Алла Соколова - Выпуск 2. Пьесы для небогатых театров
ГОЛИЦИН. Видите ли, я не привык присваивать то, что мне не может принадлежать.
ДИЛЛЕНБУРГ. А пять минут назад?
ГОЛИЦИН. Галя, он говорит, что вы ему принадлежите.
ТАРАСОВА (глухо). Не надо.
ДИЛЛЕНБУРГ. Странно, когда случайно встречаешь человека одного с тобой уровня. Да еще в подобной ситуации. Аля!.. Вы извините, пожалуйста, Павел Петрович… Аля, мне нужно сказать тебе две фразы. Всего две.
ТАРАСОВА (глухо). При нем.
ДИЛЛЕНБУРГ. Павел Петрович, прошу вас, выйдите на минуту.
Голицин вопросительно смотрит на Тарасову. Та молчит. Голицин пожимает плечами, выходит.
ДИЛЛЕНБУРГ. Я не знал, что это так важно. Мы будем жить вместе, всегда.
ТАРАСОВА. А как же Лена? И дочь?
ДИЛЛЕНБУРГ. Я их буду навещать.
ТАРАСОВА. Значит, я загнала тебя в угол?
ДИЛЛЕНБУРГ. Значит, тебе было хуже всех.
ТАРАСОВА. А может быть, я… может быть, я научилась торговать?
ДИЛЛЕНБУРГ. Значит, тебе было совсем плохо. Я знаю, почему.
ТАРАСОВА. Почему?
ДИЛЛЕНБУРГ. Потому что ты еще не научилась быть свободной со мной. Ты все еще боишься попасть впросак, что-то не так сказать, не так ступить… Аля, ведь тебе ни с кем не будет так, как со мной.
ТАРАСОВА. Так хорошо?
ДИЛЛЕНБУРГ. Да.
ТАРАСОВА. Но и так плохо ни с кем не будет.
ДИЛЛЕНБУРГ. Я просто не выживу без тебя. Ведь когда мы встретились, я только начинал жить, в тридцать пять. Впервые я почувствовал себя сильным, независимым, и все эти ученые степени, они давались легко, между прочим, именно после этого. Может быть, просто совпало — ощущение силы и ты, но вы неразделимы, и я с тобой…
ТАРАСОВА. Да, пока у меня крепкая грудь! Пока у меня гладкая кожа! И ноги без изъянов!
ДИЛЛЕНБУРГ (тихо). Аля…
ТАРАСОВА. Прости, я… Прости, я не хотела! Ну, не хотела я!
ДИЛЛЕНБУРГ. Когда я стоял у двери, а ты демонстративно целовала его, вот здесь я испугался. Я подумал, что уже стар… Нет. Я подумал, что ты боишься меня из-за того, что я становлюсь стар, и уже не могу быть никаким, легким, беспечным, что я отяжелел и буду все тяжелее… Но я ведь могу еще бегать, могу несколько дней провести в лесу, могу танцевать всю ночь… Да разве в этом дело? Я могу с ума сходить от любви к тебе! Аля…
ТАРАСОВА (пауза, тихо). Что?
ДИЛЛЕНБУРГ. Не уходи.
ТАРАСОВА. Ну… ну, что…
Входит Голицин.
ДИЛЛЕНБУРГ. Павел Петрович!
ГОЛИЦИН. Продрог.
Садится.
ДИЛЛЕНБУРГ (Тарасовой). Так значит?..
ТАРАСОВА. Хорошо.
Встает.
ГОЛИЦИН. Уломали, Юрий Ильич?
ДИЛЛЕНБУРГ. Вы же случайный человек, Павел Петрович. А внесли такую сумятицу.
ГОЛИЦИН. Что ж. Простите. Двое дерутся, третий не лезь. Прощайте, Галя.
ТАРАСОВА (тихо). Прощайте.
ГОЛИЦИН (встает). Главное, ничего не бойтесь. А то вы здесь такого страху нам нагнали, Юрий Ильич, как будто сам сатана на своей таратайке пожаловал.
ДИЛЛЕНБУРГ (холодно). Не надо давить, Павел Петрович, там, где больно.
ГОЛИЦИН. Куда вы ее везете? Она же больная!
ДИЛЛЕНБУРГ. Отойдите. Отойдите с дороги.
ГОЛИЦИН. Вы же ее в психушку загоните! Галя! Вы хотите ехать?
Тарасова молчит.
Ну, кивните головой! Или покачайте, вот так.
Тарасова отрицательно качает головой.
До свидания, Юрий Ильич. Как-нибудь проживете сегодняшнюю ночь без нее.
ДИЛЛЕНБУРГ. Вы думаете, я оставлю ее с вами?
ГОЛИЦИН. А чего вы боитесь?
ДИЛЛЕНБУРГ. Я боюсь, что вы специально придаете нашим отношениям товарный характер. Отойдите с дороги.
ТАРАСОВА. Я не поеду.
ДИЛЛЕНБУРГ. Да что же это такое… Он же случайный человек, случайный, понимаешь? Странник! Ты прилепишься к нему, а он и не заметит, где ты отлетишь! Он пойдет дальше, а у тебя уже не останется ничего, только… пыль на зубах!
ТАРАСОВА. Я не поеду.
ДИЛЛЕНБУРГ. Что ж… помни, Аля, не один день — десять лет.
ТАРАСОВА. Уходи.
Дилленбург пытается поймать ее взгляд. Она отворачивается. Дилленбург уходит. Резко взвывает мотор, машина срывается с места.
ГОЛИЦИН. Как вы себя чувствуете?
ТАРАСОВА (садится на другую скамью). Вы тоже хороший кот. Как вы мне надоели!
ГОЛИЦИН (смеется). Да… Но что ж я могу с собой поделать?
ТАРАСОВА. Спите. Только без храпа.
ГОЛИЦИН (укладывается). А я уже храпел? Не лягался?
ТАРАСОВА. Лягался.
ГОЛИЦИН. Я предупреждал. (Ложится на спину, заложив руки за голову.) Да, все-таки вы редкая женщина. В старину говорили — магнетическая.
ТАРАСОВА. Чем вы занимаетесь? Какая у вас профессия?
ГОЛИЦИН. По профессии я конструктор.
ТАРАСОВА. Что за шутки.
ГОЛИЦИН. Я не шучу. Но я не работаю конструктором. Я шофер, на автобусе.
ТАРАСОВА. Как вы сразу заземлились. А я уж думала…
ГОЛИЦИН. Вот. Вы уже обо мне думаете… Нет, ничего у нас с вами не выйдет. Зря Юрий Ильич переживает.
ТАРАСОВА. У вас очень тонкий слой штукатурки. И грубый фасад.
ГОЛИЦИН. Зато крепкий. Вон как вы за меня уцепились.
ТАРАСОВА. Мне надо переждать эту ночь.
ГОЛИЦИН. Не обольщайтесь. Вы как ласточка, лепитесь над дверью и далеко не улетаете. Если бы не я, вы бы уже десять раз вернулись.
Пауза.
ТАРАСОВА. Что же мне делать? Что?
ГОЛИЦИН. Не знаю. (Пауза, небрежно.) Прилепитесь ко мне. Я не женат.
ТАРАСОВА. Я уже думала об этом.
ГОЛИЦИН (глупо). Ну да?
ТАРАСОВА. Только бы пережить эту ночь.
ГОЛИЦИН (садится, пауза). Что-то холодно стало. Печку затопить, что ли? Пойду за дровами.
Выходит.
Пауза.
ТАРАСОВА. Галина Голицина. Галина Георгиевна Голицина. Пошла Галя по рукам. По мужикам. И осталось от Гали ма-а-ленькое перышко.
Гул приближающегося поезда.
Тарасова встает, выходит.
Поезд проходит.
Входит Голицин с несколькими штакетинами, сухими ветками.
Следом входит Тарасова. Тоже несет веточку.
ГОЛИЦИН. Это мужское дело — заготавливать дрова и топить печь. (Начинает ломать штакетины, ветки. Складным ножом стругает лучины.)
ТАРАСОВА. Значит, вы согласны?
ГОЛИЦИН. Но ведь это я предложил.
ТАРАСОВА (присаживается рядом на корточки). Хорошо. Примете по акту, по инвентарной книге?
ГОЛИЦИН. У меня нет собственности. И не будет.
ТАРАСОВА. Ясно. Новые порядки. Очень интересно.
ГОЛИЦИН (разжигает печь). Родились в Ленинграде?
ТАРАСОВА. Зачем на «вы», когда уже нужно на «ты»?
ГОЛИЦИН. Понял. Сейчас будет теплее.
ТАРАСОВА. Вдвоем мы и так не замерзнем.
ГОЛИЦИН (посмотрев на нее). За что вы меня топчете?
ТАРАСОВА. А разве тебе так интересно в твои годы снова писать прописи?
ГОЛИЦИН (поднимаясь). Мне все интересно.
ТАРАСОВА (встает рядом). И с чего же мы тогда начнем, Паша?
ГОЛИЦИН. С начала, Галя.
ТАРАСОВА. Нам как-то нужно… поцеловаться, что ли. Если не брезгуешь.
Голицин целует ее.
ТАРАСОВА. Ты небрит.
ГОЛИЦИН. Вторые сутки странствую.
ТАРАСОВА (садится). Хорошо одному?
ГОЛИЦИН. Да. (Садится.) И в Вологде ночевал. И в Великих Луках.
ТАРАСОВА. Если мы будем продолжать это вдвоем, то будем ночевать в милиции.
ГОЛИЦИН. Что-нибудь придумаем.
ТАРАСОВА. У тебя никогда не было семьи?
ГОЛИЦИН. Нет. Слишком долго приглядывался, все как-то не стыковалось с внутренним образом.
ТАРАСОВА. А я? Я же случайная женщина, Паша.
ГОЛИЦИН. Ты сразу в меня влезла. Как только вошла сюда.
ТАРАСОВА. Так. И здесь я в роли добычи… Только бы пережить сегодняшнюю ночь… Слышишь?
