Эдвард Радзинский - Обольститель Колобашкин
Зенин (Ивчикову; раздраженно). Что вы на меня так смотрите?
Ивчиков. Вы очень похожи на моего начальника товарища Пивоварова… то есть его фамилия Скобелев… У нас даже местком…
Колобашкин. Он — беллетрист… Ну мы пошли, пожалуй…
Зенин. Стоит ли торопиться? Ведь вы так мечтаете рассказать мне остроты, которые, безусловно, подготовили для раздела «Барон Мюнхаузен»?
Колобашкин. А, как же… (Грозно) Владимир Еремеич, я надеюсь, что хотя бы остроты…
Ивчиков. Я не совсем понимаю…
Колобашкин. Он даже не понимает! Это черт знает что! По-моему, это все из-за буфета. Как только у нас закрылся буфет на ремонт, исчезли все квалифицированные авторы. Где научно-фантастические остроты, Володя? Нелепицы, каковые ты обещал нам родить?! (Подступая, шепотом.) Не подведи — не выдай — пожалей детишек малых…
Ивчиков. Ах, нелепицы? (Засмеялся.) Нелепицы я, пожалуй, вам скажу.
Изумленное лицо Колобашкина.
Я их очень люблю и всегда запоминаю. Вот, к примеру: «На острове Хоккайдо птицы поют так сладко, что больным сахарной болезнью запрещают ездить на остров Хоккайдо».
Колобашкин. Потрясно!
Зенин. Несравненно! Только я уже где-то это читал.
Ивчиков. Я тоже где-то это читал, только не помню где.
Колобашкин. Так какого же черта!
Ивчиков. А вы знаете, эта нелепица — очень хороша. А почему хорошие вещи нельзя напечатать дважды? Я читал очень много плохих вещей, которые печатали дважды и даже трижды…
Колобашкин. Ну точно — беллетрист. Итак, вот острота, подготовленная лично мною, правда, она пока всего одна. Рассчитывали на Еремеича. Но зато какова острота: «Требуются кочегары… для атомной электростанции!..» Ха-ха-ха… Все остальное доделаю завтра. Клянусь!
Зенин. На будущее…
Колобашкин. Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня. Понял? «Кончено дело, зарезан старик, Дунай серебрится, блистая».
Ивчиков (вдруг). Только я никак не могу понять: а почему нельзя откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? Я, например, из-за этой пословицы вечно спешу и делаю сегодня вещи, которые отлично можно сделать и завтра или, как выясняется потом, лучше совсем не делать.
Колобашкин. Определенно — беллетрист. (Задумчиво) И как… добр! (Вновь засуетился, вынимает из-под стола фотоаппарат. Зенину) Ну а теперь перейдем к главному: запечатлеем вас на предмет вашего сегодняшнего юбилея…
Зенин. А стоит ли?
Колобашкин (тотчас). Не стоит! (Мгновенно соображая) Действительно… Какя мог подумать!.. Фотографировать вас… здесь… в этом хилом журнале! Ох! Ах! Фуй! В конце концов, вы прежде всего не редактор! А понимаете ли — ученый! Талант! Борец! Член научного совета! Один из руководителей института! Нашел! Вот там-то мы вас и запечатлеем! Поэтому я настаиваю! Мы все настаиваем! Чтобы вы немедля двинулись с нами в лабораторию Бурмистровой на предмет запечатлевания вас там!
Они идут в НИИ. Зенин — впереди, за ним, обвешанный фотоаппаратами, Колобашкин. Он тянет за собой Ивчикова, причитая: «Потом все объясню. Не обижайся — не погуби — детишки голодуют».
В НИИ. В лаборатории по-прежнему одна Кира. Входят Зенин, Колобашкин и Ивчиков. Взаимные приветствия.
Колобашкин. Бежали. Опоздали. Виновен он. (Представляя Ивчикова) Подопытный гражданин.
Зенин (строго, Кире, чтобы что-то сказать). А почему вы исполняете работу лаборантки?
Кира. Лаборантка слишком женственна. Она не может резать крыс. А крысы мне понадобятся, к сожалению, завтра утром. (Ивчикову.) Присаживайтесь. Лаборантка сейчас подойдет.
Колобашкин (налаживая фотоаппарат, Зенину, тихо). Она в плохом настроении.
Зенин. Видимо, мало работы. На нее надо наваливать работу, как на ломовую лошадь. Тогда она счастлива. Трагедия, и преимущественно узких специалистов.
Колобашкин. Приступим к запечатлеванию.
Кира работает. Ивчиков сидит на стуле, озираясь по сторонам. Зенин, стараясь сохранить насмешливое отношение к происходящему, позирует Колобашкину.
(Зенину) Заберем головочку повыше… Так… А теперь уложим щечку набок во избежание кривизны рта… Именно… А правое ушко слегка опустим.
Зенин. Ушко я опущу. (Усмехнувшись) Да, я хотел вам сказать… Приходите сегодня в Дом ученых на мой юбилей. Я вас приглашаю.
Колобашкин. Признателен. Весьма.
Зенин. Только вот что… Уже в самом понятии «юбилей» есть нечто…
Колобашкин (сокрушенно). Д-да…
Зенин. Поэтому я очень прошу вас, дорогой, внесите в эту сегодняшнюю канитель чувство беспутного юмора, что ли… какие-нибудь розыгрыши слишком серьезных людей… Вы ведь безумец, Колобашкин.
Колобашкин (фотографирует). Розыгрыши — это я смогу.
Зенин. Продумайте их хорошенько, милый, чтобы это было по-студенчески и в то же время не оскорбляло.
Колобашкин. А что, если объяснить собравшимся, будто я изобрел «Машину времени имени доктора Фауста», и продемонстрировать ее наглядно?
Зенин (громко). Ну какой же это розыгрыш! Во-первых, большинство поверит. Никто так не склонен к мистике, как серьезные ученые. Бутлеров занимался спиритизмом. Но, кроме того, я боюсь, что большинству будет попросту мучительно неловко, ибо они не читали «Фауста». Что делать, доктор Фауст куда менее популярен в среде моих коллег, чем какой-нибудь академик Лысенко.
Колобашкин хохочет.
Вот вы смеетесь, а всего тридцать лет назад вы бы над этим не смеялись. Колобашкин. Значит, есть смысл подумать, над чем мы будем смеяться еще через тридцать лет.
Входит лаборантка Лида. Видит Ивчикова.
Лида. Ой, мамочки! Кто как хочет, а я в обмороке! (Плюхается на стул)
Удивление присутствующих.
Кира. Все в порядке. Я предупреждала: Лида женственна, она не может видеть, как я режу крыс.
Лида (кричит). Да не из-за крыс я! Ведь это Владимир Еремеич! Мы с ним в одном архиве три месяца работали.
Ивчиков. Здравствуйте, Лидочка.
Лида. Это такой серьезный человек! Он за один день триста единиц хранения обрабатывал!
Ивчиков. Ну что вы, Лида!
Лида. Нечего стесняться. Когда Малинкина в декрет ушла, ему…
Кира. Вы крыс оформили?
Лида (сразу увлекшись новой темой). Такие хорошие крысята — импорт! Вы, Кира Ивановна, хотите обижайтесь, хотите нет но я их резать не могу. А вот в клетке сколько хочешь могу видеть. Значит, я крыс получила и сразу нашу клетку на замочек. А то у Шнейдерманши свои крысы кончились, так она наших таскает. У Шнейдерманши крысы — плюнуть не на что, а у нас венгерские.
Колобашкин (закончил съемку, чуть подмигнул Зенину в сторону Лиды). Ничего, да?
Зенин. Очень, очень.
Колобашкин (шепотом). Вы о Лидочке или о Кире Ивановне?
Зенин. Ну что вы, я не воспринимаю Киру Ивановну в этом качестве. Странная вещь. Я могу увлечься любой лаборанткой, но Кира Ивановна… (Заходил по лаборатории .)
Лида (Кире, кивнув на Зенина и Колобашкина). Это что за мальчики?.. И как он на ноги мне зыркнул. А ноги у меня правда красивые. Я свою силу знаю.
Кира. А теперь постарайтесь молча подготовить к опыту вашего знакомого.
Лида (подходит к Ивчикову). Давайте опутываться. (Опутывает его проводами). Ну, как там, в архиве? Небось все экскурсии водите? Малинкина родила, я слыхала. А здесь работа ничего. И оклад повыше. Людей разных видишь. Вчера поп пришел… Мы его гипнотизировали. А во вторник — дояр.
Зенин (расхаживая по лаборатории. Напевает). Тим-пиритим-тим…
Кира (усмехнувшись, себе). Томится, бедный. Я думала о нем получше. Значит, столп науки попросту пришел сфотографироваться и заодно посмотреть на ноги очередной лаборантки. Что делать? У него поздняя молодость. Теперь ему пора удаляться. Но как это сделать поприличнее? Как?
Зенин расхаживает.
Не будем моралистами. Мы учились по его учебникам, мы поклонялись ему когда-то, мы ему поможем. (Зенину.) Вениамин Александрович! Опыт немного нервный, если вы…
Зенин (торопливо). Д-да. Я, пожалуй, пойду. Так, бесспорно, будет для вас спокойнее. (Уходя) Чудесно… чудесно, я надеюсь, милая, увидеть вас сегодня в Доме ученых. (Колобагикину) До вечера, дорогой. (Уходит)