Анатолий Софронов - Сын
Платов (Ольге). Есть там у нас еще?
Ольга. Осталась одна бутылка.
Платов. Сообрази.
Ольга подает Камарчуку бутылку.
Камарчук. Мерси, Оленька... (Открывая ножом бутылку.) Я больших опустошений вам не совершу. Просил ваш супруг рюмку разделить.
Ольга. Пейте.
Платов. С тобой теплее, Степа, живется.
Камарчук. Выпьем, что ли, очищенной от всяческих сравнений? Вы, Оленька?
Ольга. Мне не надо. Вам больше достанется.
Платов. Бывай.
Камарчук (пьет). И придумал я на целину. Родня за мной не подастся. Далековато, да и условия мало располагающие для нагула жировых веществ. Сказал своей Настасье — живи сама какой-то срок и извлекай прибыль из временной моей утечки. А сам сюда. Как вам нравится мой фельетончик, Оленька?
Ольга. Очень вы правильно рассудили.
Камарчук. Что ты, Миша, рассеянный сегодня, и нет у тебя в глазах обычного для нас блеска при виде обжигающей слизистую оболочку влаги? Простыл, что ли?
Платов. Познабливает что-то...
Камарчук. Как говорится, сам бог велел. За твоих дальних родственников. Давай за них!
Платов. Бывай.
Камарчук (пьет). Ну, что пишет дальний родственник? На целинные курорты приезжать не собирается?
Платов. Нет.
Камарчук. Облегчение для вас. и что ж вы думаете? Жинка моя обернулась вполне успешно. Как только паровозик сыграл гудком «прости-прощай, Степан Камарчук», она всех родственников как бесплатных нахлебников ликвиднула, а на лето стала сдавать наши дворцовые хоромы, включая курятник, для приезжих дачников. Кто из родни сунется — плачет горючими слезами: покинул меня мой непутевый змей-горыныч, сбежал в неизвестном направлении, я вынуждена сама себе на прокорм добывать, извините, родненькие, — и от ворот поворот. Какой же итог? Все в выигрыше. У родни в корне задатки тунеядские ликвидируются. Я был трактористик невзрачный, теперь бригадир, Степаном Ивановичем величают. Жена в достатке, на собственном иждивении проживает, и вскорости, по моим расчетам, родственники мое воспитание пройдут и отвыкнут от бесплатного курорта. И, таким образом, к весне я смогу попрощаться с обжитой целиной и с некоторыми накоплениями вернуться на близкое моему сердцу Азовское море, на его белоснежные пески. И если уж я кого приглашу, так только вас, мои дорогие, которые пригрели меня на широких просторах родного Казахстана. За встречу в Мелитополе.
Платов. Спасибо, Степа.
Камарчук (пьет). Ты и вправду нездоров, Миша!
Платов. Ноги, видать, сырые были. Мокро в поле, ночью комбайны ремонтировали.
Камарчук. Благодарствую, Оленька. Теперь мне самый раз в кино отправляться можно. Говорят, там сегодня итальянский боевик на морально-бытовую тему идет. Глянем, как капиталисты разлагаются. Не болей. Болеть нам запрещается. Спасибо вашему дому за гостеприимство. (Развернув гармонь и запев «Развевайся, чубчик кучерявый», уходит.)
Ольга (вслед). Пустобрех... И все норовит за твой счет выпить.
Платов. Не все же одним да одним сидеть.
Ольга. От кого письмо?
Платов. От сына.
Ольга. С чего это вдруг вспомнили? Четыре года молчали.
Платов. Не знаю. Встретиться хочет.
Ольга. Встретиться? С тобой?
Платов. Со мной, вот... (Протягивает письмо.) Прочти. Решить надо.
Ольга (медленно читает). «Михаил Николаевич! Только недавно я узнал, что на свете существует человек, который когда-то назывался моим отцом. Как мне говорила моя мама, таким человеком были вы. Она мне рассказала о вас. Но, мне кажется, рассказала не все. Поэтому у меня появилось желание увидеть вас. Если вы согласитесь на эту встречу, тогда или я приеду к вам в совхоз, или вы приезжайте в наш город. Во втором случае я беру на себя все расходы по вашей поездке. Если вы почему-либо не сумеете приехать, я все равно приеду в ваш совхоз, и очень скоро. Это мне необходимо. Прошу ответить срочно авиапочтой, а еще лучше телеграфом. А.Платов». Что ему понадобилось?
Платов (растерянно). Не знаю, Ольга. Не знаю.
Ольга. Когда ты ей писал — не ответила, а теперь сына заставила писать. А хочется тебе его увидеть?
Платов. Раньше не думал... Сын ведь. Надо бы. Да и он настаивает.
Ольга. Или, может, она на тебя хочет глянуть.
Платов. Да что ты, зачем я ей нужен? В лагерь приезжала — испугалась.
Ольга. А ты любил ее?
Платов. Зачем старое вспоминать. Любил бы — не оставил бы с сыном.
Ольга. Она тебя из памяти не выпускала, если приезжала в лагерь на тебя посмотреть. И так ведь может быть — она сына попросила вызвать тебя сейчас?
Платов. Да на что я ей нужен в таком положении?!
Ольга. А что у тебя за положение? Выправился... Работаешь... От одиночества женщины и не на такие поступки способны.
Платов. Ну, если не хочешь, так я и не поеду. Так ведь он сам сюда прилетит. Эх, Оля, Оля! Да что же ты за человек такой! Ну, поеду к сыну, повидаю, что там ему надо — выслушаю. И обратно к тебе, сюда. Ты же сама не знаешь, что ты за человек! Оля! Ни минуты не сомневайся...
Ольга. О Наташе думай. Сын без отца обошелся, дочери отец нужен. И мне ты нужен. Я все знала, когда свою жизнь с тобой связывала.
Платов. Ты думаешь, я не ценю это, не благодарен тебе?
Ольга (почти гневно). Благодарен?! Я с тобой не за благодарность живу. Не за благодарность! (Положив письмо на скамью, уходит.)
Платов. Оля! Оля! (Молча наливает водку, выпивает, достает очки, берет письмо, идет на авансцену.)
Закрывается занавес, на котором высвечены целинные борозды. Доносится мелодия песни «Развевайся, чубчик кучерявый».
Платов (читает письмо). «Михаил Николаевич! Только недавно я узнал, что на свете существует человек, который когда-то назывался моим отцом. Как мне говорила моя мама, таким человеком были вы. Она мне рассказала о вас, но, мне кажется, рассказала не все...».
ЗатемнениеКартина четвертая
Кабинет начальника треста Головоногова. За столом сидит Головоногов, рядом, с бумагами, стоит его секретарь Мария Сорокина.
Головоногов (в телефонную трубку). Я это сделать не могу... Вы должны понять — кадры это серьезное дело. Поездка в Кению — не туристическая поездка. Мы должны ориентироваться только на лучшие кадры... И они у нас есть... Правильно, доверие к человеку. Внимание к личности. Оставьте это мне. Я, если хотите, вырос на беспокойстве, вырос, с беспокойством и помру... Я не могу прислать к вам завтра нового человека. Не могу! Это несерьезно... (Повесив трубку.) Что у вас, Маша?
Сорокина. Бумаги из главка.
Головоногов. Давайте.
Сорокина. Обед привезли.
Головоногов. А Померанцев пришел?
Сорокина. Пришел.
Головоногов. Давайте Померанцева. Обед потом.
Сорокина. Николай Петрович, остынет.
Головоногов. Давайте Померанцева.
Сорокина. Пожалуйста. (Выходит.)
Входит Померанцев.
Померанцев. Добрый день.
Головоногов. Добрый день. Извините. (Продолжает подписывать бумаги.)
Померанцев молча стоит.
(Оторвавшись от бумаг.) Как вы себя чувствуете?
Померанцев. Вполне прилично.
Головоногов. О, вы в бодром настроении, несмотря на жару? Да вы садитесь.
Померанцев. Спасибо. Я легко переношу жару.
Головоногов. Вы самой природой предназначены к работе в тропических странах. А я, знаете, двадцать пять, двадцать шесть градусов — поджимает. (Легко похлопывает себя по сердцу.) Ну, как же мы с вами будем? Надумали?
Померанцев. Не могу.
Головоногов. Вот так так. Почему? Это большая честь...
Померанцев. Я не могу оставить маму.
Головоногов. Это очень хорошо, что вы так относитесь к маме. Это отлично вас характеризует, но, может быть, вы все-таки поедете, а мы найдем средства позаботиться о вашей маме?
Померанцев. Не могу. Она пожилая женщина. Семейные обстоятельства — уважительная причина.
Головоногов. Правильно. Но как раз в новых обстоятельствах вы можете проявить большую заботу о вашей маме. Может быть, вы не полностью ознакомлены с материальными возможностями поездки? Условия отличные (с жестами): валюта там и деньги здесь. Но дело не в деньгах. Мы оказываем вам большое доверие.
