Борис Ласкин - Избранное
— Кто это?..
— Сын ваш, — ответил Леша.
— Кого вы привезли?
Леша влез в машину и растормошил пассажира.
— Эй, товарищ!.. Вы кто такой?
Парень открыл глаза и, слабо соображая, ответил:
— Я?.. Я Сорокин…
— Какой вы Сорокин? — возмутилась Анна Евгеньевна.
— Эдуард Сорокин. А в чем дело?.. Где мы находимся?
— В городе мы находимся, — сухо сказал Леша, — попрошу выйти.
Эдуард Сорокин выбрался из машины и, испуганно глядя на Лешу и незнакомую женщину, пятясь, пошел по тротуару и потом вдруг побежал.
Когда он исчез за углом, Анна Евгеньевна спросила жалобным голосом:
— Леша, в чем дело?..
Шофер развел руками.
— Мне сказали, что он Сорокин.
— По-моему, вы пьяны.
Леша не ответил на эту обидную реплику.
— Посадили в машину человека, сказали, что Сорокин. — Он полез в карман. — Вот письмо сунули…
Анна Евгеньевна дрожащими руками раскрыла конверт и узнала Юркин почерк.
«Дорогая мамочка, — писал Юрка, — спасибо за вкусную посылку. Чувствую я себя отлично. Закаляюсь. Работаю, говорят, не хуже других. Твой план эвакуировать своего ребеночка рухнул. Вернусь вместе со всеми, когда кончим дело. Привет папе. Если тебя спросят, что такое полезное ископаемое, знай — это картошка, добытая собственными руками, испеченная на костре и пахнущая дымком. Целую. Твой Юрка».
Анна Евгеньевна молча передала Юркино письмо Леше и достала из конверта вторую записку.
«Уважаемая мама Юрия Сорокина! Горячий привет Вам от его товарищей. Как бригадир благодарю, что Вы воспитали такого хорошего парня, который не боится трудностей и отлично работает. Коллективное спасибо за посылочку! Незабываемые пирожки! Это первое. Теперь второе. Извините, что воспользовались машиной, но мы давно ждали удобного случая, чтобы отгрузить в город симулянта и выдающегося дармоеда нашего времени Эдуарда Сорокина. Желаем Вам всего хорошего. Игорь Цветков, бригадир».
Прочитав записку Игоря, Анна Евгеньевна также, не сказав ни слова, протянула ее Леше.
Леша читал, восхищенно покачивая головой:
— Вот черти, а!.. Ну, сильны!.. Анна Евгеньевна, надо понимать, все в порядке!
— Да… Вообще, конечно…
Улыбнувшись, она взглянула на Лешу и сказала:
— Спасибо, что вы туда съездили. Теперь вы знаете, какой Сорокин — Сорокин и какой Сорокин не Сорокин!..
1959
1960-е годы
ПЕРВЫЙ, ВТОРОЙ, ТРЕТИЙ
Когда художественный руководитель закончил свою речь, в зале наступила тишина.
И в этой тишине до сознания участников заседания дошла чеканно ясная мысль, прошедшая красной нитью в речи художественного руководителя: эстрада задыхается без литературного материала. Дорогие авторы! Помогите! Для вас это небольшой расход умственной энергии, а для нас большая поддержка. Иными словами — дорогие граждане! Мамаши и папаши! Братья и сестры! Создайте, кто сколько может!..
— Товарищи! Почему же мы молчим? Почему мы дружно и весело не откликаемся на этот призыв?
Произнеся эту фразу, юный литератор, участник заседания, сделал паузу в надежде услышать ответное «ура». Однако «ура» не последовало. Круглолицый мужчина с седыми висками испытующе посмотрел на художественного руководителя и сухо спросил:
— Сколько?
— Меня шокирует ваша меркантильность, — сказал художественный руководитель.
— О чем вы говорите? — в свою очередь усмехнулся мужчина с седыми висками. — Меня интересует — сколько инстанций?
Не получив ответа на свой вопрос, ветеран решительно поднял руку.
— Итак, — сказал он, — послушайте все, что недавно приключилось со мной.
Движимый желанием послужить эстраде, я сочинил небольшую сценку, посвященную одной нравственной проблеме.
В кабинете, куда я робко вступил, меня встретил Первый редактор.
— Привет! — воскликнул он и обнял меня. — Как хорошо, что вы пришли! Как хорошо, что вы для нас написали! Как хорошо, что вы написали хорошо!..
Последнюю фразу Первый редактор произнес после недолгой паузы, которая была вызвана тем, что он здесь же, в моем присутствии, прочитал сценку.
— Вам нравится? — обрадовался я. — И у вас нет замечаний?
— Почему же у меня нет замечаний? — обиделся Первый. — У меня есть замечания. Небольшие… Мне кажется, вам нужно точнее выписать образ Матвея и уточнить обличающее начало в линии Еремей — Маргарита. В будущую среду жду вас. Не говорю вам — прощайте. Говорю вам — до новой встречи!
Всю неделю я трудился с прилежанием первого ученика. Второй вариант сценки я принес в знакомый кабинет, где меня радушно встретил незнакомый мне Второй редактор.
— Салют! — сказал мне Второй. — Не удивляйтесь. Жизнь идет вперед. Товарищ, который здесь сидел, работает в нашей же системе, но он пошел на повышение. Рад вас видеть. Как хорошо, что вы для нас написали, и, как я слышал, хорошо написали…
Через четверть часа Второй пожал мне руку:
— Здорово! Ярко! Остро! Своеобычно!
— Замечаний нет? — спросил я, поскольку у меня уже был некоторый опыт.
— Есть! — ответил Второй с лихостью флотского старшины.
Пока Второй собирался с мыслями, я принял решение: «Не буду ершиться. Буду покладистым малым. В этом — залог успеха».
— Замечания у меня небольшие, — сказал Второй. — Нужно, думается мне, поглубже выписать образ Масюрина, но не за счет Еремея, который ясен, а за счет Маргариты, в которой пока просматриваются черты, больше свойственные Матвею, чем Еремею. Надеюсь, вы меня поняли?
— Так точно! — доложил я. — Будет сделано! Когда мне приходить?
— С нетерпением жду вас в будущую среду, — сказал Второй.
Третий редактор, которому в рабочем порядке передал меня Второй, оказался веселым парнем. Он при мне прочитал сочинение и, всласть нахохотавшись, долго смотрел на меня. Угадав по выражению его лица, что он с трудом подавляет в себе желание заключить меня в объятия, я встал и спросил:
— Замечания будут?
— Нет! — сказал Третий. — Замечаний нет. Есть просьба. Не могли бы вы мягко, я бы сказал, пунктирно ввести в ткань этого вашего произведения актуальнейшую тему полового воспитания? Если вы следите за газетами…
— Слежу, — сказал я. — Будет исполнено. И я даже знаю как. Я уже думал на эту тему. Матвей будет воспитывать Маргариту, а она будет передавать свой опыт.
— Умница! Вам хватит недели?
— В самый раз. Буду у вас в ту среду.
Четвертый редактор, к которому поступила моя рукопись, оказался женщиной — пожилой, миловидной, в грибоедовских очках.
— По-моему, это то, что нам нужно… Не вполне, правда, органична здесь проблема полового воспитания… — сказала она.
— А мне про это велели, — сказал я.
— Что значит — велели? Вы же автор. У вас должна быть своя позиция. Свое мироощущение. Свое видение. Своя манера, наконец. Лично я бы на вашем месте убрала Матвея, и тогда проблема отпала бы сама собой, поскольку некого будет воспитывать. И во-вторых, Маргарита. На вашем месте я бы заменила ее образом хорошего парня, умельца, землепроходца, рудознатца…
— Заменю, — сказал я. — Введу умельца. Уберу половое воспитание, потому что, когда они не воспитанные, они выглядят как-то самобытней…
В следующую среду я принес новый вариант. К тому времени я уже слабо соображал и плохо видел, потому что первая же фраза, которую я произнес в кабинете, протягивая рукопись, была встречена негромким смехом.
— То, что вы женщина, — сказал я, — лишает меня возможности…
И, только услышав смех, я разглядел в кресле самого первого редактора, который к этому времени успел уже стать Главным.
Бегло просмотрев мою сценку, Главный редактор сказал:
— Я вижу, что вы неплохо потрудились. Но мне кажется, родной мой, что этого еще недостаточно…
— Правильно, — согласился я. — Пока вас не было, у меня родились новые мысли. Матвей будет сектантом-трясуном, а Маргарита — инструктором по конному спорту…
— Не надо нервничать, — сказал Главный.
— Это не все, — сказал я. — Нравственные проблемы я заменю чисто производственными и в связи с этим место действия перенесу в детский сад…
Спустя десять минут я укусил Главного за ухо.
В сущности говоря, он имел полное основание подать на меня в суд. Но он не сделал этого. И знаете почему?
Он боялся проиграть процесс.
1969
АНКЕТА
— Слушай меня внимательно, — сказал Вязов. — Если позвонит мама, сообщи ей, что вопрос с моим переходом практически решен. Понял?
— Понял.
— Смотри только не забудь.
