Юрий Поляков - Время прибытия

Город мой утешает в бездомной тоске,
Воскрешая меня.
Закрываю глаза и брожу по Москве
На исходе воскресного дня.

Пахнет легкостью, вечером, клейким листом.
Свет в окошках дрожит.
Нелюдимо. Москва размышляет о том,
Как неделю прожить.

Ей предвидеть, предчувствовать, предугадать
Каждый день из пяти.
Знать в субботу ошибки, вздохнуть и опять
В понедельник войти.

Жизнь моя – караван бесконечных недель.
Но другой не дано.
Я служу и сквозь незамутненный апрель
Вижу осени дно.

По грустным дням полночною порой
Ко мне приходит, гневно хмуря брови,
Чувствительный лирический герой
Былых стихов о пройденной любови.
Суровый и решительный на вид,
Он, в существо разрыва не вникая,
– Как ты посмел! – надрывно говорит. —
Ведь ты же сам писал: «Она такая…»
С чем только ты не сравнивал ее,
Изматывая сердце на пределе,
Выходит, что стихи твои – вранье?
И было все не так на самом деле!
В ответ молчу, киваю головой,
Мол, я ей благодарен и поныне…
А ты иди, лирический герой,
К моей – в тебя влюбленной героине!

…И снова о любви, в который раз —
О выпавшей, как выпадают снеги,
Когда весь мир прекрасен без прикрас,
И молод, и красив, и дан навеки!
И снова о любви, который год —
То с радостью, то с болью, то с укором,
То с сожалением, что это все пройдет…
Когда-нибудь, наверное, не скоро…

Рассветы встречая,
Усталый, в дорожной пыли,
Я очень скучаю,
До боли скучаю
От детства вдали.

Смеешься и веришь:
Он жив, этот детский уют,
В котором теперь уж,
Наверно, теперь уж
Другие живут.

Там улицы наши,
Там наш романтичный чердак
Там в детстве все так же
По-прежнему так же.
Кто скажет: не так?

Мечта есть такая:
Домой – в те былые года,
Я предполагаю,
Я предполагаю
Вернуться туда,

Но прежде бы надо
Все взрослые тайны узнать
И нашим ребятам,
Дворовым ребятам
О них рассказать.

Слегка запинаясь
На взрослых значениях слов,
Чтоб мучила зависть,
Смиренная зависть
Мальчишек-врагов.

Чтоб двор увлеченно
Шумел о рассказе моем.
А щеки девчонки,
Той самой девчонки
Пылали огнем.

Мой отец весь свой век пролежал на диване
(Так о нем говорит моя мать),
Ни на что не потратил особых стараний,
Ничего не пытался урвать,
Не стремился уехать в далекие страны
И высоких достичь степеней.
Он всю жизнь пролежал на диване.
                                         С дивана
Жизнь, наверно, видней.

А чем закончится любовь?
А чем закончится?
А тем, что снова полюбить
Душе захочется.

И снова сердце заболит
От ожидания,
И взгляд любимый заслонит
От мироздания.

И снова будет суета
И ослепление:
Сначала: та! Потом: не та!
И отрезвление.

А чем закончится любовь?
А чем закончится?
А тем, что снова полюбить
Душе захочется…

И у меня смертельный недруг есть!
Вам интересно, кто и отчего он?
Букашка из господних министерств,
За судьбы отвечающий чиновник.
Когда-нибудь, войдя туда, с порога
Узнав его, хоть прежде не знаком,
Упомяну я всуе имя Бога,
И по столу ударю кулаком.
Спрошу его, сурово взглядом смерив,
«Зачем вся жизнь моя идет не так?»
Он пролепечет, что сейчас проверит,
Косясь на мой грохочущий кулак.
И будет долго в картотеке рыться,
Фамилию для верности шепча,
Ежеминутно вскидывая рыльце
Из-за сухого хилого плеча.
Он карточку найдет и, от испуга
Бледнея, растеряется совсем.
И скажет, отступая в дальний угол,
Что не туда ушло мое досье!
Что это – лишь досадная издержка
И даже входит в допустимый брак,
Что я, всего скорее, не из здешних,
А то бы не расстраивался так…

Вот это да! Судьба ушла к другому!
Я поплетусь домой, глотая пыль,
Засяду за «маляву» к Всеблагому
И буду совершенствовать свой стиль…

Был, говорят, здоров народ
Без терапевтов и хирургов,
Лечили, если хворь найдет,
Вода святая да хоругви.
А нынче – сразу бюллетень.
И что невредно, то опасно,
И даже собственная тень,
Как говорят, теперь заразна.
Перелечили, говорят:
Кругом лекарства и больницы —
И шприц останкинский подъят
Над бедной задницей столицы.

Из птичьего перелета —
В космический перелет.
Из книжного переплета —
Да в жизненный переплет.

Жизнь все бы переменила:
Зарплата, квартира, жена.
И трогательным семьянином
Окажется Дон Жуан.

Отвергнув плохую котлету,
За кухонный этот пустяк
Ромео разлюбит Джульетту
И бросит ее на сносях.

А мой сосед-выпивоха,
Безбожник и озорник,
Блаженствует в эпилогах
Еще не написанных книг.

Большие наступают времена.
И человек устал от изумлений.
Такие у явлений имена,
Что, в сущности, уже не до явлений.
Однажды утром разверну в постели
Газету «Правда»… Господи! Ура!
Космическое чудо! К нам вчера
Венерианцы в гости прилетели!
Такая радость, братцы, спозаранок.
Теперь мы в новой эре, коли так.
А кстати, как насчет венерианок?
И главное – возможен ли контакт?

Она погасит резко сигарету.
Задумается, бусы теребя,
Посмотрит на меня и скажет это:
«Мой дорогой, я не люблю тебя!»

И все, что было вечным и бездонным,
Что наполняло тело и слова,
Все сделается хрупким и бездомным,
Как ветром унесенная листва.

Вернуть листву! Вернуть любовь былую!
Сказать ей: «Без тебя мне счастья нет!»
И повторить стократ: «Люблю! Люблю я!»
Смешной и бесполезный аргумент…

Как результат проигранных сражений,
Реформ, не доведенных до ума,
Уродцами испуганных рожениц
Являлись в мир ужасные дома.

И вот стоит кирпичный Квазимодо,
Из подворотни тянет смертный хлад.
Шарахаются в страхе пешеходы,
Машины мимо в ужасе спешат.

Измучился несчастный архитектор,
К нему в ночи приходит страшный дом.
И плачет он, и проклинает тех, кто
Про старый грех напомнил перед сном!

Твои удивленные плечи,
Приветливая рука.
Любовь начиналась со встречи,
Как речка со струй родника.
А дальше – все ширились воды,
Студили закатную медь.
Течения, водовороты —
И вплавь уже не одолеть!
Потом за крутою излукой
Вставал непроглядный туман…
Любовь завершалась разлукой,
Бескрайнею, как океан…

А то, что остается за спиной,
Оно и в самом деле остается?
А, может, ускользает в мир иной,
Покуда кто-нибудь не обернется?

Но даже оглянувшись резко так,
Как только можно,
                      не решить задачи —
Не подглядеть потусторонний мрак,
Который все невидимое прячет.

Кому же ведом запредельный свет?
Быть может, тем,
                     кто безутешно машет
В последний раз любимому вослед.
Но тот, кто видел, никому не скажет!

И опять встает она
Из газетного тумана,
Эта новая война,
Без могил, без ветеранов.
Это будет не гроза,
Не кошмар о «красном смехе».
Хочется закрыть глаза
И очнуться в прошлом веке…

Голубая капелька огня —
Вмерзшая в холодный свод звезда.
Ты недостижима для меня
Ни за что на свете, никогда.

Осень осыпается с дерев.
Я по желтой осени иду.
Разве что однажды умерев,
Я смогу попасть на ту звезду.

Ни огня, ни сполоха во мгле.
Небеса осенние пусты.
Только ты одна на всей земле
Тоже видишь отблеск той звезды.

На непостижимой высоте
Светится она в вечерний час.
Впрочем, это я не о звезде —
О надежде, обманувшей нас.

Всех ближе та,
Которую недолюбил:
Виною маета,
Когда не до любви.
Другая женщина
Иль множество причин —
Все несущественно,
Когда в ночи
Она сквозь сон
Тебе погладит лоб
И скажет: все
Иначе быть могло б!
Достав вполне
Любовей и чинов,
На это не
Ответишь ничего…