Александр Островский - Том 8. Пьесы 1877-1881
Мавра Тарасовна. Почему же так, миленький?
Барабошев. Извольте, маменька, понимать, я сейчас вам буду докладывать. Сосед, Пустоплесов, тоже дочери жениха ищет.
Мавра Тарасовна. Знаю, миленький.
Барабошев. Стало быть, нам нужно ту осторожность иметь, чтобы себя против него не уронить. Спрашиваю я его: «Кого имеете в предмете?» — «Фабриканта», — говорит. Я думаю: «Значит, дело вровень, ушибить ему нас нечем?» Только по времени слышу от него совсем другой тон. Намедни сидим с ним в трактире, пьем мадеру, потом пьем лафит «Шато ля роз», новый сорт, мягчит грудь и приятные мысли производит. Только опять зашла речь об этих женихах-мануфактуристах. «Вы, говорит, отдавайте, дело хорошее, вам такого и надо; а я раздумал». — «Почему?» — спрашиваю. «А вот увидишь», — говорит. Только вчера встречаю его, едет в коляске сам-друг, кланяется довольно гордо и показывает мне глазом на своего компаниона. Гляжу — полковник в лучшем виде и при всем параде.
Мухояров. Однако плюха.
Мавра Тарасовна. Ай, ай, миленький!
Барабошев. Как я на ногах устоял, не знаю. Что я вина выпил с огорчения! «Шато ля роз» не действует, а от мадеры еще пуще в жар кидает… Велите-ка, маменька, дать холодненького.
Мавра Тарасовна. Прохладиться-то, миленький, еще успеешь… Видела я, сама видела, что к ним военный подъезжал. Как же нам думать с Поликсеной-то?
Барабошев. Ты скажи, маменька, обида это или нет!
Мавра Тарасовна. Ну, как не обида? Само собой, обида.
Барабошев. Поклонился да глазами-то так скосил на полковника — на-ка, мол, Барабошев, почувствуй!
Мавра Тарасовна. Ведь зарезал, миленький, зарезал он нас.
Мухояров. Он теперь в мыслях-то подобно как на колокольне, а вы с грязью вровень-с.
Мавра Тарасовна. Но до этого случая ему возноситься над нами было нечем, Амос Панфилыч ни в чем ему переду не давал.
Барабошев. И теперь не дадим. Раскошеливайся, маменька, камуфлет изготовим.
Мавра Тарасовна. Да какой такой камуфлет?
Барабошев. К ним в семь часов господин полковник наезжает, и все они за полчаса ждут у окон, во все глаза смотрят, — и сейчас — без четверти семь, — подъезжает к нашему крыльцу генерал. Вот мы им глазами-то и покажем.
Мухояров. Закуска важная! Сто твоих помирил, да пятьсот в гору.
Мавра Тарасовна. Да где ж ты, миленький, генерала возьмешь?
Барабошев. В образованных столицах, где живут люди просвещенные, там на всякое дело можно мастера найти. Ежели вам нужно гуся, вы едете в Охотный ряд, а ежели нужно жениха…
Мавра Тарасовна. Ну, само собой, к свахам.
Барабошев. К этому самому сословию мы и обращались и нашли настоящую своему делу художницу. Никандра, как она себя рекомендовала?
Мухояров. «Только птичьего молока от меня не спрашивайте; потому негде взять его; а то нет того на свете, чего бы я за деньги не сделала».
Барабошев. Одно слово, баба орел, из себя королева, одевается в бархат, ходит отважно, говорит с жаром, так даже, что крылья у чепчика трясутся, точно он куда лететь хочет.
Мавра Тарасовна. И тебе не страшно будет, миленький, с генералом-то разговаривать?
Барабошев. У меня разговор свободный, точно что льется, без всякой задержки и против кого угодно. Такое мне дарование дано от бога разговаривать, что даже все удивляются. По разговору мне бы давно надо в думе гласным быть или головой; только у меня в уме суждения нет и что к чему — этого мне не дано. А обыкновенный разговор, окромя сурьезного, у меня все равно что бисер.
Мавра Тарасовна. У тебя есть дарование, а мне-то как, миленький?
Барабошев. И вы так точно, под меня подражайте!
Мавра Тарасовна. А денег-то сколько нужно, как это генералу полагается?
Барабошев. Деньги все те же; но лучше отдать их вельможе, чем суконному рылу.
Мавра Тарасовна. Да шутишь ты, миленький, или вправду?
Барабошев. Завтрашнего числа развязка всему будет: придет сваха с ответом; и тогда у нас рассуждение будет, какой генералу прием сделать.
Мавра Тарасовна. Нам хоть кого принять не стыдно, дом как стеклышко.
Барабошев. Об винах надо будет заняться основательно, сделать выборку из прейскурантов.
Мавра Тарасовна. Да, вот еще, не забыть бы: нужно нам ундера к воротам для всякого порядку; а теперь, при таком случае, оно и кстати.
Барабошев. Это дело самое настоящее, я об ундере давно воображал.
Мавра Тарасовна. Так я велю поискать, нет ли у кого из прислуги знакомого. (Уходит.)
Входит 3ыбкина.
Явление шестоеБарабошев, Мухояров, 3ыбкина.
Зыбкина (кланяясь). Я к вам, Амос Панфилыч.
Барабошев. Оченно вижу-с. Чем могу служить? Приказывайте!
Зыбкина. Наше дело — кланяться, а не приказывать. Насчет сынка.
Барабошев. Что же будет вам угодно?
Зыбкина. Коли он к вашему делу не нужен, так вы его лучше отпустите!
Барабошев. В хорошем хозяйстве ничего не бросают; потому всякая дрянь пригодиться может.
Зыбкина. Да что ж ему у вас болтаться; он в другом месте при деле может быть.
Барабошев. И сейчас при должности находится, он у нас заместо Балакирева.
Зыбкина. Он должен свое дело делать, чему обучен; ему стыдно в такой должности быть.
Барабошев. А коли это звание для него низко, мы его можем уволить. Сам плакать об нем не буду и другим не прикажу.
Зыбкина. Так уж сделайте одолжение, отпустите его!
Барабошев. Я против закону удерживать его не могу, потому всякий человек свою волю имеет. Но из вашего разговору я заключаю так, что вы деньги принесли по вашему документу.
Зыбкина. Уж деньги-то я вас покорно прошу подождать.
Барабошев. Да-с, это, по-нашему, пустой разговор называется. Разговаривать нужно тогда, когда в руках есть что-нибудь; а у вас нет ничего, значит, все ваши слова только одно мечтание. Но мечтать вы можете сами с собой, и я вас прошу своими мечтами меня не беспокоить. У нас, коммерсантов, время даже дороже денег считается. Затем до приятного свидания (кланяется), и потрудитесь быть здоровы! (Мухоярову.) Никандра, какие у нас дела по конторе спешные?
Мухояров. Задержка в корреспонденции; побудительные письма нужно подписать; потому платежи в большом застое.
Барабошев. Скажи Платону Иванову Зыбкину, чтобы он все, что экстренное, сюда принес.
Мухояров уходит.
Зыбкина. Я одного боюсь, Амос Панфилыч, как бы он на ваши шутки вам не согрубил, пожалуй, что обидное скажет.
Барабошев. Никак не может; потому обида только от равного считается. Мы над кем шутим, так даже и ругаться дозволяем; это для нас одно удовольствие.
Зыбкина. Нечего делать, надо будет денег искать.
Барабошев. Сделайте одолжение! И ежели где очень много найдете, так покажите и нам, и мы в оном месте искать будем. Честь имею кланяться.
Зыбкина уходит. Входят: Мухояров и Платон Зыбкин, в руках у него письма и чернильница с пером.
Явление седьмоеБарабошев, Мухояров, Зыбкин.
Барабошев. Корреспонденция?
Платон. Совершенно справедливо-с. (Кладет письма на столик и ставит чернильницу.)
Барабошев. А сколько писем? Чтоб не было мне утомления…
Платон. Подпишете без утомления; потому только пять.
Барабошев (шутя). Почему, братец, нечетка? Как ты неаккуратен.
Мухояров. Сколько чего, вы его не спрашивайте; он в счете сбивчивость имеет.
Платон. Нет, я счет твердо знаю и тебя поучу.
Мухояров. Извольте подписывать, после сосчитаем. (Подкладывает еще письмо и делает знак Барабошеву.)
Барабошев (подписывая). Я пять подписал, а вот еще. (Берет письмо, которое положил Мухояров.)
Мухояров. Я говорю, что счету не знает-с.
Платон. Моих пять, а шестого я не знаю-с.
Барабошев. Кто же из нас кого обманывает? Чья это рука?
Мухояров. Его-с. А ты, Платон, не отпирайся, нехорошо.
Платон (подходя). Позвольте! Я свою руку знаю. (Смотрит на письмо, потом с испугом хватается за карман.) Это письмо у меня украли… Оно сюда не принадлежит… Пожалуйте! Это я сам про себя… Это мое сочинение. (Хочет взять письмо.)
