Борис Ласкин - Избранное
Анна Евгеньевна растолкала мужа.
— Вставай!.. Уже девять часов.
Игнатий Васильевич открыл глаза и потянулся.
— Ах, Анюта-Анюта, какой сон не дала досмотреть. Можешь представить — я, Мохов и Каретников, секретарь партбюро, поехали на рыбалку. Рассвет, вода блестит. Закинули мы удочки, поплавки тут же — р-раз!.. Подсекаю — и, можешь представить, вот такая щука!..
— Видишь, что тебе снится — рыбалка, прогулка. Ты Юрке насчет трудовых процессов все разъяснял, а сам норовишь посмотреть что полегче. А Юрка сейчас, наверно, в поле. Погода как назло. Дождь.
— Картошку, конечно, лучше копать, когда сухо.
— Смотрю я на тебя, Игнатий, и, клянусь честью, поражаюсь. Поражаюсь твоему спокойствию. Юрке семнадцать лет…
— Скоро восемнадцать.
— А он еще мальчик.
— Я этому мальчику бритву подарил.
— Он слабый совсем.
— Слабый?.. А ты видела, когда они волейбольную площадку делали, он такое вот бревно волок на себе, и ничего.
— Тебе все — ничего.
— Правильно. Я в его годы, мамочка, вкалывал от зари до зари и, как видишь, устоял. Не согнулся.
— Я одного понять не могу — зачем будущих артистов на такую работу посылать? Они ж не агрономы, не мичуринцы, они ж люди искусства.
— Ну и что?.. Я где-то читал, что народный артист Хмелев в юные годы работал то ли в Сормове, то ли еще где, в общем, на заводе. И что — помешало это ему стать большим артистом?
— Может, не помешало, но и не помогло.
— Напрасно так думаешь. Артист это художник. А художник обязан знать жизнь и труд людей и то, что творог не из ватрушек добывают.
— Я смотрю — очень ты сознательный. Чем так красиво рассуждать, ты бы поехал Юрку подменил.
— Нет, мамочка, так дело не пойдет. Он свое отработает и приедет. А тогда, пожалуйста, может приступать: «Карету мне, карету! Пойду искать по белу свету…»
Анна Евгеньевна вздохнула.
— Ну хорошо, а если я достану справку от врача, что ему это дело противопоказано?
— Если такую справку достанешь — его сразу же снимут с работы…
— Да?..
— Врача снимут, — пояснил Игнатий Васильевич, — за обман.
— Ну ладно, с тобой говорить, как с глухим дуэты петь. Имей в виду, я найду ход, не беспокойся. Прилетишь из Челябинска через три дня — Юрка тебя встречать будет.
— Если ты это сделаешь, Анюта, учти — отвезу Юрку обратно. Лично отвезу и попутно так ему всыплю, что он после сидячие роли стоя играть будет!..
Игнатий Васильевич улетел в понедельник на рассвете. В тот же день Анна Евгеньевна вызвала с завода шофера Лешу.
— Леша, — сказала Анна Евгеньевна, — у меня к вам личное дело. Вы Юрку нашего знаете?
— Пока не знаком. Ведь я недавно с Игнатием Васильевичем.
— Это не важно. Юра поступил учиться на артиста.
— На киноартиста?
— На театрального.
— Это похуже, но тоже неплохо.
— Так получилось, Леша, что наш сын уже две недели выступает не в своей роли. Его послали на картошку…
— Ну что ж, я считаю, роль неплохая. Современная роль.
— Леша, вы знаете, где Березовский район?
— Найду.
— В этом районе есть колхоз «Знамя труда». Поезжайте туда, найдите студента Юрия Сорокина, помогите ему там немножко и обратно, вместе с ним.
— А вдруг его не отпустят?
— А вы объясните — отец в командировке, мать больна, то-се, пятое, десятое…
Леша почесал в затылке.
— М-да… Игнатий Васильевич не в курсе?
— Его в это дело посвящать совершенно необязательно. Он приедет, а сын дома.
Спустя два часа, получив из рук Анны Евгеньевны письмо и ворох домашней снеди, Леша выехал в Березовский район.
Одолев семьдесят километров асфальтового шоссе за час с небольшим, Леша свернул на проселок. Дорогу размыли осенние дожди, и ехать пришлось медленно, почти со скоростью пешехода. В колхоз Леша добрался только к вечеру. Разузнав, как доехать до поля, Леша еще с полчаса петлял по проселку и остановил машину у дороги.
Выйдя из машины, он увидел идущего по полю паренька, который, к Алешиной удаче, оказался бригадиром студенческой бригады Игорем Цветковым.
Услышав о цели Лешиного приезда, Игорь помолчал, потом постучал себя пальцем по лбу и бодро сказал:
— Друг Горацио, все будет сделано! Вы приехали, имея задание увезти от нас Сорокина. Так и будет. Уедете и увезете.
— Легко отпускаете человека, — заметил Леша, — видать, не шибко вы им дорожите.
Игорь ответил не сразу. Глаза его выражали активную работу мысли.
— Вот что, — сказал он, — давайте, что вы привезли. Я передам ему в собственные руки. А вы пока посидите, отдохните. Он соберет свои шмотки и придет. Договорились?
— Ладно.
Взяв у Леши письмо и посылку, Игорь ушел.
Далеко в поле горели костры. Холодный осенний ветер срывал с колеблющихся гребней огня хлопья сизого дыма. В свете костров виднелись работающие люди — парни и девушки с лопатами.
Дойдя до костра, Игорь окликнул одного из парней:
— Сорокин!.. На минуточку…
Подошел Сорокин — высокий юноша с пухлыми губами. Из-под сдвинутой на затылок кепки выбивалась светлая прядь волос.
— Юрка, — негромко сказал Игорь, — к тебе приехал товарищ на машине из города. Привез письмо от мамы и вот, судя по запаху, весьма вдохновляющие харчи.
— Спасибо… — Сорокин наклонился к костру и начал читать письмо.
Игорь увидел — по мере того как Сорокин читал, менялось выражение его лица. Сперва растаяла улыбка, потом на лбу появилась тяжелая складка, потом смущение сменилось сначала обиженным и под конец строгим, почти сердитым выражением.
— Ой, мама-мама! — сказал он, укоризненно покачав головой, после чего, секунду подумав, опустил письмо в огонь костра. — Моя мама — неисправимый человек, — с виноватой улыбкой пояснил он, — она наивно полагает, что я еще ребенок. А вот насчет харчей мы сейчас разберемся, — заметно повеселев, сказал Сорокин. — Налетай, ребята!
Известие о соблазнительной посылке мгновенно разнеслось далеко окрест, и тут же сбежалась шумная компания будущих артистов. В куртках, ватниках, в сатиновых штанах, в сапогах, перемазанные землей, они с аппетитом уплетали стряпню Анны Евгеньевны.
А Сорокин торопливо писал ответное письмо. Игорь вырвал страничку из блокнота и тоже принялся что-то писать.
— Давай, Юрка, — сказал Игорь и взял у Сорокина листок. Он положил его в измятый конверт и туда же сунул свою записку. — Банкет окончен. Продолжим наши игры, как говорил Остап Бендер.
Когда все разошлись по своим участкам, Игорь зашагал куда-то в темноту, светя себе под ноги карманным фонарем. Пройдя сотню шагов, он поравнялся с брезентовой туристской палаткой. Подняв полог, вошел.
Там сидел унылого вида парень в лыжной куртке и брезгливо перетирал тарелки.
— Сорокин, — сказал Игорь, — бросай свою нервную работу. Береги интеллект. Тебе здорово повезло. Пришла машина из города и возвращается обратно. Собирай свое хозяйство и езжай.
Сорокин-второй сделал вид, что он обижен.
— Значит, отчисляешь?
— Ты давно жалуешься, что тебе здесь трудно. Так что поезжай домой, грейся, сушись, читай Станиславского «Моя жизнь в искусстве».
— Ну что ж, пожалуйста, — сказал Сорокин-второй. — Где машина?
— Я тебя провожу…
Машина стояла там, где Игорь ее оставил. Когда они с Сорокиным подошли, выяснилось, что машина пуста.
— Садись, — сказал Игорь, — а я найду водителя. Наверно, погреться ушел.
Так оно и было. У ближнего костра Лешу угощали печеной картошкой.
— Сорокин в машине, — шепнул Игорь Леше. — Счастливого пути!..
— Привет всем! — сказал Леша. Он испытывал большую неловкость, увозя из компании таких славных ребят сына Игнатия Васильевича, уважаемого на заводе человека. — Сейчас поедем, — сказал он, садясь в машину, и, обернувшись, увидел, что пассажир спит. «Наверно, и ему тоже неловко, — подумал Леша. — Притворяется, что спит, а сам небось переживает».
Но Сорокин не притворялся, он спал, и спал крепко. Его не разбудили ни тряска, ни ухабы.
В город они приехали поздно ночью. Остановив машину у подъезда, Леша увидел Анну Евгеньевну и вышел.
Анна Евгеньевна была испугана:
— Что случилось?.. Почему вы вернулись?
— Не отпускают вашего сына, — сказал Леша улыбаясь и, увидев легкое смятение на лице Анны Евгеньевны, торопливо добавил: — Я смеюсь. В машине он. Спит. Получайте своего Юрку.
Открыв дверцу, Анна Евгеньевна просунула голову в машину и тут же испуганно подалась наружу.
— Кто это?..
— Сын ваш, — ответил Леша.
— Кого вы привезли?
Леша влез в машину и растормошил пассажира.
— Эй, товарищ!.. Вы кто такой?
Парень открыл глаза и, слабо соображая, ответил:
