, я все равно не могу заставить себя.
МАРИЯ. Неподалеку от тропы я видела много сухих сучьев.
ИОАНН. Может, все-таки ты, Петр?
ПЕТР. Не могу.
МАРИЯ. Значит, будем сидеть и смотреть, как огонь погаснет?
ПЕТР. Пусть так.
ИОАНН. Если мы не знаем направления воли — той, что нами руководит, — лучше бездействовать, чем прекословить ей.
ПЕТР. Иоанн образован. Он умеет в точных словах выразить то, что нас тяготит.
МАРИЯ. Что же нам делать?
ПЕТР. Над нами луна. Согреть она нас не может. Но благодаря ей, мы хотя бы видим, что делается у нас перед носом.
ИОАНН. Она отражает чужой свет.
ПЕТР. Это именно то, что нам нужно.
МАРИЯ. Вы насовсем распростились со своими честолюбиями?
ИОАНН. Каждый из нас, возможно, в чем-либо разочаровался. Каждый из нас. Но каждый разочаровался по-своему.
МАРИЯ. В чем разочаровался ты, Иоанн?
ИОАНН. Хотя бы в беспредельности слова.
МАРИЯ. Это так важно?
ИОАНН. Если слово не беспредельно, то ничего важного не существует.
МАРИЯ. А ты с этим согласен, Петр?
ПЕТР. Нет.
МАРИЯ. Почему?
ПЕТР. Иоанн — казуист. Хотя его мозг настроен на козни беззлобности.
ИОАНН. Все-таки, Петр, то время, что мы были вместе, не прошло для тебя бесследно.
ПЕТР. Состоялось все. Все, что было предсказано, и все, что явилось неожиданным. Состоялось все, кроме воскресения.
МАРИЯ. Может, вы сами были в этом виноваты?
ПЕТР. Зачем тогда было вообще обнадеживать?
МАРИЯ. И в этом твое разочарование, Петр?
ПЕТР (смущенно). Эта чертова луна светит не хуже костра.
ИОАНН. Мария, можешь ли ты сказать, что не видишь сейчас Петра с головы и до пят?
МАРИЯ. Твой разум никогда не дремлет, Иоанн. Поэтому ты иногда не замечаешь и очевидного.
ПЕТР. Кажется, кто-то ходит в темноте.
ИОАНН. Где?
ПЕТР. Там.
ИОАНН. За холмом?
ПЕТР. О чем ты говоришь? Ближе самых близких кустов.
ИОАНН. Это очень далеко.
МАРИЯ. Мы ждем кого-нибудь?
ПЕТР. Ты же все знаешь.
МАРИЯ. Не нужно преувеличивать мою прозорливость.
ПЕТР. Дело здесь не в прозорливости.
МАРИЯ. А в чем?
ПЕТР. Ты знаешь.
ИОАНН. Это же происходит не только с ней.
МАРИЯ. Что?
ИОАНН. Петр имеет в виду, что теперь нечто особенное сделалось со зрением всякого из нас. Мы, опоздавшие к началу времени, ясно видим и его конец. Все времена соединились для нас в одной точке. Мы только не можем ничему противостоять. Как бы мы ни ужасались происходящим или грядущим, мы бессильны ему противостоять.
ПЕТР. Так.
МАРИЯ. Да, я тоже это знаю.
ИОАНН. Все.
МАРИЯ. Что?
ИОАНН. Просто я все сказал, что думал.
ПЕТР. Ты солгал, Иоанн. Почти совсем незаметно, но все-таки солгал. И ты даже вовсе не виновен в своей незначительной лжи. (Иоанн пожимает плечами.)
МАРИЯ (Петру). Объясни.
ПЕТР (Иоанну). Ты преувеличиваешь наше бессилие. Ибо презрение к бренному временами умножает силу.
ИОАНН. Ты способен дотянуться рукой до своего вчера? Ты можешь схватить его за горло?
ПЕТР. Ты искусен во многих своих приемах. Но это не значит, что ты безукоризненно ведешь борьбу.
ИОАНН. Сегодня борьба ведет меня. Извини, я в этом не виновен.
ПЕТР. Мне это все равно.
ИОАНН (Марии). Все-таки ты пойдешь с ним?
МАРИЯ. Петр силен. Поэтому он нуждается в помощи.
ИОАНН. «Петр силен!.. Петр силен!..» Я слышу это уже два года.
МАРИЯ. Ты слышал это и в предыдущей жизни.
ИОАНН. Я ничего не помню.
МАРИЯ. Даже несмотря на то, что мыслями ты в том самом нашем пьянящем прошедшем?
ИОАНН. Это было время громогласного безмолвия и калорийной радости.
ПЕТР. Возможно, мы подспудно ожидаем обновления крови.
МАРИЯ. Мы ожидаем самого ожидания.
ИОАНН. По-моему, на нас кто-то смотрит из темноты.
ПЕТР. Кто это может быть?
ИОАНН. Возможно, одна из теней от фальшивого светила.
МАРИЯ. Может быть, тайный друг. Или скрытный соглядатай.
ПЕТР. Только тот, кто враждебен, выбирает ночь для утверждения своих происков прекословия.
ИОАНН. Мы молоды телом и согбенны духом. Возможно, именно оттого нас выбрал наш неизвестный.
МАРИЯ (Иоанну). Ты правда полагаешь, что не знаешь его?
ПЕТР. Если ты знаешь, Мария, скажи.
МАРИЯ. И ты тоже знаешь, Петр.
ИОАНН. Ты, Мария, была рядом с нами, но не была одной из нас.
ПЕТР. Ты была каждому из нас матерью, женой и сестрой. Иногда ты бывала ближе к Слову, чем всякий из нас.
ИОАНН. Духом безразличия веяло тогда надсадно над переулками и притонами прогорклого Иерусалима.
ПЕТР. Мы не оправдывали тебя, Мария, когда ты стала жертвою сфабрикованного прощения.
ИОАНН. Твоя рухнувшая прожженность была отменным снадобьем против недугов нашего разношерстного братства.
МАРИЯ. Мир тебе, Иоанн, счастливый, безукоризненный, верный.
ПЕТР. Когда я тебя еще не знал, Мария, я знал уже, что ты выберешь Иоанна.
МАРИЯ. Я не могу пойти с вами обоими, когда пути ваши разминулись.
