Тирсо Молина - Дон Хиль Зеленые штаны

А теперь прощай, Кинтана!
Я пришлю тебе письмо.

Ну и трактирщик! Как завел —
«Плати вперед!» На мост приди ты —
Уж мы с тобою были б квиты…

Эй, ты! А ну…

Я вам не вол,
И, значит, нукать не пристало.
А если вол — пора пришла
Распрячь да покормить вола,
И напоить бы не мешало!

Что ж, напою — и не водой.
Согласен?

Ох, сеньор, еще бы!
Готов служить вам хоть до гроба.

Скажи: а кто хозяин твой?

Хозяин! Господи! Когда бы
Хозяева лились дождем
Или, не двигаясь, рядком,
Сидели, квакая, как жабы,
Валялись тут, на мостовой,
Шли косяками, как сардины,
Мне не достался б ни единый —
Уж, видно, жребий мой такой.

Но у кого служил ты?

Случай
Мне всучивал товар дрянной.
Клянусь, в сравнении со мной
И Ласарильо был везучий*
Я в слуги к лекарю пошел:
Он весь в атласе, фу-ты, ну-ты,
Ножищи замшею обуты:
И вроде чист, а дух тяжел.
По всем углам валялись книжки,
Но уж умишком — что твой дуб;
Как немец, жирен, вислогуб
И бородой зарос. Делишки
Такие он творил в тиши,
Что, сна лишившись от тревоги,
Я через три недели ноги
Едва унес. А хороши
Ведь были заработки!

Что же
Творил он?

Скажет афоризм,
К нему прибавит силлогизм*,
Рецепт напишет подороже —
И дело в шляпе. Так, ей-ей,
Он всех лечил. Для врачеванья
Нужны глубокие познанья,
А где найдешь людей темней,
Чем медики? Но мы на веру
Им нашу жизнь вручаем. Все
Они как белки в колесе —
Им не до книг. Вот мой, к примеру.
Он утром очи продерет,
Сожрет несвежую свинину,
Как следует христианину,
И аква витисом запьет*,
Животворительной водицей, —
И по визитам. Я — за ним,
Бежим по улицам кривым,
Аж пыль клубится над столицей.
В одиннадцать бредем домой.
Поверь мне, добрый мой читатель;
Да будь из бронзы врачеватель,
Он фистулами и мочой
И кое-чем еще похуже
Уж до того, несчастный, сыт.
Что Гиппократ ему претит,
И вообще на черта нужен.
Он мяса тухлого кусок
Проглотит и запьет винишком,
Потом придет черед картишкам —
За пулькой посидит часок…
Но три пробьет — и все сначала:
Несется медик во всю прыть,
И я, как за иголкой нить,
За ним несусь. Домой, бывало,
Вернемся к ночи. В кабинет
Хозяин поспешает (малость
В нем совести еще осталось),
И вот ползут на божий свет
Все Расисы и Авиценны*.
Но чуть раскроет фолиант,
Как оглушительный дискант
К нему доносится сквозь стены:
«Куда пропала Леонор?
Инес! Да что это такое?
Простынет у меня жаркое!
Зови отца. Сеньор! Сеньор!» —
«Я занят, — отвечает веско
Супруг. — Графинин сын как труп:
Холера это? Или круп?
Ее подруга, генуэзка,
Вторые сутки вся горит.
Пустил бы кровь, да страшновато:
Она, голубушка, брюхата.
Вот посмотрю, что говорит
Гален»*. Но входит тут супруга:
«Ты все науки превзошел,
А твой Гален — прямой осел.
Не миновать тебе недуга
От непосильного труда.
Не нарушай, мой друг, порядка.
А если лишних два десятка
Помрет — не велика беда».
Внимает эскулап в молчанье,
То покривится, то вздохнет,
Потом из-за стола встает:
В утробе у него бурчанье,
И требует она еды
Земной, мясной да пожирнее.
На полку ставит он скорее
Духовной мудрости плоды
И с радостью за стол садится,
Уписывает все подряд:
Сперва, как водится, салат —
Над ним он истово трудится;
Другие блюда чередой
Отведав, трапезу венчает
Маслинами и день кончает —
Отходит с миром на покой,
Не прочитав и полстраницы.
А там и утро настает,
И снова, утирая пот,
Бежит по улицам столицы.
Он к пациенту на кровать
Присядет, потирая ручки,
Острот заезженных три штучки
Отпустит и начнет писать
Рецепт, который знали предки.
Меж тем ученых слов река
С его струится языка:
Он в этом мастер был — и редкий:
«Сеньора! Ясен ваш недуг:
Ипохондрические газы —
Причина главная заразы.
Они, свершив по жилам круг,
Избрали вашу плевру ложем.
Теперь, чтоб слизи дать отток
И обезвредить млечный сок
(Природе этим мы поможем),
Мою микстуру трижды в день
Вы принимайте по глоточкам, —
Она весьма полезна почкам.
Еще я выписал ревень
Для удаленья экскрементов».
И, опустив в карман дублон,
Уходит мудрый Соломон,
Осыпан градом комплиментов.
Вы думаете, я шучу?
Да нет, какие уж тут шутки!
Четверке страждущих желудки
В один и тот же день врачу
Пришлось прочистить. Он хватает
И из нее — к чему мне врать? —
Четыре прописи катает;
Поститься каждому велит
И, не подумав, без разбору
Сует рецепт, кому который:
«Вас это мигом исцелит».
А что, быть может, он беднягу
Угробил — знать, таков удел.
Я поглядел да покряхтел
И дал, перекрестившись, тягу.

Мой друг, ты совестью богат.

Не дай господь и супостату
Таких богатств!.. Я к адвокату
Пошел в лакеи. Адвокат
Был всем известный, знаменитый.
Бывало, как с утра придут,
Так дотемна клиенты ждут,
А он, раздушенный, завитый,
Наводит глянец на усы.
Схватил бы с радостью дубину
И проучил его, скотину!
Потратив на усы часы,
Брался, сердечный, за бородку:
Ей форму клина придавал,
Чесал, вощил, и подвивал,
И гладил, что твою красотку.
В полиции он был своим —
Мошенника из петли вынет,
Для честного рукой не двинет…
Пришлось расстаться мне и с ним.
Потом я с месяц был лакеем
И службу эконома нес
У пастыря. Как дыб, возрос
Он среди прочих иереев.
Такой румяный, гладкий поп,
Святоша, точно из елея,
Кривилась набок скромно шея,
Под шляпой укрывался лоб.
Носил он дорогую обувь,
Прислугу впроголодь держал,
По пятницам на хлеб сажал,
А между тем свою утробу
Жирнейшим тешил каплуном
(У братии святого сана
Просторна совесть, как сутана)
И запивал его вином.
И вот, наевшись до икоты,
Сожрав и гузку и пупок,
Он звал кухарку: «Славен бог,
И славны все его щедроты!»
Уж Так, поверите ли вы,
Мне омерзел сей поп смердящий
И господа благодарящий
Лишь за обилие жратвы!..
Мне дьявол гадит, не иначе:
Я к голодранцу поступил.
Ну, тот и сам не ел, не пил
И разъезжал на дохлой кляче.
Платил мне два реала он,
А провинишься, — все бывает! —
Он Agnus Dei пропускает
И — бах! Qui tollis racion —
Сиди себе без рациона*.
Спасибо кляче — что ни день
Таскал я у нее ячмень.
Не заработал миллиона,
Но и не помер, а одер
Мою расписку еле на ужин.
Затем я состоял при муже
Сеньоры… как ее? Майор.
С утра до ночи разъезжала
Она по мужниным делам,
И чем да как, судить не нам,
Но женушка приумножала
Супруга ловкого доход,
Себя притом не забывая…
Сеньор! Задача не простая —
Пересчитать моих господ.
Их было столько, мне не горе,
Что в памяти не удержать.
Одно могу я утверждать:
Не менее, чем рыбы в море.
Теперь без господина я,
Ну и, конечно, без обеда.
Все потому, что привереда:
Вина, как видите, моя.