Фридрих Горенштейн - Бердичев
Быля. Я видела, московское… Моя Мэра тоже должна скоро поехать в Москву… У нее там знакомые, у нее там… Овечкис. Ты не слышал, Виля, Овечкис? У него труды опубликованы. Этот Овечкис тоже сейчас приехал, он у нас гостит… Ты не слышал Овечкис?
Виля. Я не слышал.
Рахиль. Откуда он знает? Что, Москва — это Бердичев?
Быля. Злотка, так когда на примерку, Злотка?
Злота. Через три дня.
Быля (переодевается в соседней комнате, выходит). Когда ты едешь, Виля?
Злота. Он же только приехал.
Быля. Ну, слава богу… До свидания. (Уходит.)
Рахиль. Злота, быстрей переверни стакан… Зи кен гибен а гытойг… Она может сглазить. (Дает дули в дверь.) На, на… Соль в глаза, камни в живот.
Злота. Зачем ты так говоришь?.. Это наша родственница…
Рахиль. Родственница. Троюродная пуговица от штанов… Виля, ты меня слушай, если я говорю, так это сказано. Ты ее Мэру видел? Петух. Одно горло, и больше ничего ни спереди, ни сзади… Когда Мэра ездила в Крым, так у нее ушло триста рублей. Но нельзя говорить. Она ходила кушать только туда, где музыка играет… Еще хорошо, что она из Крыма не привезла сифилис…
Злота. Боже мой, что она говорит?.. Мэра очень честная девочка…
Рахиль (смеется). Девочка… Олте мойд… Старая дева, а не девочка… А Быля скрывает, что ее отец был простой бондарь… Всю жизнь она хотела дружить только с докторами… Она хотела мужа для Мэры доктора… Но ее Мэра поехала в Крым, и, говорят, она там жила с одним узбеком… Еще хорошо, что она не привезла сифилис, как дочка Иванова.
Злота. Где есть сплетня, так она приносит.
Рахиль. Злота, чтоб бог помог прекратить твои крики… Ты меня слушай, Виля… Ты Иванова знал?
Злота. Откуда он знает Иванова?
Рахиль. Его фамилия Иванов, но он еврей… Закупщик скота… Богатый… Кооперативная квартира… А у его дочки уже ребенку десять лет. Так она поехала на курорт, познакомилась с киевлянином и привезла сифилис. (Смеется.) Ничего… Мужа у нее нет, с мужем она разошлась… Но в квартире надо делать ремонт, так пришли маляры. Так она легла с одним маляром и заразила его. А он разнес сифилис по городу. (Смеется.) Такая сволочь… А этот Иванов был при немцах…
Злота. Рухл, что ты рассказываешь всякая ерунда, дай ему покушать. (Ставит на стол яички и котлеты.)
Рахиль. Злота, что за маленькие котлетки ты сделала? Большие люди едят эти котлеты, а ты сделала как для маленьких детей…
Злота. Ну, я не могу… Только она хочет быть надо мной хозяином, только она хочет взять меня себе под ноги… Виля, не бери масло из этой масленки, это Рахилино… Вот наше. (Подвигает точно такую же масленку.)
Рахиль. Виля, если я от нее выдерживаю, так я железная… Ну так что, если он возьмет немного моего масла? Что я, обеднею?
Злота. Зачем, когда у него есть свое?..
Виля. А как же вы различаете? Ведь масленки совершенно одинаковые, обе из синей пластмассы?
Злота. У моей здесь прикреплен бумажный кружочек от катушки.
Рахиль. Виля, посмотри на нее с этими косичечками. (Смеется.) Зи кен аф мынен… Она может пригодиться для мынен… Ты знаешь, что такое мынен? Это в синагоге нужно десять человек, чтоб состоялась молитва. Если девять, это не годится… Тогда искали десятого, кого угодно, даже идиота. (Хохочет.)
Злота. Если б не мое горе, я б твоего лица не видела… Я бы уехала в Москву… Что, у меня там не было бы заказчиц? (Плачет.)
Рахиль. Ша, Злота, дай Виле спокойно покушать… Большой деятель… Она уже пять лет не выходит на улицу, так она поедет в Москву.
Злота. Она мне не дает слова сказать, она меня все время перебивает… Я раньше так хорошо ходила, у меня были такие крепкие ноги…
Рахиль. Ты всегда имела плоскостопие, сколько я тебя помню… Виля, ты меня слушай… До революции мы жили как бедняки. Кто был наш отец? Простой шорник… Так если покойная мама сварила суп из картошки, у нас был веселый день. Боже паси, чтоб дети ели когда-нибудь яйца. Но Злоте запаривали яйца.
Злота. Мне давали яйца потому, что я самая первая из детей начала работать… Раньше Сумера… Мне еще было восемь лет, когда я пошла работать ученицей к портному. (К Виле.) Раньше портних не было, только портные… Раньше лучше одевались, а сейчас барахло… Мне лежит в памяти, когда после революции покойный Сумер держал магазин от вещи. (Садится, наливает себе чай, берет яблоко, кусает.) Я люблю чай пить с яблок… Так про что я говорила?
Рахиль. Злота, когда пьют чай, так молчат, а то можно, не дай бог, подавиться… Ты помнишь, как ты подавилась костью от рыбы? Ой, Виля, я железная… Если б Дуня снизу не прибежала и не начала Злоту бить по спине, так кость бы не выскочила… Ты бы видел кость… Как человек может проглотить такую кость?.. Эта кость, когда выскочила, так ударила о миску, что звон пошел.
Злота. Ну, она не дает мне слова сказать… Я помню, как в Варшаве была еврейская религия.
Рахиль. Она помнит… Ты что, была в Варшаве? Злота, что-то с годами ты стала лыгнерын… обманщица…
Злота. Но она меня только хочет плохо поставить перед людьми… Я не была, но я помню, как дедушка рассказывал… Я помню нашего дедушку, он был такой красивый, у него на всех пальцах были кольца… Сколько было пальцев, столько было колец… Он имел теркешер пос… Турецкий паспорт… Так как только начиналась война, так приходили эти красные колпаки и его арестовывали… Я помню, как мы все дети сидели и обедали и пришли красные колпаки и его арестовали… Ой, мы так плакали…
Рахиль. Вот она тебе скажет… Красные колпаки, это же гайдамаки, они в гражданскую войну были… А до революции был пристав. Это пристав пришел, чтоб арестовать дедушку, что я не помню…
Злота. Я лучше тебя помню… Дедушка был приказчик. Он ехал в Варшаву за товаром. Раньше евреев не пустили в Киев и Москву, а только в Варшаву. Мне лежит в памяти. О, какие платья тогда были! Теперь не платья, а барахло. Они ездили в Варшаву покупать… В Киеве жили только первогильдники, капиталисты и ремесленники… Тогда портних не было, только портные…
Рахиль. Злота, что ты повторяешь одно и то же…
Злота. Ну, она не дает мне слова сказать… В Варшаве евреи ходили с бородами, шапки с козырьком, женщины носили парик…
Рахиль. Злота, что за вареники ты сделала? Котлеты ты делаешь маленькие, а каждый вареник как Эгдешман… Тут был такой большой грузчик Эгдешман, так каждый вареник как Эгдешман.
Входит Валя с дорожками
Валя (смеется). От зараза… Луша знову каже, что мене вдарить, бо я дорожки трепаю и роблю пыляку… Зараза ии мамци… Кацапка погана… Ии позавчера з церквы пип выгнав…
Рахиль. Ты слышишь, Злота, что такое Луша… Валя говорит, что Луша обделалась перед попом и он велел ее выгнать из церкви.
Злота. Зачем такое говорить на человека?
Валя (смеется). Я сама бачыла, як ии з церквы выгналы…
Рахиль. Ну, иди, Валя, здоровая… Так ты придешь в пятницу? Иди…
Валя уходит.
Злота (зовет). Валя… Валя… Ой, если я сяду, я уже не могу подняться. (Хватается руками за стол, поднимается, берет с подоконника газетный сверток.) Я забыла ей дать… Эти кости я собираю Вале для собаки.
Рахиль. Дай-но сюда… Выброси их… Валя должна знать, что ты кушаешь курицу?
Валя (заглядывает). Вы мене клыкалы?
Рахиль. Нет, ничего, иди, Валя. (Baля уходит.) Она потом пойдет вниз и все расскажет о нас гоем, как мы живем, что мы кушаем курицу. Но у меня они могут знать, только что в заднице темно…
Виля. А где Дрыбчик?
Злота. Дрыбчик? Ой, он помнит Дрыбчика… Дрыбчик еще два года назад утонул.
Рахиль. Он поспорил на поллитра, что переплывет Гнилопять… Так туда он переплыл, а назад — нет… А тут был во дворе еще один бандит, Витька Лаундя, ты помнишь? Так ему отрезали обе ноги, у него гангрена… А ты помнишь муж Дуня, что они были на Рузиной свадьбе?
