Анатолий Софронов - Сын
Платова. Алеша! Что это значит?
Алексей. Мама, так часто люди не замечают жизни, осени, листьев и как они шуршат под ногами.
Платова. У тебя очень глупый вид.
Алексей. Счастье всегда глупое. Мама, мы с тобой счастливые люди. Ты и я. Я и ты. Мы вместе.
Платова. Алеша! Что случилось, говори!
Алексей. Садись. Я сейчас был у Головоногова... Я читал своими глазами... Мама! Мой отец жив!
Платова. Погиб, Алеша.
Алексей. Я тоже не поверил. Я сказал, что этого не может быть. Я сказал, что ты лучше знаешь про отца. Но это правда. Мой отец жив.
Платова отворачивается.
Мама, мама, не надо, не надо. Слышишь, не надо.
Платова. Этого не может быть. Не может. Кто тебе сказал? Что ты читал? Он погиб. Погиб. (Встает.)
Алексей. Мама! Мама!
Платова. Я хочу остаться одна. Извини. Я пойду к себе.
Алексей. Мама...
Платова. Тебе сказали, где он находится?
Алексей. Нет... Мы узнаем. Поедем. Увидим отца.
Платова. Нет! Этого никогда не будет.
Алексей. Почему?
Платова. Тебе сказали... Теперь послушай меня. Твой отец жив. Я это знала всегда. Я просто никогда об этом не говорила. Твой отец очень плохой человек. Я скрыла от тебя, потому что он предатель, изменник Родины. Не перебивай... Слушай... Мне было восемнадцать лет. Я очень любила его, Алеша, очень. Тебе был год, когда он видел тебя в последний раз. Мы разошлись. Я сама ушла от него. Многие женщины прощают, а я не могла. Он...
Алексей. Не надо, мама... Я понял.
Платова. Это случилось перед самой войной... Ты не помнишь. Были дороги, чужие дома, голод, твои болезни, — все было... Он был призван в армию. Попал сразу в Сталинград. Мне прислал письмо его однополчанин. Фамилия его Безбородько. Он видел, как Михаил поднял руки.
Алексей. Письмо! И ты поверила письму неизвестного человека?! А если этот человек оговорил моего отца? Так тоже могло быть?!
Платова. Могло, но не было. Михаил живет в Казахстане. Механик в совхозе. Отбыл пятнадцать лет. У него другая семья, ребенок. Четыре года назад прислал мне письмо. Он сам написал обо всем. Сам.
Алексей. Он спрашивал обо мне?
Платова. Спрашивал.
Алексей, Больше он не писал?
Платова. Нет.
Алексей. Адрес остался?
Платова. Нет.
Алексей. Почему?
Платова. Потому что ни он, ни его адрес не нужны ни тебе, ни мне!
Алексей. Я хочу его видеть!
Платова. Никогда! Никогда!
Алексей. Я понимаю, мама, как это трудно для тебя...
Платова. Ты не понимаешь. Ты своими руками можешь искалечить себе всю жизнь. Ты не подумал о том, почему тебе сказали об отце именно в тресте? Почему тебя сейчас не пускают в Кению?
Алексей. Я не понимаю, о чем ты говорищь?
Платова. Было трудное время. Мы должны были отвечать за отца. Я не могла этого допустить. Люди называли тебя сыном предателя. И я скрыла от тебя правду. И переехала сюда из нашего родного города.
Алексей (с горечью). Скрывала, пока я был ребенком... Но потом? Мама, я же тебе верил, я верил, что отец погиб, я вместе с тобой нес это горе. И все это ложь?!
Платова. Говори что угодно. Но тогда...
Алексей. Я не верю!.. Я не верю... Безбородько могло показаться! Ты знаешь, что такое был Сталинград. Какой там был фронт.
Платова. Но он же сам написал! Сам!
Алексей. Я не верю! Где письмо? Я хочу знать правду! И не с чужих слов!
Платова. Я видела его.
Алексей. Когда?
Платова. Кончилась война. Я узнала, где он, поехала... Говорила с ним... Он стоит у меня перед глазами... Этот человек не может быть тебе отцом. Пойми.
Алексей (требовательно). Дай мне адрес, мама!
Платова. Нет у меня адреса, нет! Я его уничтожила!
Алексей. И не запомнила?
Платова. И не запомнила! Как тебе не совестно, Алексей?
Алексей. Мне не совестно, потому что я хочу знать правду!
Платова. Выходит, я лгу тебе?
Алексей. Ты скрыла от меня правду. (Стукнув кулаком по столу.) Я должен был это знать! Слышишь?! Должен! Должен!
Платова. Не кричи на меня.
Алексей (после молчания). Мы понимали друг друга, мама. Сколько себя помню, я всегда мечтал об отце: и когда завидовал мальчишкам во дворе, и когда научился видеть, как ты ходишь в одном платье много зим. Мне недоставало отца.
Платова. Ради сына я оставила твоего отца, ради сына не сменила фамилию. Воспитала сына, как могла... Думала, неплохо.
Алексей. Воспитала. Отдала мне все. Но я хочу сам решить — нужен мне отец или не нужен. Сам!
Платова. Алеша... Алеша...
Телефонный звонок. Платова идет на авансцену.
ЗанавесПлатова берет телефонную трубку. На другом конце авансцены — Померанцев с телефонной трубкой.
Платова. Да.
Померанцев. Попросите, пожалуйста, Алексея.
Платова. Его нет.
Померанцев. Простите, это Евдокия Васильевна?
Платова. Да.
Померанцев. Здравствуйте.
Платова. Здравствуйте.
Померанцев. Это говорит Сергей Померанцев. Геолог. Я работаю вместе с Алексеем. Мне нужно срочно с ним поговорить.
Платова. Его нет. Он ушел на работу. К товарищу Головоногову.
Померанцев. К Головоногову? Зачем? Он же отказался от поездки.
Платова. Нет, он от поездки не отказывался.
Померанцев. Как — не отказывался?!
Платова. Он дал согласие.
Померанцев. Но вчера Головоногов сказал, что Платов не едет по семейным обстоятельствам, и предложил мне командировку!
Платова. Вам?
Померанцев. Да.
Платова. Тут я ничего не могу сказать.
Померанцев. Головоногов уговаривал меня дать согласие. Я попросил сутки на размышление. Хотел узнать, что случилось у Алексея.
Платова. Могу только повторить — Алексей от поездки не отказывался.
Померанцев. Не понимаю только, зачем Головоногову обманывать меня? Я никогда в жизни не подставил бы ножку Алексею. С какой стати?
Платова. Алексею и здесь неплохо. Он не так уж и рвется туда.
Померанцев. Это я понимаю... Но зачем обманывать меня, его? Мы же не дети?!
Платова. У меня к вам просьба — не говорите Алексею.
Померанцев. А зачем я буду ему говорить? Я просто не поеду — и все.
Платова. Дело ваше, но, по-моему, отказываться не следует.
Померанцев. Тут, вы извините, я не понимаю! Он не отказывался, и мне не надо? А нужен один...
Платова. Мало ли что... Вдруг по здоровью не пройдет?
Померанцев. Врачи Алексея пропустили. Вполне годен для работы в тропиках. Я не могу следовать вашему совету. До свидания.
ЗатемнениеКартина третья
Еще за занавесом слышна мелодия песни «Развевайся, чубчик кучерявый». Поднимается занавес. Стол возле дома Михаила Платова на целине. У стола поет и играет на гармошке Камарчук. На столе — водка, закуска. Под фонарным столбом сидит на скамейке Платов с письмом в руке. Скрестив руки на груди, стоит вторая жена Платова Ольга.
Камарчук (оторвался от гармошки). Родственник, что ли, объявился, Миша?
Платов. Да вроде...
Камарчук. А ты говорил, родни у тебя нет?
Платов. А кто его знает... Родня, знаешь, какая штука. Нету, а потом объявится... Разыщет.
Камарчук. Верно. (Поет «Чубчик». Потом.) Я тебе скажу, сбежал я от родни. Жил на берегу Азовского моря, возле Мелитополя... Хатка была, конечно... Огородик... Но климат, понимаешь, курортный. С мая по сентябрь — родня вся до меня съезжалась. Что за год заработаю — за четыре месяца съедят, как та саранча. У всех отпуск. У школьников каникулы, у студентов каникулы. А тут, как назло, песочек белоснежный под ногами. Гляжу и вижу, из-за этой родни медленно, но верно в люмнена превращаюсь. Никаких накоплений. Каждый приезжает, привезет пол-литра и считает — откупился на полный срок. Оно, конечно, пол-литра тоже стоит, но закуска еще больше, тем более на все лето... И решил я сюда податься, а жена наотрез, у нее принцип, не поеду, говорит... С чего это я от тепла на целину подаваться буду, говорит. (Поднимает к глазам пустую бутылку.)
Платов (Ольге). Есть там у нас еще?
Ольга. Осталась одна бутылка.
