Жан-Батист Мольер - Мещанин во дворянстве
АРГАН (прикладывая руку к своему колпаку, но не снимая его). Господин Пургон, сударь, запретил мне обнажать голову. Вы сами медики и должны понимать, как это может быть опасно.
Г-н ДИАФУАРУС. Наши посещения во всех случаях должны приносить только пользу, а не вред.
Арган и г-н Диафуарус говорят одновременно.
АРГАН. Я принимаю, сударь…
Г-н ДИАФУАРУС. Мы пришли к вам, сударь…
АРГАН. …с превеликим удовольствием…
Г-н ДИАФУАРУС. …мой сын Тома́ и я…
АРГАН. …ту честь, которую вы мне оказываете…
Г-н ДИАФУАРУС. …засвидетельствовать вам, сударь…
АРГАН. … и желал бы…
Г-н ДИАФУАРУС. … ту радость…
АРГАН. …иметь возможность посетить вас…
Г-н ДИАФУАРУС. …которую вы нам доставляете тем, что оказываете нам честь…
АРГАН. …чтобы уверить вас в этом…
Г-н ДИАФУАРУС. …изъявляя желание нас принять…
АРГАН. …но вы знаете, сударь…
Г-н ДИАФУАРУС. …в лоно вашей досточтимой…
АРГАН. …что такое бедный больной…
Г-н ДИАФУАРУС. …сударь, семьи…
АРГАН. …которому остается только…
Г-н ДИАФУАРУС. …и уверить вас…
АРГАН. …сказать вам…
Г-н ДИАФУАРУС. …что в любом деле, которое будет зависеть от нашей профессии…
АРГАН. …что он будет постоянно искать случая…
Г-н ДИАФУАРУС. …а также и во всех прочих…
АРГАН. …доказать вам, сударь…
Г-н ДИАФУАРУС. …мы будем всегда готовы, сударь…
АРГАН. …что он весь к вашим услугам!
Г-н ДИАФУАРУС. …выказать наше усердие. (Сыну.) Ну, Тома, подойди засвидетельствуй свое почтение.
ТОМА ДИАФУАРУС (г-ну Диафуарусу). Начинать-то с отца?
Г-н ДИАФУАРУС. С отца.
ТОМА ДИАФУАРУС (Аргану). Сударь! Я пришел сюда, чтобы в вашем лице приветствовать, признать, полюбить и почтить второго отца, и притом такого второго отца, которому, смею сказать, я более обязан, чем первому. Первый произвел меня на свет, вы же меня избрали. Он принял меня в силу необходимости, вы же приняли меня по собственному желанию. То, что я получил от него, – это творение его плоти, то же, что я получил от вас, есть творение вашей воли. И чем духовные свойства выше телесных, тем более обязан я вам и тем драгоценнее для меня наша будущая родственная связь, ради которой я и пришел сегодня, дабы заранее выразить вам мои искреннейшие и почтительнейшие чувства.
ТУАНЕТА. Да здравствует школа, из которой выходят такие искусники!
ТОМА ДИАФУАРУС (г-ну Диафуарусу). Я хорошо говорил, батюшка?
Г-н ДИАФУАРУС. Optime[5].
АРГАН (Анжелике). Поздоровайся с господином Диафуарусом.
ТОМА ДИАФУАРУС. Мне можно ее поцеловать?
Г-н ДИАФУАРУС. Можно, можно.
ТОМА ДИАФУАРУС (Анжелике). Сударыня! Небо справедливо нарекло вас второй матерью прекрасной девицы, ибо…
АРГАН. Это не жена моя, а дочь.
ТОМА ДИАФУАРУС. Где же ваша супруга?
АРГАН. Она сейчас придет.
ТОМА ДИАФУАРУС. Мне подождать ее прихода, батюшка?
Г-н ДИАФУАРУС. Нет, приветствуй пока невесту.
ТОМА ДИАФУАРУС. Сударыня! Подобно тому как статуя Мемнона издавала гармоничный звук, когда солнечные лучи озаряли ее, так и я преисполняюсь сладостного восторга, когда восходит солнце вашей красоты. И подобно тому как, по словам естествоиспытателей, цветок, именуемый гелиотропом, неизменно обращает лицо свое к дневному свету, так и сердце мое будет отныне всегда обращаться к лучезарным светочам обожаемых очей ваших, как к своему единственному полюсу. Дозвольте же мне, сударыня, возложить сегодня на алтарь ваших прелестей в виде жертвоприношения мое сердце, которое мечтает только об одном счастье: на всю жизнь, сударыня, стать вашим смиреннейшим, покорнейшим и преданнейшим слугой и супругом.
ТУАНЕТА. Вот что значит наука! До чего же красно говорят ученые люди!
АРГАН (Клеанту). Ну? Что вы на это скажете?
КЛЕАНТ. Скажу, что это замечательно. Если господин Диафуарус такой же хороший врач, как и оратор, то быть его пациентом – одно удовольствие.
ТУАНЕТА. Еще бы! Это просто чудо, если он так же прекрасно лечит, как и говорит.
АРГАН. Скорей сюда мое кресло и стулья всем гостям!
Лакеи приносят кресло и стулья.
Ты садись сюда, дочка. (Г-ну Диафуарусу.) Вы видите, сударь, что все в восторге от вашего сына. Это большое для вас счастье – быть отцом такого юноши.
Г-н ДИАФУАРУС. Могу смело сказать, сударь, и не потому, что я его отец: я имею основание быть им довольным, и все, кто его знает, находят, что он добрый юноша. Правда, он никогда не отличался ни пламенным воображением, ни блестящим умом, как некоторые другие юноши, но именно поэтому я ожидал, что у него непременно разовьется рассудительность – качество, необходимое в нашем деле. Он никогда не был резвым и бойким ребенком. Он всегда был кроток, спокоен, молчалив, никогда ни с кем не разговаривал и не играл в так называемые детские игры. Его еле-еле научили читать: в девять лет он толком не знал азбуки. «Ничего, – думал я, – деревья, которые поздно цветут, приносят наилучшие плоды. Чертить на мраморе гораздо труднее, чем на песке, но то, что на нем начертано, сохраняется несравненно дольше. Так и здесь: неспособность к ученью, вялость воображения – все это признак будущего здравомыслия». Когда я отдал его в школу, ему нелегко было учиться, но он мужественно боролся с трудностями, и его наставники всегда хвалили его за прилежание и усидчивость. В конце концов, в поте лица своего, он с честью получил степень, и я могу сказать, не хвастаясь, что в течение двух лет ни один кандидат не отличался на диспутах так, как он. Он на всех навел страх, не проходит ни одного заседания, на котором бы он с пеной у рта не защищал противоположного мнения. Он тверд в споре, непоколебим в своих взглядах, никогда не меняет своих суждений и отстаивает то или иное положение, пользуясь всеми изворотами логики. Но особенно нравится мне в нем то, что, по моему примеру, он слепо верит нашим древним учителям и не желает даже слушать о так называемых открытиях нашего века касательно кровообращения и о прочем тому подобном.
ТОМА ДИАФУАРУС (вынимает из кармана длинный свиток и подает Анжелике). Против последователей теории кровообращения я написал сей трактат, который, с позволения вашего батюшки, я осмеливаюсь поднести вам, сударыня, как почтительное приношение первых плодов моего разумения.
АНЖЕЛИКА. Сударь! Для меня это совершенно бесполезная вещь, я ведь в этом ничего не понимаю.
ТУАНЕТА (берет свиток). Давайте, давайте, это нам пригодится: повесим на стену вместо картины.
ТОМА ДИАФУАРУС (кланяется Аргану). Позвольте мне также, с разрешения вашего батюшки, доставить вам развлечение и пригласить вас, сударыня, на вскрытие женского трупа, которое состоится на днях, – я буду там давать объяснения.
ТУАНЕТА. Нечего сказать, приятное развлечение! Обыкновенно люди водят своих возлюбленных в театр, но показать вскрытие трупа – это, конечно, гораздо более светское удовольствие.
Г-н ДИАФУАРУС. Затем, что касается до свойств, необходимых для супружества и для продолжения рода, то уверяю вас, что, по данным медицины, он всеми ими обладает в полной мере. Способность деторождения у него отлично развита, и темперамент у него как раз такой, какой требуется, чтобы потомство было вполне здоровым.
АРГАН. А вы не имеете намерения, сударь, представить его ко двору и там выхлопотать ему место врача?
Г-н ДИАФУАРУС. По правде говоря, должность врача, состоящего при великих мира сего, никогда не привлекала меня; мне всегда казалось, что лучше всего для нас, грешных, держаться простых смертных. С ними куда легче. Вы ни перед кем не отвечаете за свои действия: надо только следовать правилам науки, не заботясь о том, что из этого получается. А с великими мира сего это очень хлопотливо: когда они заболевают, они непременно хотят, чтобы врач вылечил их.
ТУАНЕТА. Вот забавно! Какие чудаки! Хотят, чтобы ваш брат, доктор, их вылечивал! Но ведь вы совсем не для этого при них состоите! Ваше дело – получать от них вознаграждение и прописывать им лекарства, а уж они пускай сами выздоравливают как умеют.
Г-н ДИАФУАРУС. Это верно. Мы должны только соблюдать правила.
АРГАН (Клеанту). Сударь! Пусть дочь моя что-нибудь споет гостям.
КЛЕАНТ. Я ждал ваших приказаний, сударь. Чтобы развлечь общество, я решил спеть с вашей дочерью одну сцену из новой оперы. (Анжелике, подавая ей ноты.) Вот ваша партия.
АНЖЕЛИКА. Моя партия?
КЛЕАНТ (Анжелике, тихо). Пожалуйста, не отказывайтесь. Дайте мне возможность объяснить вам, что это за сцена, которую мы будем с вами петь. (Громко.) Голос у меня неважный, но на это хватит. Надеюсь, господа, вы меня извините: ведь я буду петь только для госпожи Анжелики.
АРГАН. А стихи хорошие?
КЛЕАНТ. Это, в сущности, маленькая импровизация. Вы услышите размеренную прозу, нечто вроде вольных стихов, какие страсть и необходимость могут вложить в уста двух лиц, которые говорят о том, что их волнует, и при этом без всякой подготовки.
