Ксения Старосельская - Антология современной польской драматургии
ММ. Спокойно. У меня принцип: я сам не употребляю. Мы уже немного знакомы, поэтому вам я могу сказать. Не обижайтесь, но это все для малолеток и фраеров, которые от безделья с головой не дружат. У меня другие проблемы.
ПМ. Другие?
ММ. Да, у меня тоже есть проблемы, как и у всех.
ПМ. Как у всех?
Ну-ка, расскажи мне о своих проблемах. Понимаешь, у меня к тебе есть очень личное дело. Ты даже не представляешь, насколько личное. Оно касается только тебя и меня.
ММ. Вас и меня.
ПМ. Да, тебя и меня.
ММ. Вы голубой? Я сразу это почувствовал.
Если конкретно, я знаю несколько парней, отсосут — дара речи лишитесь.
Я вам говорю, супермальчики. Ну что, договариваться?
ПМ. С чего ты взял, что я педик? Я же сказал, у меня к тебе личное дело, ни о каких мальчиках речи нет…
ММ. Тогда не понимаю, кто вы?
ПМ. А ты как думаешь?
ММ. Вы, вы?.. Ой, бля, ну я и попал… Год продаю ганжу главному боссу в городе. Вы меня сделали, круто сделали. Мои локаторы не сработали.
Не могу поверить, просто не могу.
Пан Люциан, не беспокойтесь. Я только так, по мелочам. По сравнению с вами я — ноль.
Я понимаю, вы не любите конкурентов, я тоже бы разозлился, если бы кто-нибудь стал путаться под ногами, но вы подумайте: при вашем размахе меня вообще нет. Пяток косяков, проданных за неделю, ничего не значат.
Насчет других услуг я немного преувеличил. Да, конечно, я подумываю о расширении дела, но пока это все пустой базар.
Конечно, если вы скажете, я буду исключительно травой торговать, честно, больше ничем. Но пожалейте меня, мне чертовски нужны деньги.
ПМ. Ты ошибаешься.
ММ. Ой-ой, зачем так резко? Мы же можем договориться.
Считаете, трава — это много, я должен делиться?
Конечно-конечно, вы правы, я все понял.
ПМ. Ты ошибаешься. Меня зовут не Люциан.
ММ. О, бля… кто же вы, кто вы?..
Это нечестно, это нечестно.
Вы знаете, кто я, так что говорите, кто вы.
ПМ. Посмотри на меня повнимательней.
ММ. Полиция?
В таком случае, вы меня круто подловили, классно. Поздравляю, как говорится, с оперативным успехом. Наверно, вас за это наградят, грамоту дадут, в газетах напишут, что вы раскрыли самую большую в городе банду торговцев наркотиками.
Ну, чего ждете, надевайте наручники, давайте.
Не хотите, понятно, для черной работы есть рядовые сотрудники, ясно, ясно.
Чего-то долго тянули, вы же могли меня повязать уже через месяц.
Надеялись из меня еще что-нибудь вытянуть?
Я ничего не знаю, по нулям.
Траву сею сам и продаю только друзьям. Я — кустарь-одиночка. Люблю немного пофантазировать, у меня хорошо язык подвешен.
В принципе, чего я дурку ломаю. Я прекрасно знаю свои права и ничего говорить не буду.
ПМ. Да, действительно, язык у тебя подвешен неплохо.
ММ. Если бы не ваша долбаная система, которую вы представляете и которая вынуждает меня таким способом зарабатывать бабки, я бы стал выдающимся экономистом или юристом.
Точно был бы юристом.
Но ничего не поделаешь, каждый может проколоться, бывает.
Почему вы ничего не говорите, почему молчите?
ПМ. Я тебя слушаю.
ММ. Понятно, вот так бы с самого начала. Хотите договориться?
Конечно, конечно, мы можем договориться. Я в этом немного разбираюсь, моя мать тоже работала в бюджетной сфере. Nobody is perfect, и каждый пашет, как может, да?
ПМ. Ты опять ошибаешься.
ММ. Чё, денег не хватает, хотите войти в долю?
Вот это уже конкретный базар. Я, конечно, могу на это пойти, но вы тоже должны кое-что сделать, вы меня понимаете?
ПМ. Я уже тебе сказал: ты ошибаешься.
ММ. Ошибаюсь? Вы не мент?
Тогда кто, ептыть?
ПМ. Я сразу сказал, что у меня к тебе очень личное дело, но ты говоришь и говоришь без умолку.
Я хочу тебя поближе узнать, для меня это важно.
ММ. Знаете, это уже не смешно.
Чего вам надо, блин, кто вы?
Может, думаете, если меня зацепили, то можно прикалываться надо мной?
Я вот что скажу. Я продаю эту сраную траву, потому что хочу когда-нибудь начать нормально жить. Нормально, понимаете?
Я не из богатой семьи. Отец на восемнадцатилетие машин мне не дарил.
Я его никогда в жизни не видел. Он, наверное, сидит теперь в Штатах или в какой-нибудь Швеции, и на хер я ему не нужен. И никогда не был нужен, он ни разу вообще не появился. Я уверен, что он ни разу про меня и не вспомнил.
Да разве вы поймете?
Моя мать всю жизнь пахала по двенадцать часов, чтоб мы с голоду не подохли, пока ей не сказали: спасибо, ты уволена.
Разве вы это поймете?
Знаете, как она сейчас выглядит? Утром встает, застилает постель, и больше ей нечего делать.
Ходит по квартире и целый день сама с собой разговаривает.
Я это рассказываю, чтоб вы знали, что я не какой-то там дебил, которому не хер делать. Я просто хочу нормально жить.
Я постоянно корчу из себя придурка, но так надо. Иначе мне не заработать этих бабок. А про юриста я серьезно. Аттестат зрелости у меня есть, как только отложу немного денег, пойду на вечерний и закончу его. Закончу, потому что у меня есть цель, и двину отсюда.
Поэтому кончайте ломать комедию.
Говорите, чего надо, или я ухожу.
ПМ. Ты на самом деле не знаешь, кто я? И не догадываешься?
ММ. У меня нет никакого желания в этом цирке участвовать. Не хотите серьезно, мне по фиг. Я ухожу, пока.
ПМ. Подожди, подожди. Посмотри на меня. Не узнаёшь, не догадываешься?
ММ. Нет, я уже сказал.
ПМ. Роберт, Роберт…
ММ. Откуда вы знаете, как меня зовут?
ПМ. У меня тоже второе имя Роберт. Я — твой отец.
ММ. Что?
ПМ. Я — твой отец.
ММ. Вот только не надо надо мной прикалываться.
ПМ. Клянусь. Я — твой отец и хотел бы…
ММ. Ты, сволочь, это ты, это правда ты?
Ну нет, я не могу. Ты, козел, скотина, урод, иди отсюда, пошел вон.
И у тебя хватило совести показаться мне на глаза?
ПМ. Прости, я не хотел, так вышло.
ММ. Ты что, просишь у меня прощения, ты у меня прощения просишь?
Да какое ты имеешь право! Тебя не было столько лет, и вдруг — появляешься. Ты, мудак, целый год тайком покупаешь у меня траву и вдруг говоришь, что ты мой отец.
Отец… а ты, вообще-то, знаешь, что это значит?
ПМ. Прости, я хотел тебя увидеть, искал, как к тебе подступиться.
Ты знаешь свою мать, наверняка она тебя настроила против меня, она не дала мне ни единого шанса. Я должен был что-то придумать, просто должен был.
ММ. Нет, офигеть, вот прикол.
ПМ. Дай мне сказать, выслушай меня…
ММ. Что ты хочешь мне сказать? Опять придумал какую-то сказочку?
ПМ. Послушай…
ММ. Нет, это ты послушай. Ты знаешь, сколько раз в детстве я молился, чтобы ты пришел, чтоб я смог хотя бы тебя увидеть. Мать выбросила все твои фотографии, а те, на которых вы были вместе, разорвала пополам. Но я не верил, понимаешь, не верил. Я думал, что-то же должно случиться, обязательно должно случиться.
Я мечтал о том, что ты когда-нибудь появишься и все мне объяснишь. Я ждал, ждал, но ты не появлялся.
И что же ты сделал? Покупал у меня траву и вдруг через год решил со мной поговорить? Срал я на тебя и на то, что ты мой отец, срал я на тебя, срал. У меня нет отца, понимаешь? У меня нет отца.
ПМ. Роберт…
ММ. Не называй меня так. Я для тебя не существую, меня нет, ясно?
ПМ. Подожди, не уходи, умоляю тебя. Дай мне еще минуту, две, а потом поступишь, как хочешь, но дай мне минуту. Умоляю, одну минуту.
ММ. И что? Ты мне расскажешь душещипательную историю, я расплачусь, и мы бросимся друг к другу в объятья?
Так ты себе это представлял? Ну говори, давай.
ПМ. Нет, не так.
Думаешь, только ты страдал, только ты не мог спать по ночам.
ММ. Я тебя перебью и отвечу: да, именно так я и думаю. Даже если ты и страдал, то мне это совершенно по херу. Зачем тебе это, раз уж тебя не было столько лет, надо было исчезнуть раз и навсегда.
ПМ. Я должен был тебя увидеть, попросту должен был.
ММ. Зачем? У тебя рак, ты через две недели умрешь и поэтому должен перед смертью увидеть сына?
ПМ. Нет, нет, нет.
ММ. Ты думаешь только о себе, только о себе.
ПМ. Я был молод, очень молод, пойми. У меня была впереди целая жизнь, когда ты родился, я испугался, струсил.
ММ. А теперь ты уже не боишься?
ПМ. Роберт, дай мне сказать, дай, прошу тебя.
