Франсуаза Саган - Сиреневое платье Валентины
Мари. Ах, теперь ты еще и играешь! Ну, браво! Но, Валентина…
Валентина. Ничего мне не говори, я в отчаянии. Так глупо пошла ва-банк, Я позвонила к тебе в Рошфор. И попала на старую мадам Дюпэн, которая мне все и рассказала. Что у тебя есть шансы выручить наследство Юбера…
Мари. Жоржа.
Валентина. Бог знает почему, но мне всегда казалось, что твоего мужа звали Юбер. Словом, что ты продала Рошфор и наняла знаменитого адвоката Флера, что ты здесь. Словом…
Мари. Только ты всегда так говоришь «словом».
Валентина. Как говорю?
Мари. Никак! Ты всегда говорила: «словом», В конце концов, ты получила же мое письмо. В ожидании наследства Жоржа, а не Юбера никакого Юбера я никогда не знала — мы живем здесь, Серж, который вернулся из колоний три месяца назад, и, как ты видишь, — я, Твоя постель — вот. Оставайся с нами сколько захочешь, До тех пор, на пример, пока за тобой не приедет Жан Лу.
Валентина. О! На этот раз все кончено. Мне ему больше нечего сказать.
Мари. Так уж и нечего?.. Ну что ж, будем стариться вместе. Вместе росли, вместе будем стареть.
Валентина. Скажи откровенно, я вам не помешаю? Как у тебя с деньгами?
Мари. Не волнуйся. Если бы Жорж не пообещал той женщине, что все оставит ей… мы бы жили в «Рице», а не в этом отеле «Акрополь»!.. «Акрополь», что за название…
Валентина. А я как раз говорила Сержу, что отсюда пре красный вид.
Мари. Вид… Если в жизни что и прекрасно, Валентина, так это то, что не снаружи, а внутри. В своем доме. То, чем ни с кем не надо делиться. Хотя, по правде сказать, стремление поделиться тебе всегда было присуще в высшей степени.
Серж. Дорогая мама, у вас с каждым днем развиваются и такт и вкус.
Мари. Ты…
Они меряют друг друга взглядами.
Валентина (быстро перебивая). Нет, ты понимаешь, Мари, ты подумаешь, что я… хм… притворяюсь, но меня, правда, скорее, забавляют эти увлечения Жан Лу.
Мари. У тебя всегда были странные забавы.
Валентина (краснея). Я хочу сказать… Словом, скорее, должно было быть наоборот… Потому что, знаешь, я тебе скажу, поверь мне, я, правда, лучше его, физически, во вся ком случае. Понимаешь, он начинает сдавать, и пить надо бы ему меньше, словом, мы как бы меняемся местами.
Мари (потрясена). Неужели?
Валентина. Разумеется, в нем больше жизненной силы, больше постой, как это он называет? — уменья жить. Именно, уменья жить. Словом, он говорит, что жизнь сочный плод, в который надо вгрызаться… а вместо этого только и делает, что ходит по зубным врачам. Словом, не могу же я на него сердиться за то, что он перепутал наши роли.
Мари. Прекрасно. А у тебя никогда не возникало желания забрать себе его роль?
Валентина (удивленно). Изменять ему? Боже мой, нет, конечно. Ты же знаешь, я его очень люблю.
Мари (передразнивая). «Я его очень люблю», Серж. Почему все-таки вы не хотите поменяться ролями? Вы думаете, в любом случае пьеса будет сыграна?
Валентина. А вы так не думаете?
Серж. Нет.
Она заинтересованно смотрят друг на друга.
Мари. Ох, как многозначительно и сколько туману! Прекратите! Имей в виду, что для Сержа жизнь — сплошная трагедия. Нам не до веселья, каждый день на повестке дня критика моих взглядов. Скоро дойдет очередь и до тебя. Увидишь. И узнаешь, какая на нас лежит ответственность. О! Молодое поколение шутить не любит. Кто подписывал Мюнхенские соглашения? Я! Кто не помешал истреблению миллионов людей на войне? Я! Кто развязал войну в Алжире? Я!
Серж. Не берите все на себя — ночью глаз не сомкнете.
Мари. Я сплю хорошо.
Серж хочет что-то сказать, но затем, пожав плечами, уходит из комнаты.
Валентина. Ты его обидела.
Мари. Надулся — пройдет.
Валентина. Какая у тебя была необходимость посвящать его в мою личную жизнь? Все-таки это мой племянник, и мне бы не хотелось…
Мари. Боишься, что «твой племянник» не будет испытывать к тебе должного уважения?
Валентина. Во всяком случае, мне бы не хотелось, что бы он испытывал ко мне чувство жалости…
Мари. Это еще почему?
Валентина (удивленно). Потому что он мальчик.
Пауза.
Мари. Ты не изменилась.
Валентина (развешивает свои платья, оборачивается). В каком отношении?
Мари. «Мальчик»! Еще в двенадцать лет… Что ты до сих пор продолжаешь в них находить?
Валентина. Ну как же… привлекательность.
Мари. Как я раньше не догадалась. Есть люди, всю жизнь которых можно выразить в нескольких расплывчатых словах. Для тебя что ценно: привлекательность, тюльпаны, балконы, развлечения, лень.
Валентина (живо), Ну нет, извини, пожалуйста. Я ни когда не была ленивой. Что хочешь, только не это. (Начинает раскладывать вещи быстрее.)
Мари (сидя). Шляпки… Кстати, не укладывай их на мои чулки, мне завтра придется их перекладывать. Нет, и туфли я тоже завтра надену.
Валентина. Прости меня, я никогда не умела наводить порядок.
Мари. Да, «лень»— неточное слово. Чувствую я, что пока не вытряхну из нотариуса своих денег, придется терпеть, стиснув зубы. (Помогает Валентине.)
Валентина. Ты права, так удобнее.
Мари. Да? (Смеется.)
Валентина. А чем Серж занимается?
Мари. Рисует для рекламы. Разумеется, он хотел бы быть Ван Гогом, ты заметила, какой у него зловещий вид?
Валентина (перестав раскладывать, садится на кровать и смотрит, как Мари распаковывает ее вещи). Я его понимаю. Я тоже хотела бы быть Ван Гогом. Или Вагнером.
Мари. Почему?
Валентина. Не знаю. Наверно, потому, что они создавали красоту и притом своими собственными десятью пальцами. (Рассматривает свои изящные руки.)
Мари (останавливается перед ней с руками, полными вещей). Мне иногда кажется, что ты надо мной смеешься. (Посмотрев на недоумевающую Валентину, отходит к шкафу.)
Валентина (задумчиво). Ты говорила о тюльпанах… Знаешь, сейчас выводят удивительные сорта. У моего торговца цветами, то есть, бывшего торговца, часто бывают светло-голубые, восхитительные, В день отъезда я как раз хотела их купить. Но у меня было слишком много вещей. Такая жалость! Тебе бы они очень понравились, Мари (стараясь держать себя в руках). Скажи мне, Валентина. Помимо того, что твой муж тебя выставил, что ты проиграла миллион в железку и что твой цветочник выращивает голубые тюльпаны, неужели за два года в твоей жизни больше ничего не произошло?
Валентина. Я знаю, я не умею рассказывать. Но, по существу, ведь и ты тоже не умеешь.
Мари. А! Я не умею?
Валентина. Боже мой, ну конечно, нет. Я не знаю, на пример, тяжело ли ты перенесла смерть Юбера — прости, Жоржа, я не знаю, волнует ли тебя, как складывается жизнь у твоего сына, я не знаю, можно ли опротестовать завещание твоего мужа, что из себя представляет в деловом смысле твой нотариус, как ты себя сейчас чувствуешь, ведь ты уже восемь лет страдаешь печенью, удалось ли тебе выгодно продать Рошфор, можешь ли ты..
Мари (кричит). Перестань! Что на тебя нашло?
Валентина. Мне надоело, что все требуют, чтобы я разговаривала серьезно. (Отворачивается.)
Мари. Валентина! Валентина, у тебя слезы на глазах.
Валентина. Да нет, да нет.
Мари. Валентина… Валентиночка, родная, не плачь. Тебе будет очень хорошо с нами, уверяю тебя. Я так рада, что ты к нам приехала, Валентина… Валентина, я тебя чем-нибудь огорчила?
Входит Серж с рисунком в руках.
Серж. Что происходит? Ты больше не кричишь?
Мари. Нет.
Серж. Ну и ну… (Останавливается рядом с Валентиной, стоя щей к нему спиной.) Разумеется, это ты ее обидела?
Мари. Разумеется. И Мюнхенские соглашения — тоже я.
Серж (Валентине). Мадам…
Мари. Она тебе тетя. Или почти.
Серж. Не называть же мне ее «тетей», В ее возрасте.
Мари. Зови ее как хочешь, хоть «мадам Валентина», но утешь ее. Я не могу, чтобы она плакала. Пойду куплю чего-нибудь на обед. (Уходит.)
