Александр Червинский - Счастье моё
ВИКТОРИЯ. Что значит «не обращайте внимания»? Вы у меня в гостях. Нет, простите! Я вас буду угощать и развлекать. Идемте, я должна вас познакомить с Лидией Ивановной!
СЕМЕН. Она что, здесь?
ВИКТОРИЯ. Конечно.
Сцена седьмая
Виктория открыла дверь в свою каморку.
ВИКТОРИЯ. Лидочка Ивановна, смотрите, кто к нам пришел!
Семен заглянул в каморку, убедился, что никого нет, и успокоился.
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Какая у него самодовольная, простите, рожа!
ВИКТОРИЯ. Это моя самая-самая любимая женщина – Лидия Ивановна, директор нашей школы. (Показала Семену фотографию.) Она мне во всем помогает. И материально, и учит. Она вообще обожает делать людям добро. В этом она просто беспощадна. Сенечка, отвернитесь, я переоденусь…
Семен отвернулся.
(Надела платье.) Мне колоссально повезло, что я её встретила в Нижнеуральске. Я там жила у двоюродной тетушки, которая приютила меня после детдома… тоже, кстати, повезло. Мне, Сенечка, вообще везет, тьфу-тьфу… Лидия Ивановна решила, что я у тети нечто вроде бесплатной прислуги, и увезла с собой сюда, когда вернулась из эвакуации. Она определила мне место в жизни. Теперь я навек привязана к школе, как мел, черная доска, коридор или, скажем, лестница… Сеня, вы можете смотреть.
Семен послушно повернулся к ней. Она сидела на раскладушке и доставала из тумбочки граненые стаканы. Электрический чайник был уже включен.
Как вам моё платье, только честно?
СЕМЕН. Разве вы не в нем сегодня были?
ВИКТОРИЯ. Мне показалось, что оно вам нравится. Я его нарочно опять надела.
СЕМЕН. Ясненько…
ВИКТОРИЯ. Если оно вам наскучило, я надену другое.
СЕМЕН. Не надо. Это симпатичное.
ВИКТОРИЯ. Сенечка, не стесняйтесь! Снимите бушлат и садитесь.
СЕМЕН. Куда?
Стульев не было.
ВИКТОРИЯ. Сюда. Здесь вам будет удобно. (Похлопала рукой по раскладушке рядом с собой.)
Семен сел. Раскладушка под ним растянулась до полу.
Сеня, чтоб не забыть, где ваше «Абрау-Дюрсо»?
СЕМЕН. Вот… (Поднял брючину и извлек бутылку.)
ВИКТОРИЯ. Давайте-ка спрячем его, как договорились.
СЕМЕН. Зачем его прятать?
ВИКТОРИЯ. До встречи с Анютой. До лучших времен.
СЕМЕН. Этого не будет.
ВИКТОРИЯ (хлопая в ладоши). Вы философ! Настоящий философ, Сенечка! Я говорю: «До лучших времен», а вы говорите: «Этого не будет»! Так считали многие великие умы. И я так считаю: лучшее время – это то, в которое мы живем. Что же вы сделаете с бутылкой?
СЕМЕН. Мы её сейчас выпьем.
ВИКТОРИЯ. Неужели вы хотите меня угостить этим чудным вином?
ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Виктория, не смей!
ВИКТОРИЯ. Спасибо, Сенечка! Это моё любимое вино.
СЕМЕН. И ваше тоже?
ВИКТОРИЯ. Конечно. Мы с Анечкой его пили на прощальном вечере, когда покидали детдом. Это первое вино, которое мы пили в своей жизни с Анечкой…
Семен ударом кулака выбил из бутылки пробку.
Как ловко вы её.
СЕМЕН (разливая вино в стаканы). Если бы инструктор видел, как я это сделал, меня бы на трое суток нарядили гальюны драить.
ВИКТОРИЯ. Конечно, вам же запрещено пить…
СЕМЕН. Отнюдь. Пить мы обязаны. Мы каждый день пьем на занятиях. Я же вам говорил, где я учусь. Нас тренируют пить.
ВИКТОРИЯ. Да что вы!
СЕМЕН. Но не просто, а по всем правилам буржуазного хорошего тона. И вы не представляете себе, насколько мне все эти цирлих-манирлих глубоко отвратительны! Виктория, я подымаю этот бокал за нашу встречу.
ВИКТОРИЯ. Спасибо, Сенечка.
Они выпили.
СЕМЕН. Еще двое суток гальюны драить.
ВИКТОРИЯ. А теперь за что?
СЕМЕН. Капиталисты не пьют вино залпом. Вика, они вообще всё делают не как люди. Не люди они и есть. Там едят суп, страшно сказать, из мяса черепахи… И нас учат им подражать. А ведь мы простые парни. Рабочая косточка и сельская молодежь. Нашли на нашу голову в Воркуте француза – между прочим, бывший повар какого-то графа. Какие продукты ни требует – ему любые везут. Ну, он, контра, душу и отводит. Восемь перемен в обед. И мы сидим все и рубаем по этикету: три раза в день у нас занятия – дипломатический обед.
ВИКТОРИЯ. Какие занятия?
СЕМЕН. Нам же придется бывать на приемах. Сперва, с голодухи-то, мы счастливы были, а потом… Что там говорить. Давай дернем по второй?
ВИКТОРИЯ. Давай. Дернем.
Выпили по второй.
СЕМЕН. Представляете, мы по очереди изображаем дам. Сидим по распорядку: «кавалер» – «дама», «кавалер» – «дама», а инструктор, тоже из бывших, сволочь, ходит за спиной и смотрит, как «кавалеры» ухаживают за «дамами». А у каждого прибора одних ножей и вилок по шесть штук…
ВИКТОРИЯ. Как же вы это выдерживаете?
СЕМЕН. Многие не выдерживают. И тогда их комиссуют в простую мореходку. Между прочим, все им завидуют, Вика. У нас был один парень из Смоленщины, здоровый как бык, а как начались все эти анчоусы, омары, бифштекс а-ля татар, соус пикан, а потом как поперли ананасы с шампанским, как ахнули бляманже – он и не выдержал, его прямо за столом вывернуло. На нервной почве. Теперь он служит на море Лаптевых и шлет нам счастливые письма. Чуть не из той рюмки глотнешь, не за ту вилку схватишься, не той «даме» салат накладёшь – наряд вне очереди! Нам этот стол снится по ночам. Мы его называем «минное поле»… Поэтому то, что я сейчас с вами здесь сижу. Вика, для меня настоящий праздник…
ВИКТОРИЯ. Спасибо, милый Сенечка!
СЕМЕН. А вы смеетесь.
ВИКТОРИЯ (ласково). Разве я смеюсь?
СЕМЕН. У вас всегда улыбка такая, как на полотне Леонардо да Винчи «Мона Лиза Джоконда». Не поймешь, то ли вам действительно со мной хорошо, как вы всё время утверждаете, то ли всё наоборот. Мне непонятно, когда вы всерьез говорите, когда шутите…
ВИКТОРИЯ. Сенечка, вам это всё показалось! Я к вам очень-очень хорошо отношусь!
СЕМЕН. А мне кажется, что вы меня всё время дразните. Все время ждете от меня какой-нибудь глупости, что ли? За дурака меня принимаете?
ВИКТОРИЯ. Да что вы, Сенечка!
СЕМЕН. Что вы про меня знаете? Ходил с Анютой, теперь вроде кинулся на вас – вот все, что вы знаете. А у меня шестеро братьев и сестер. Живут они очень средне. Вся надежда на меня. А тут мне представился случай блестящей карьеры. Я и стараюсь ради них. Торговому представителю за рубежом рекомендуется иметь жену… Иначе не положено. Я видел в Анюте идеальный вариант. А сегодня всё рухнуло. Скажу вам честно, Вика: когда я к вам сейчас вернулся, я думал – завью горе веревочкой. Передохну. Буду как все. Но теперь, Вика, я вижу, что так не могу. Я не понимаю, как это у ребят получается с первой встречной… Вы – первая встречная, но вы мне глубоко интересны, и я чувствую к вам человеческую близость… Вы меня понимаете?
ВИКТОРИЯ. Спасибо, Сенечка.
СЕМЕН. Опять вы так улыбаетесь…
ВИКТОРИЯ. Я не так улыбаюсь!
СЕМЕН. Ладно, улыбайтесь как хотите. У вас патефон есть?
ВИКТОРИЯ. Нет.
СЕМЕН. Жалко. Потанцевали бы.
ВИКТОРИЯ. В ботаническом кабинете?
СЕМЕН. Хотя бы.
ВИКТОРИЯ. Погодите! Вот что у меня есть… (Нагнулась, улегшись щекой на колени Семена, и достала из своей тумбочки патефонную пластинку, карандаш и бумажный фунтик с иголкой, привязанной ниткой к острию.) Это я отняла у учащихся на уроке. (Уперла карандаш с надетой на него пластинкой в тумбочку и приложила к пластинке иголку.) Видите, если крутить…
И Семен услышал тихую музыку. Это было танго, то самое, которое она напевала, когда они шли к школе: «Счастье мое, ты всегда и повсюду со мной…»
Представляете, Сенечка: дети крутят пластинку на уроке, я слышу, ищу, а музыка уплывает, уплывает от меня – я уже решила, что спятила, а это они под партами её друг другу передавали. Один крутит, другой иголку держит. А я с ума схожу.
СЕМЕН. Издеваются, черти!
ВИКТОРИЯ. Ну что вы! Это они шутят! Они же меня за свою держат. Я детдомовская. Я их понимаю. Не до них было – война. Вот они и ругаются как извозчики, всё ломают, пачкают… Что они делают в туалетах – страшно себе представить…
СЕМЕН. Потолок гадят?
ВИКТОРИЯ. Гадят, Сенечка. Но для меня это только хорошо. Мне и тут повезло. Я с комендантом договорилась убирать в школе – для дополнительного заработка…
