Борис Ласкин - Избранное
Фомин неожиданно замолчал.
— Ну и что?..
— Дальше пусть он рассказывает, — кивнул Фомин.
И Гришаев начал свой рассказ:
— Дальше события развернулись так. Получил я у Козаченко список телефонов. Позвонил по первому — неважная комната. По второму — слишком далеко от академии. Звоню по третьему телефону, говорю: «Я по поводу объявления», Отвечает приятный женский голос: «Если располагаете временем, приезжайте сейчас». И дает свой адрес.
Приезжаю, вхожу. Встречает меня девушка. Я представился: «Майор Гришаев». Она в ответ: «Здравствуйте. Фомина».
Проходим в комнату. Светлая, хорошая комната. Много книг. Думаю: «Приятно, интеллигентные люди».
Она приглашает: «Садитесь, пожалуйста».
Сажусь. Смотрю на нее. Потом говорю: «Вы Фомина, а у меня приятель Фомин».
Она улыбается: «Знаю, знаю».
Я говорю: «Мы с ним долго соседями были. Так вот, — показываю, — его койка стояла, а так моя…»
Вижу, девушка смотрит на меня не то с испугом, не то с состраданием и вдруг спрашивает: «Вы «Кармен» не слушали? Недавно болгарский артист пел Хозе…»
Я отвечаю: «Нет, к сожалению, не слушал». И повторяю: «Так вот — его койка стояла, а так — моя. Помню, мы как-то…»
Она опять перебивает: «Вы заметили, какая зима суровая?..»
Я думаю: «Странная девушка».
Встал, осмотрел комнату, батареи потрогал, в стенку постучал, поинтересовался, капитальная ли перегородка, и потом спрашиваю: «Много ли здесь народу живет?»
«Нет. Бабушка и я. Правда, сейчас еще Федя… Но он скоро уезжает».
Я говорю: «Вы извините, но у меня впечатление, что вы меня боитесь…»
Она головой качает: «Н-нет… ничего… Что вы?..»
Тогда я спрашиваю: «Чем вы занимаетесь, если это, конечно, не секрет?»
Она отвечает: «Кончаю театральный институт, режиссерский факультет».
«Ах, вот как!.. Интересно… А газ у вас есть?..»
Вижу, она пятится и говорит дрожащим голосом: «Федя вернется не раньше чем через час. Может быть, вы в другой раз зайдете?..»
«Какой Федя? Я не знаю никакого Феди».
«Ой, значит, я ошиблась. Вы по объявлению?»
«Точно».
«У меня прямо гора с плеч!..»
Тут я спрашиваю: «Что вы можете предложить?»
Вижу — девушка мнется, искоса поглядывает на меня.
«Извините, но у меня к вам вопрос. Может быть, это вам покажется странным, но вы коротко расскажите о себе, что вы за человек…»
Я говорю: «Пожалуйста. Ничего в вашем вопросе странного не вижу. Вполне уместный вопрос. Я офицер. Одинокий. Учусь. Интересуюсь искусством. Футбол люблю…»
«Скажите… а вы добрый человек?..»
«На мой характер товарищи не жалуются».
«Ну что ж, я очень рада. А как вы… к собакам относитесь?..»
«Вот так вопрос!» — думаю. «К собакам отношусь нормально, если их не слишком много».
«В данном случае, как вы понимаете, речь идет об одной собаке…»
Я, правда, ничего не понимаю, но на всякий случай успокаиваю: «С одной-то собакой я всегда уживусь. Как говорится, найду общий язык…»
Гляжу, девушка смеется: «Вы правду говорите?»
«Конечно. Но это, я думаю, не так уж и важно».
«Нет, это очень важно. Если бы вы не любили собак, нам бы не о чем было и говорить…»
Тут уж я обиделся. «Почему вы так думаете?..»
Она ничего не отвечает и вдруг достает откуда-то из-под стола маленького, симпатичного щенка и мне протягивает. Я его взял на руки. Он тявкнул раз-другой, потом изловчился, лизнул меня в нос.
Глажу я щенка, а сам думаю: «У каждого человека своя страсть. Не иначе девушка собак обожает».
Сидим мы с ней, глядим друг на друга. Не знаю, какое я произвел на нее впечатление, но мне она понравилась. И вот я говорю: «О себе я доложил. Жду, что вы скажете…»
«Пожалуйста. Сначала несколько слов о родителях. Надеюсь, вам это интересно?..»
Я говорю: «Конечно. А что, родители тоже здесь живут?»
Она отвечает: «Нет, они у Феди, у брата, в Брянской области. Там леса, поля, есть где развернуться. Так вот, о родителях. Отец и мать замечательные. Оба имеют медали. У отца даже две…»
«Очень приятно, — говорю, — но поскольку они живут не здесь, они меня интересуют, как говорится, во вторую очередь».
«Понимаю. В общем, смотрите, подумайте. Я вам ее не навязываю. Сейчас принесу паспорт…»
«Что вы, не нужно. Я же вижу, с кем дело имею. Но вы помните, что она мне всего на год нужна?..»
«На год?.. — удивляется девушка. — А что же с ней дальше будет? Куда она потом денется?»
«А потом я закончу, получу назначение и уеду. Вы же сдаете ее временно. Так сказать, в аренду…»
Девушка недоумевает: «Что?!. — Глаза у нее вот такие делаются. — О чем вы говорите?..»
«О комнате».
«О какой комнате?..»
«Вот об этой самой…»
Тогда она руками разводит:
«Простите, я ничего не понимаю. Как вы сюда попали?..»
«Я пришел по объявлению — «Одинокий офицер снимет комнату сроком на один год…».
И тут я вижу, девушка просто замирает: «Послушайте, я была уверена, что мы говорим о собаке!..»
Она смеется, щенок лает-заливается, а я ничего не соображаю.
В разгар моих переживаний входит в комнату мужчина, брат ее Федя. Я смотрю — вылитый майор Фомин.
Девушка рассказывает брату о нашей содержательной беседе, и мы втроем начинаем так грохотать, что даже соседи сбегаются.
На другой день Катюша пригласила меня на выпускной спектакль «Любовью не шутят». Снова вспомнили мы всю эту петрушку и так развеселились в зале, что, по-моему, даже артистов с толку сбили, поскольку смеялись в самых неожиданных местах.
Майор Гришаев кончил свой рассказ, и, когда улеглось оживление, Козаченко, вытирая покрасневшие от слез глаза, сказал:
— М-да!.. Вижу, что моя роль в этой истории не главная, но и не последняя… Как быть в дальнейшем? Если будут звонить — предлагать комнату, записывать номера телефонов?..
Майор Гришаев ответил не сразу. Переглянувшись с Фоминым, он встал.
— Можешь не записывать.
— Есть у него комната, — доверительно сказал Фомин.
— Понятно, — улыбнулся Козаченко, — есть комната, и нет одинокого офицера.
1955
КАВКАЗСКИЙ ПЛЕННИК
Сергей Сергеевич Тюриков лежал на пляже и, щурясь от яркого солнца, разглядывал картинку на папиросной коробке. На фоне Кавказских гор чернел силуэт всадника. «До чего же похоже нарисовано», — подумал Сергей Сергеевич и лениво поднял глаза. Вдали виднелись горы, зеленые у подножия, повыше коричневые, а еще выше сизо-голубые. Для полного сходства не хватало слова «Казбек» и всадника. Впрочем, если разобраться, слово, пожалуй, было ни к чему. И без того все ясно. Что же касается всадника, то он мог появиться в любую минуту. На то он и всадник.
Сергей Сергеевич закурил, поправил на голове чалму, скрученную из полотенца, и задумался.
Люди, окружавшие его сейчас, — девушки в купальных костюмах, и загорелые парни в трусах, и этот вот пышноусый дядя в полосатой пижаме, — все они, вероятно, принимали Сергея Сергеевича за курортника. Но это было не так. Он прибыл на побережье по служебным делам.
Управляющий трестом товарищ Рыбаков, подписывая ему командировочное удостоверение, сказал:
— Настоятельно прошу, не задерживайтесь. Закончите дела — и обратно. Я понимаю, конечно, море, горы и прочие соблазны…
Сергей Сергеевич с достоинством ответил:
— Александр Михайлович! Вы меня знаете не первый день. Вопросы материально-технического снабжения волнуют меня значительно больше, чем любое море.
…Уже на пятый день пребывания под южным небом, на берегу Черного моря, Тюриков понял, что торопиться с возвращением не имеет смысла. Все дела, честно говоря, можно было закончить в два-три дня, но нужный человек уехал на неделю в Новороссийск. Правда, с ним можно было связаться по телефону, но это действие роковым образом сократило бы его — Сергея Сергеевича — пребывание под сенью благословенной кавказской природы.
Первые дни Тюриков был одинок. Он пил кисленькое винцо, принимал солнечные ванны и по вечерам негромко декламировал произведение Лермонтова «Выхожу один я на дорогу». Все это, вместе взятое, успешно помогало не думать о делах.
Как-то в одну из ночей ему совершенно некстати приснился управляющий трестом. В купальном костюме, с портфелем под мышкой, управляющий, как Афродита, возник из морской пены и, подмигнув, крикнул: «Сережа! Сейчас же домой!»
Сергей Сергеевич проснулся, настойчиво пытаясь вспомнить, где он слышал эту фразу. Наконец вспомнил. Детство. Школьные годы. Сережа Тюриков гоняет во дворе мяч, а уроки еще не сделаны. И тогда из открытого окна раздается строгий голос отца: «Сережа! Сейчас же домой!»
Мимолетное видение в лице управляющего трестом несколько омрачило доселе безмятежное настроение Сергея Сергеевича.
