Фридрих Горенштейн - Бердичев
Злота. Завтра на рынке надо купить два свежих бурачка, я хочу варить борщ.
Рахиль. Споц с тобой… Ты мне не говори, что покупать, я без тебя знаю.
Злота. Так она не дает мне рот открыть… В Средней Азии я была здоровая, так я сама ходила на рынок… Я помню, там был Куриный базар, Капан базар… Когда я подходила и спрашивала: нич пуль, мне отвечала: бир сум… Так я говорила: их зол азой высын фын дир… Чтоб я так про тебя знала. (Смеется.) Ой, Виля, в Средней Азии ты сказал, что хочешь винегрет… Я взяла карандаш и подсчитала, сколько стоят бурачки, и морква, и огурцы, и постное масло, и соль, и все вместе. И получилось, что винегрет должен был стоить пятьсот рублей. Разве себе можно было такое позволить? Но завтра я тебе сделаю хороший винегрет…
Рахиль. Вот уже кончились последние известия, уже спорт. Вот уже эта женщина вышла рассказывать про спорт. Когда никого нет, мы двое, и она выходит рассказывать про спорт, или еще мужчина есть, что он рассказывает про спорт, мы выключаем телевизор и ложимся спать… Спорт меня не интересует, а завтрашнюю погоду я увижу в окно… Смотри, Злота, она в той же самой кофточке… Больше она не имеет.
Злота. Эта вот, что она говорит про спорт, похожа на Марикину Надю. Я к Марикиной Наде ничего не имею. И к Гарикиной Наде тоже ничего не имею.
Рахиль. Все наши невестки из села, крестьянки. Ни одной, чтоб отец ее был доктор. Ах, лучше бы уже Гарик женился на Лушиной Тинке. Ты знаешь, Виля, где теперь Лушина Тинка? В аспирантуре в Москве. Мама у нее сволочь, паршивая уборщица, имела Тинку от немца, а Тинка в аспирантуре. И какая она красивая, если б ты видел… Гой все годы имеет счастье.
Злота. Я к Марикиной Наде ничего не имею. Она очень вежливая дама.
Рахиль. Дама… А гое… Крестьянка из села…
Злота. Ну, так что такое, она из хорошей семьи… Отец у нее очень хороший… Его зовут Иван Иванович. Когда он тут был, он сидел со мной и говорил. Он рассказал мне свою автобиография… Когда он был маленький ребенок, их было восемь детей, и его отдали пану служить во двор. Он был батрак. Потом, когда началась революция, ему уже было двенадцать-тринадцать лет. Он поступил в комсомол, но не знал ни одной буквы. Его отправили на железную дорогу. Он был способный. Его выдвинули. Он получил два ордена Ленина. И сказал: когда у меня будут дети, они получат высшее образование.
Рахиль. Злота, не говори с полным ртом… Сидеть с тобой за столом, так может вырвать… У тебя все падает изо рта…
Злота. Ну вот так она рвет от меня куски.
Рахиль. Ты слышишь, я рву от нее куски. Злота же в раю, и это для нее ровным счетом ничего. Я с астмой таскаю те еще сумки, я все заношу. Или Рузя приносит, когда у Рузи есть время… Злота в раю, ей все заносят в дом, но она это не признает, ей еще не нравится, она еще устраивает мне скандалы: почему я плохо покупаю? Почему дорого?.. Иди сама на рынок…
Злота. Ну вот так она на меня наговаривает… Я такая больная, я уже не могу работать… Я уже еле хожу… (Плачет.) Здесь в квартире у меня ничего нет. Я только имею швейную машину, и эти два стула мои, и кровать, и за полшкафа я заплатила. А холодильник ее, телевизор ее. Мне неудобно смотреть телевизор, я не имею, откуда дать ей за телевизор половину.
Рахиль. Сумасшедшая… Что я, Миля, что он закрывал перед тобой телевизор… Я тебе что-нибудь говорю? Смотри себе на здоровье… Ой, Виля, я железная, что я от нее выдерживаю. Можно ведь прожить тихо, мирно эти немножко лет, что остались… Что бы ни было, Виля, но лишь бы ты любишь свою квартиру и свою жену… Я свою квартиру люблю, а свою жизнь я не помню. (Вздыхает.) Злота, ты знаешь, кто мне этой ночью снился? Цолек Mapдер мыт ды крыме фис… Цолек с кривыми ногами, что он был директор торгсина в 25-м году… Почему он мне приснился? Когда я сижу в уборной, я про него не думаю.
Злота. А мне в прошлую ночь Фаня приснилась, что она повесилась в день Рузиной свадьбы. Ты помнишь, Виля? Ее муж был гой. Он ее очень бил. Сначала он ее прятал от немцев, он ее спас, а потом он ей кричал «жидовская морда» и бил, и детям кричал «жиды». Но его тоже нет. Он ехал на мотоцикл и убился к черту.
Рахиль. В день свадьбы, когда она повесилась, он прибежал голый по снегу, с ребенком на руках… Этот ребенок уже в армии. А Зоя, Люсина подруга, не за еврея замуж не хотела выйти. Тут один хороший парень за ней ухаживал.
Злота. Эта Фаня стоит мне перед глазами… А Стаська, ты помнишь, полячка снизу… Так пришли и ее арестовали… Она жила на чердаке, потому что квартиры у нее не было… Где-то она далеко выслана.
Рахиль. Ой, что я буду про нее думать. Если мой муж лежит в земле, и младший брат наш Шлойма в земле, и Вилины родители в земле, и Сумер в земле… Ой, Сумер… Теперь уже можно рассказать… Тут был Перель, председатель артели, так он Сумера не любил, потому что Сумер знал, что этот Перель берет взятки… Ничего… Так когда Переля сняли, Сумер купил венок и ночью поставил его возле Переля дома. Перель вышел из дома и видит венок и надпись: «Вечная память Арону Михайловичу». (Смеется.)
Злота. Ой-ой-ой…
Рахиль. Что такое?
Злота. Что-то мне стрельнуло в голову…
Рахиль. Ой, Виля, я железная… Злота, что ты держишься за голову?.. Ты мне не делай номера… Ты же видишь, что от человека ничего не остается. (Вздыхает.) Только запах, если он полежит лишний день…
Виля. А Луша где работает?
Рахиль. Черт ее знает, где-то уборщицей.
Злота. Луша кормит коза. Я ей всегда собираю лушпайки от картошки.
Рахиль. Злота ей собирает лушпайки, а она Злоте кричит: ты труп, и ко мне бежит с палкой и кричит: жиды… А потом она приходит мириться и говорит, что она за меня молится в церкви… Вчера она подошла ко мне во дворе, обняла меня и говорит: я больше не буду с вами спориться, в городе говорят, что вы хороший человек… Я ей отвечаю: ко мне цепляться может только сумасшедший… Она мне говорит: Рахиль, я за твое здоровье буду молиться в церкви, потому что за врага полагается по нашей религии молиться. А я ей говорю: я в Бога не верю… Я только верю в день рождения и в день смерти.
Злота. Что значит она бежит к тебе с палкой… Надо вызвать милицию.
Рахиль. Мне милиция не нужна, я сама милиция. Все годы я сама себя защищала. Только от детей своих я не могла себя защитить. Рузя, когда она была беременна Мариком, порвала на мне рубашку, а Гарик, когда он хотел жениться на Тинке, порвал на мне халат. А больше никогда в своей жизни я порванного белья не имела. А Быличка, что ее муж имеет все буфеты на железной дороге, когда приходит к Злоте мерить и раздевается, так у нее порванное белье. Ей на белье не хватает, такая она вонючая…
Злота. Она только хочет, чтоб я спорила с Былей. Кто у нас еще остался? Мало мы пережили?.. Ты помнишь, когда был погром, а мы лежали под стенкой и прятались от эти красные колпаки, и деникинцы, и другие бандиты. Тогда бомб не было, но были пули… Ой, и куска дров нельзя было достать, мы не топили, но мы все были здоровые и молодые. У папы нашего были большие ботинки, я их одела и пошла искать дрова и хлеб… Ты помнишь дедушку?
Виля. Помню.
Рахиль. Ой, когда он умирал в Средней Азии, так он был доволен, что земля эта, где он будет лежать, похожа на Палестину… Он был религиозный.
Злота. Пекари, которые пекли тогда хлеб, были бедные, а стали богатые, потому что хлеб стоил дорого. Даже у кого был капитал, тоже не имели где купить… Я взяла мамин платок и поменяла его на полный мешок пшено… Шлойма наш, что его потом убили на фронт в 42-м году, был самый меньший, маленький… Но на Песках был лес, назывался «маленький лесочек», и мы ходили все и рубили ветки, и Шлойма тоже ходил. Но мы все боялись красные колпаки. Это такие бандиты. Кроме красные колпаки, они еще пелерины носили… Это было в 18-м году. Мы слышим крики, открываем ставни, смотрим напротив вышли красные колпаки, грабили… А на другой день опять менялась власть.
Рахиль. Злота, не кричи так. У тебя железный голос.
Злота. Ну, она не дает мне слова сказать… На Пылепылер гос, на Белопольской улице, потом на Малой Юридике, за греблей и всюду люди бегали и кричали: гвалт! Но когда вошли поляки, они резали евреям половину бороды… Все евреи ходили с половиной бороды. (Смеется.) Они хотели обрезать папе борода, я начала кричать, и поляк не обрезал, но ударил меня нагайкой… Во всем городе Бердичеве был гвалт. Этой ночью очень много убивали людей… Были богачи, что они имели деньги и удрали в Киев. Но там тоже был погром, и их всех убили в Киев. Но когда у нас наверху, там, где мы жили, был Совет рабочих и крестьянских депутатов, тогда легче стало, укрепилась немного власть. Туда без мандата не пускали. Там были Фаня Ниренберг и Котик Ниренберг… Ну, его звали Котик, такое имя… Они были большие богачи, а потом стали большевики. И были Стадницкие, три сестры. Их отец держал на Житомирской фирму «Гуталин». Одна была эсерка, одна большевичка, а одну убили… Ой, как они выступали на собрании… Я по целым дням сидела на собрании, мне было интересно все знать… Меня пропускали. Когда появился Совет рабочих и крестьянских депутатов, так уже стало немного тихо.
