Коллектив авторов - Русская драматургия ХХ века: хрестоматия
В конце 1920-х годов создает две свои комедии «Клоп» (1929) и «Баня» (1930) В.В. Маяковский. И та, и другая пьесы, как нам представляется, по своим художественным достоинствам уступали комедиям Булгакова и Эрдмана, однако тоже вызвали острые споры в печати. Постоянный интерес Маяковского вызывала тема будущего, что вообще было характерно для литературы того времени (этим было продиктовано, в частности, и появление жанра антиутопии) – всем интересно было узнать, чем же закончится грандиозный социальный эксперимент большевиков. Поэтому «путешественники во времени» встречаются во всех пьесах Маяковского: в «Мистерии-буфф» – это Человек просто; в «Клопе» – Иван Присыпкин, оживленный наукой будущего; в «Бане» – некая Фосфорическая женщина, забирающая с собой в «прекрасное далеко» все «хорошие экземпляры» советских людей.
В 1929 году с большой остротой в советской печати разгорается спор о сатире. «Застрельщиком» в этом вопросе выступил критик В. Блюм со статьей «Возродится ли сатира?» Сущность сатиры, по мнению автора статьи, всегда состоит в оппозиции государственному строю, поэтому в советском государстве она не должна иметь права на существование. Именно такая точка зрения очень скоро восторжествовала, была принята как официальная, и сатира, без того с трудом пробивавшая себе дорогу к читателю и зрителю, вскоре совсем исчезла из официально печатавшейся в стране Советов литературы.
С усилением идеологического диктата в сфере культуры, да и всей жизни общества, уже в начале 1930-х годов положение дел в драматургии значительно изменилось. Прежде всего было покончено с режиссерским «многоголосием» в советском театре, на страницах печати стали появляться зловещие определения – политические ярлыки: «ненужный народу театр Мейерхольда»; «так называемый МХАТ 2-й»; «Камерный театр – слово опозоренное». Постепенно театр становился исключительно средством «идеологического воспитания масс». Из драматургии надолго исчезли острые политические конфликты, яркие характеры, неожиданные художественные решения. В конце 1930-х годов трагически оборвалась жизнь многих драматургов, создававших в начале 1920-х годов новый театр: С. Третьякова, С. Файко, И. Бабеля. Оставшиеся в живых расплачивались полной невозможностью публикаций и постановок, такая участь ожидала М.А. Булгакова и Н.Р. Эрдмана. На авансцену официальной драматургии теперь вышли другие фигуры – А. Корнейчук, В. Киршон, Н. Погодин, А. Афиногенов, В. Гусев, И. Микитенко.
Одним из наиболее заметных среди перечисленных авторов был Николай Погодин. Именно ему принадлежит честь создания так называемой «производственной» пьесы, совершенно нового содержательного, конфликтного, жанрового образования в истории драмы, где герои рассуждали исключительно о количестве выработанной продукции, выполнении плана, сданных или не сданных к сроку промышленных объектах. Не лишенный художественного чутья, Н. Погодин первым уловил веяния времени и наиболее ярко воплотил в пьесе «Мой друг» (1932), главный герой которой – директор завода Григорий Гай – пытается, вопреки всевозможным бюрократическим препонам, работать эффективно и качественно. Погодинская пьеса положила начало целому направлению в развитии советской драматургии 1960-1980-х годов, представленному именами А. Гельмана, И. Дворецкого, Г. Бокарева.
В марте 1936 года состоялось совещание в Наркомпросе, где ведущим советским писателям было предложено участвовать в закрытом конкурсе, приуроченном к 20-летию победы Октябрьской революции, и представить пьесу о Ленине. Так было положено начало еще одному жанровому образованию литературы социалистического реализма – сценической Лениниане. Одним из первопроходцев в этом жанре был все тот же Н. Погодин. Из представленных в 1936 году на конкурс пьес наиболее репертуарной стала его драма «Человек с ружьем». В спектакле по этой пьесе, поставленном в Вахтанговском театре Р.Н. Симоновым с Б. Щукиным в главной роли, впервые на глазах у зрителей начал создаваться миф о добром и справедливом к друзьям, но беспощадном к врагам Ильиче. Создание ленинской мифологии было затем продолжено Н. Погодиным в пьесах «Кремлевские куранты» (1941) и «Третья, патетическая» (1958).
Наряду с Н. Погодиным, много и плодотворно работает в эти годы в разных драматургических жанрах А. Афиногенов. На рубеже 1920-1930-х годов он выпускает одну за другой пьесы на современные темы разного художественного уровня и достоинства: «Малиновое варенье» (1929), «Чудак» (1929), «Страх» (1931), «Ложь» (1933). Из перечисленных произведений последняя пьеса была отмечена личным недовольством «отца народов», а самой спорной, пожалуй, является пьеса «Страх». Уже в названии произведения звучало определение времени сталинского террора, державшего в страхе огромную страну. Однако наибольший сценический успех выпал на долю написанной Афиногеновым незадолго до войны незатейливой лирической мелодрамы «Машенька» (1941). Тонкая психологическая разработка характеров главных героев давала богатую почву для проявления таланта исполнителей. Там, где драматург не пытался обличать, разоблачать и быть судьей своим героям, а старался понять и полюбить их такими, каковы они есть, – он вышел победителем и обрел подлинную творческую удачу.
Несмотря на то, что к началу 1930-х годов все булгаковские пьесы были сняты с репертуара, писатель не оставляет драматургического поприща. На целых семь лет погружается Булгаков в мольеровскую эпоху и создает два блестящих произведения о великом драматурге – роман «Жизнь господина де Мольера» и пьесу «Кабала святош» (1930). Такой уход в прошлое отнюдь не означал, что автор утратил всякий интерес к современным проблемам. Булгакова всегда волновали вопросы не сиюминутные, но вечные, актуальные во все времена: сложные, часто чреватые трагедией взаимоотношения художника и власти; бесприютная, неустроенная и одновременно возвышенная судьба великого театрального комедианта. В отпущенный ему судьбой срок Булгаков пишет еще несколько драматургических произведений, среди которых можно выделить комедию «Иван Васильевич» (1935) и драму «Последние дни. (Пушкин)» (1935). Последняя из названных пьес долгое время (и после смерти драматурга) шла на сцене МХАТа, и хотя Булгакову было суждено написать еще две пьесы – «Дон Кихот» и «Батум», – его прижизненная драматургическая карьера закончилась именно «Последними днями».
Отдельного пристального внимания в истории отечественной драматургии первой половины XX века, безусловно, заслуживает творчество драматурга-сказочника Е.Л. Шварца. Этот замечательный автор по достоинству не был оценен своими современниками: мудрые, тонкие и загадочные истории Шварца не вписывались в рамки драматургии социалистического реализма, ибо обращены были к вечным проблемам человеческого бытия. Поэтому они актуальны и по сей день в отличие от большинства драматургических произведений тех лет.
Великая Отечественная война, консолидировавшая национальные силы, вернула театру правду трагических конфликтов. Театр вместе со всей страной оказался на фронте. Четыре фронтовых театра ВТО, фронтовые бригады, гибель актеров, попавших в окружение, героика выступлений в блокадном Ленинграде, путь от Москвы до Берлина – обо всем этом немало сказано и написано исследователями, историками драматургии и театра. Разумеется, советская драматургия не могла не откликнуться на военные события. Сцены театров всей страны обошли три самые яркие пьесы тех лет: «Фронт» (1942) А. Корнейчука, «Русские люди» (1942) К. Симонова и «Нашествие» (1942) Л. Леонова.
Характерно, что, сохраняя в своей основе строгую жанровую определенность, драматургия военных лет вместе с тем испытывала значительное воздействие различных художественных форм, обогащалась элементами других родов и видов литературы. В лучших драматургических произведениях актуальность и публицистичность соединялись с лиризмом, эпические черты – с психологизмом, бытовые будничные картины – с высокой трагедийностью. Ведущим же в них неизменно выступало героическое начало, цементирующее все остальные элементы драмы.
После победно завершенной войны, после всех жестокостей, страданий, лишений, потерь военных лет зрители искали в театре прежде всего отдохновения от военной трагедии, ждали праздника. И театр по мере сил и возможностей старался не обмануть зрительских ожиданий. По сценам столицы, а вскоре и всей страны засверкали бутафорские шпаги и замелькали нарядные плащи героев западноевропейской «комедии плаща и шпаги». А советская драматургия быстро реабилитировала жанр водевиля и веселой комедии.
Однако театральному празднику положило предел очередное партийное постановление «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению» (1946), потребовавшее от драматургов решительного поворота не к «западным развлекательным комедиям» или «безыдейным, слабым в художественном отношении пьесам, обеднявшим образы советских людей», а к «актуальным темам современности», «более четкому определению своих идейных и политических позиций». На театр к тому же надвигалась и новая беда, известная под названием борьбы с космополитизмом.
