Алла Соколова - Выпуск 2. Пьесы для небогатых театров
МАРИЯ. Я не могу пойти с вами обоими, когда пути ваши разминулись.
ИОАНН. А мы не можем пойти вместе оттого, что ты все равно будешь для одного из нас.
ПЕТР. Аминь.
Мария встает и некоторое время стоит неподвижно.
МАРИЯ. Пойду подберу несколько сучьев, которые видела неподалеку.
ИОАНН. Не ходи.
МАРИЯ. Почему?
ПЕТР. Лучше огню сему погаснуть, чем согревать нечестивых, закосневших в их безыскусных горестях.
МАРИЯ. Если огонь нужен хоть одному беспокойному, не лучше ли ему никогда не угасать от самого сотворения мира и до конца времени?!
ИОАНН. Пищей огню угасающему служат упования тысяч, они же измельчившиеся разжигают пожары.
МАРИЯ. Ныне свинцом приземистым душа моя утруждена.
ПЕТР. Когда мы уйдем, один ветер будет соглядатаем исчезнувшего огня.
ИОАНН. Ты говорил, Петр, что ждал хоть какого-то знака, хоть одного намека или знамения. Но не дождался.
ПЕТР. Другим братьям повезло не более. Но они же от нас теперь ожидают решимости.
ИОАНН. Если бы они еще вдохнули в нас силу!..
ПЕТР. Тела наши устали. Дух наш притупился.
МАРИЯ. Мне кажется, что кто-то стоит сзади и дышит мне в затылок.
ПЕТР. Рядом?
МАРИЯ. Ногами стоит за горизонтом и тянется ко мне рукой.
ПЕТР. Мы не можем пренебрегать никакими ощущениями, из которых складывается наше скорбное сегодня.
ИОАНН. Возможно, это кто-то из тех, кто хочет оттеснить нас от света.
ПЕТР. Ныне мы сами носим в себе свет и славу, и скрытные соки земли.
ИОАНН. Нас одних недостаточно. Когда мы желаем славы, она открывается нам в исступлении толп. Когда мы ищем покоя, тот настигает нас извне.
ПЕТР. Куда ты пойдешь, Иоанн?
ИОАНН. Если ты снова отправишься в Самарию, я отправлюсь в Антиохию. Если ты пойдешь в Антиохию, я, пожалуй, в Эфес.
ПЕТР. Так я и предполагал.
МАРИЯ. Здесь Иуда. Можно ли ему войти?
ПЕТР. Разве нельзя нам проститься с землей этой без Иуды?
ИОАНН. Ночь все равно испорчена.
ПЕТР. Все ж таки жаль потерять такую концентрацию печали.
Входит Иуда.
ИУДА. Сарказм стоит над землей Израиля.
ИОАНН. Оказывается, это кроткий Иуда был нашим соглядатаем.
ПЕТР. Наши опасения были ложными.
МАРИЯ. А чего ты опасался, Петр?
ПЕТР. Просто я подумал, что это может быть Тот, кого мы ждали и кого уже не надеялись увидеть.
МАРИЯ. И ты сказал «опасения»?
ИОАНН. Оставь его, Мария. Иуда, что ты хочешь сказать?
ИУДА. Полубожественный Иуда приветствует его божественных друзей.
ИОАНН. На подступах к тебе содрогается дружба.
ИУДА. Знаете ли вы, что я изобретатель нового лобзания?
ПЕТР. Для чего ты пришел?
ИУДА. Повидать тебя, мужественный Петр. Поговорить с тобой, разумный ИОАНН. Взглянуть еще раз на тебя, прекрасная Мария. Иуда сладок, как нектар; Иуда едок, как кислота. Иуда как дым над миром молодым; в начале печали Иуда как молния, радостью полон я.
МАРИЯ. Иуда, будь осторожен. Петр может убить тебя одним ударом. Иоанн готов сразить тебя своим отточенным словом.
ИУДА. А чем со мною, Мария, можешь справиться ты?
МАРИЯ. Я ждала твоего появления, Иуда.
ИУДА. Вот как. А ждали моего появления остальные братья? Ждали моего появления другие двенадцать?
ПЕТР. Мы ждали не тебя, но исполнения предначертанного.
ИУДА. Если будет тебе, Петр, предначертано смерть свою на дереве принять, ты и того ожидать станешь так?
ПЕТР (вздрогнув). Тебе ли, Иуда, об этом говорить?!
ИУДА. Почему же не мне?!
МАРИЯ (Иуде). Напрасно я позволила тебе прийти.
ИУДА. Не бойся, тихая Мария, мне не удастся возмутить сих бесчувственных.
ИОАНН. А сам ты, Иуда, не без чувства?
ИУДА. Так ты догадался, Иоанн? Но это только полдела. Действительно: меня нет.
МАРИЯ. Место ли для шуток твоих, Иуда?
ИУДА. Вы жизнь свою всегда принимали за чистую монету, так много сил расходуя на надежду.
ПЕТР. Опять это вечное Иудино шутовство!..
ИУДА. А разве ты не ощущаешь аромата разложения, Петр? Взгляни, вот след на моей шее, он так и не сошел, хотя я долго массировал это печальное место.
Иуда приближается к Петру, предлагая ему потрогать свою шею.
Петр замахивается, чтобы ударить Иуду, тот проворно отскакивает от Петра.
И это наш Петр, добродушный и терпеливый.
Небольшая пауза.
У меня вывалился язык, но я кое-как сумел затолкать его на место. Да, конечно. Я тогда еще обмочился. Но моча, разумеется, давным-давно высохла, оставив только едва заметный след на моих штанах. А если бы у тебя, Петр, были чуткие пальцы, ты смог бы прощупать сломанные позвонки у меня на шее. У меня посерело лицо, высохла и потемнела кожа.
МАРИЯ. Не приближайся к Петру, Иуда.
ИУДА. Наш силач старается убедить себя в том, что он жив. Петр, а что означают следы запекшейся крови на твоих руках? Что означают лопнувшие сосуды в твоих глазных яблоках? Сознайся, что ты стал гораздо хуже видеть. Что ты почти ничего не слышишь из того, что тебе говорят. Что слова долетают до тебя как будто откуда-то издалека.
ПЕТР (равнодушно). Ты лжец. Ты вор. Ты ничтожество. Ты иуда. Как может земля носить такую мерзость?!
ИУДА. Вся земля здесь в гнойниках беззаботности. Иуда как сострадательный доктор ходит по городу и читает в лицах людей их благостные заблуждения. Клоака сия от мира сего.
ИОАНН. Иуда хочет затушевать разницу между нами и собой.
ИУДА. Иуда хочет преодолеть тиранию вашего косноязычия, но виртуозность его крови отчего-то ожесточает вас. Иуда тоже мечтает производить головокружения и поставлять их миру как заморский товар.
ПЕТР. Если бы я смог до тебя добраться, мои руки сами задушили бы тебя.
ИУДА. Золото назойливости Иуды ныне готов растратить ты, Петр. Взросли розы дерзости моей, но ты топчешь их непочтительностью. Бедный Иуда нажил себе грыжу, оберегая вас от происков злопыхателей ваших. А вы препятствовали распространению моего артистизма.
ИОАНН. Из-за тебя нас принимали за чародеев.
ИУДА. Вошью швов готов ты, Иоанн, ползать по золотому шитью новорожденной надежды.
МАРИЯ. Ты для каждого успел, Иуда, подготовить свою эксцентрическую пилюлю?
ИУДА. А как же, блаженная Мария. Но я думал, вас будет больше. Где Иаков, что всегда одинаков? Где Филипп, что в праведность по уши влип? Где Фома, что спятил с ума? Где Андрей, благородный от пят до ноздрей? Где остальные, те, что как звери лесные? Иуда живет во всяком, в ком живет артист. Отхлебните хороший глоток неразбавленного Иуды. Посмотрите. Для них проще без вести пропавшими быть, чем решиться на самую ничтожную оплеушку их грядущему.
ПЕТР. Я теперь верю, что ты уже мертв, Иуда.
ИУДА. Как смело ты смог шагнуть, мужественный Симон. Еще один шаг, и ты поймешь, что и ты не живее меня.
ИОАНН. Самоотрицание есть один из наиболее реальных способов наполнения феномена безвестности.
ПЕТР. Иоанн как всегда точен в сотворении геологических окаменелостей слова.
ИУДА. О ты, Иоанн, что для подвига зван. Смерть отыскал в расщелинах Рима, где рыхлая вечность застыла незримо.
Иоанн пожимает плечами.
ИОАНН. Ты бываешь когда-нибудь серьезен, Иуда?
ИУДА. Я смертельно серьезен, мой милый словесник.
МАРИЯ. Страшно слово Иуды. Оно самому ему разрывает грудь.
ИУДА. Время идет за мною по следу. Мне не оторваться от него и на полшага. Тебе, Мария, еще не раз придется возвращаться к своему ремеслу. Возможно, у нас сегодня празднество, только мы об этом забыли. У нас сухие сердца, утомленные веки, остывшие глотки. Развлеки хоть ты нас, Мария. Покажи нам, как ты завлекала. Покажи нам, как ты потом каялась. Помнишь, Мария? Знойными ночами ты слышала Иудино бормотание, слышала Иудин шепот. Видела жаркое тело Иуды, Иудино семяизвержение. Было ли это хуже или лучше, чем у всякого иного из мужчин?! Мария, ощущаешь ли ты теперь сама, как засохли твои когда-то очаровательные глаза, как ввалился твой нос, как твои истлевшие волосы отделяются от твоего безобразного черепа?! Ты сейчас такова, Мария. Я исчез, и все вы исчезли. Мы всегда носили в себе семена своего исчезновения и распада. И вот мы появились вновь, и истории наши повторяются… Мне только жаль мира, лишившегося наработанных мной прежде нечестивых навыков.
