Хулия Наварро - Стреляй, я уже мертв
— Не знаю, Вади, не знаю. Евреи прочно укрепились на территории, назначенной им ООН, и всячески дают понять, что тоже могут кусаться.
— И даже больше того, занимают места, которые предназначаются нам. Я сказал нашим лидерам, что стоит хотя бы обсудить раздел, но меня никто не слушает, и хотя они не говорят прямо, но в душе считают мои слова предательством.
— А Аниса? Что думает об этом твоя жена?
— Она всей душой мне предана, но она меня не понимает, — ответил Вади. — Она считает, что мы должны продолжать борьбу, и если не сдадимся, то непременно победим.
— Но ведь ты так не думаешь?
— Они, как и мы, считают, что здесь их родина, а это чувства сильнее доводов разума, и потому они будут сражаться. А после того, что они перенесли во время войны, после ужасов концентрационных лагерей, они как никогда убеждены, что должны обрести собственную страну, откуда их никто не выгонит. Если бы ты слышал Сару... Жена Изекииля выжила в Аушвице, в самом настоящем аду, и она готова умереть в борьбе за свою страну, лишь бы никогда больше не зависеть от чужих прихотей. Она из Салоников. Сара готова убить человека, который бы попытался выгнать ее из Палестины.
— Знаешь, что? Я признаю, ты способен влезть в чужую шкуру и понять их доводы. Противника можно победить, только научившись думать. как он, иначе это самообман.
— Но все же я стану сражаться рядом со своим народом, хотя и не думаю, что из этого что-то получится. Буду драться до самой смерти, потому что раздел — результат несправедливого решения ООН по отношению к арабам. Но боюсь, мы можем потерять всё.
— Такого не будет, вы можете только победить. С чего ты взял, что вы не сможете победить евреев? Сирия, Ирак, Египет, Ливан, Иордания... Все эти страны не позволят разделу свершиться, — заверил его брат Августин.
— Ошибаешься, брат. Ошибаешься.
С каждым днем сражения становились все более яростными. Евреи и араба боролись за каждый клочок земли, иногда земля переходила из рук в руки на какие-то часы, и всё начиналось сначала.
Однажды вечером Сальма не на шутку испугалась, увидев, что Аниса плачет. Свекровь и невестка сразу понравились друг другу, и совместная жизнь углубила эту привязанность.
— Что случилось? — спросила обеспокоенная Сальма.
— Люди бегут... Многие боятся того, что случится, когда уйдут британцы.
— Я слышала, что некий Ицхак Рабин захватил Шейх-Джаррах. Там живет Омар Салем. Не могу представить, каким униженным он себя чувствует при виде еврейских солдат в своем квартале. Но мой муж сказал, что британская армия их оттуда выгнала, эта часть города снова стала нашей.
В комнату вошел Мухаммед. Аниса уважительно его поприветствовала. Мухаммед ей нравился. Он был заботливым и добрым свекром, но чего-то в его взгляде она не понимала.
— Мы укрепились в Старом городе и не позволим им туда войти. Евреи обороняют западную часть, но надеюсь, это ненадолго, — объяснил он.
Мухаммед уже несколько дней сражался за Иерусалим. Он не мог оставаться непричастным к битве за город. Британцы пытались установить порядок, но это оказалось невозможным. Что евреи, что арабы отвергали любые попытки солдат генерала Алана Каннингема установить в городе мир.
— У нас осталось мало времени, — пробормотал Мухаммед, оставив женщин вдвоем. Он вышел, сжимая в руках винтовку.
Но Сальма с Анисой не знали, что Мухаммед направился на поиски Вади. Его сын тоже дрался, признав, что настало то время, когда нужно либо умереть, либо убить, чтобы защитить свою землю.
Той ночью Аниса призналась Вади, что беременна, и оба спрашивали себя, какое будущее ждет этого ребенка.
Больше всего они боялись того, что может случиться 14 мая.
— Наша теперешняя жизнь не идет ни в какое сравнение с тем, что может произойти, когда уйдут англичане. Пожалуй, тебе с мамой лучше переехать к Найме и Иерихон. Там вы будете в безопасности.
Но Аниса отвергла предложение Вади, она не собиралась бежать и попросила всех знакомых тоже этого не делать. Она была убеждена, что тем самым они предоставят противнику преимущество.
— Если мы сдадимся, то тем самым освободим землю. Мы должны остаться и защищать свою землю и дома. Я останусь с тобой, и если суждено умереть, то умру, но не сдамся, — заверила она Вади, который лишь восхитился ее храбростью.
Айше не хотелось жить. Ее даже не приободрила весть о том, что Нур и Эмад благополучно добрались до Аммана. Она не переставала оплакивать мужа и сына. Она не любила Юсуфа с той страстью, какой хотелось бы, но все же это был счастливый и ровный брак. Юсуф всегда вел себя как внимательный и заботливый муж. Ей не в чем было его упрекнуть, она винила лишь себя, за то что не любила его, как он того заслуживал.
Но если гибель Юсуфа ее опечалила, что смерть сына она пережить не могла. Не могла смириться с тем, что больше никогда не увидит сына, не возьмет его за руку, не поцелует, не поделится с ним своими тревогами.
При воспоминаниях о Рами у нее сжималось сердце, и боль разливалась по всему телу. Айше незачем было жить дальше. У ее дочери Нур была собственная жизнь, и хотя она тоже страдала из-за смерти отца и брата, но у нее остался муж и дети, ради которых стоило жить. К тому же Нур, всегда молчаливая и сдержанная, обладала внутренней силой, помогающей ей всё преодолеть.
Мухаммед не позволил Айше вернуться обратно в Дейр-Ясин. Он знал, что там она не сможет справиться с горем. К тому же Сальма с радостью приняла ее, и когда 12 мая Айшу выписали из больницы, Мухаммед в сопровождении Анисы и Вади отвез ее к себе домой.
Айша заплакала, видя, как Сальма готовит для нее прежнюю комнату. Аниса убедила Айшу, что ей нужно отдохнуть. Чуть погодя Сальма приготовила для нее чай и предложила кусок фисташкового пирога. За чаем они обсудили события последних дней, хотя Аниса предпочла бы, чтобы Вади и Мухаммед не расстраивали Айшу скверными новостями.
— Мы потеряли Хайфу, — рассказывал Мухаммед. — Тысячи бежали в Ливан, перейдя границу. Другие попытались бежать по морю на рыбацких лодках. Мы были не в силах удержать город, в котором прожили много веков. Будь проклят этот раздел!
— Не могу понять, почему ООН присудила Хайфу евреям, — возмутилась Аниса.
— Этот раздел — настоящее безумие, они ничего не принимают в расчет, арабские это города или еврейские. Евреи оказались сообразительнее, и сразу же пошли в наступление на Хайфу. Теперь нашим приходится покидать свои дома. Кто знает, смогут ли они когда-нибудь вернуться, — сказал Мухаммед.
— Говорят, в Хайфе осталось не более трех-четырех тысяч арабов, — добавил Вади. — А прежде их там жило более семидесяти тысяч.
— Храни нас Аллах! — воскликнула Аниса. — Мы не можем допустить, чтобы нас выгнали из собственного дома!
— Вчера еврейские войска взяли Сафад, сегодня идут бои за Бейсан; они уже захватили монастырь Святого Симеона в Катамоне. В довершение всего, заняли часть Тверии и Акры, — продолжал Вади.
— Мы тоже одержали кое-какие победы, — сказал Мухаммед. — По-прежнему держим под прицелом дорогу в Тель-Авив; наши войска успешно атаковали еврейское поселение Кфар-Эцион. Кроме того, нас поддерживает Арабская Лига.
— Отец, посмотри правде в глаза: мы проиграли войну, — ответил Вади. — Быть может, мы выиграем следующую, которая вот-вот начнется. Да и то вряд ли, ведь до сих пор мы не одержали ни одной серьезной победы.
— Нет ничего хуже изгнания, — рыдала Сальма. — Тысячам семей придется уехать...
Новости привели всех в уныние. Оставалось всего два дня до окончания Британского мандата. Кто знает, что случится тогда?
Всю ночь Сальма прислушивалась к рыданиям Айши, к шепоту Вади с Анисой. Сама она тоже так и не смогла уснуть. Она знала, что Вади, как и Мухаммед, не откажется от борьбы; настало время, когда они не могут позволить себе никаких сомнений и колебаний, как не смогут больше считать евреев друзьями. Теперь остался лишь один выбор: победить или проиграть, и проигрыш в этой войне оборачивался куда более горькими потерями, чем просто потеря жизни.
14 мая Мухаммед запретил женщинам даже нос показывать за порог. Вади, как всегда, еще на рассвете вышел из дома и направился в Старый город; проходя по его улочкам, он с каждой минутой все сильнее тревожился, видя наглухо закрытые двери и окна домов. В школе его встретил брат Августин.
— Что ты здесь делаешь? Сегодня не пришел ни один ученик. Подготовься взяться за оружие. Ты что, не слышишь? Британцы уходят и забирают свои танки и грузовики, а стоит им уйти, как город займут евреи.
— И что ты собираешься делать? — спросил Вади.
— Ничего. Останусь здесь до утра.
Выйдя из школы, Вади направился к улице Короля Георга, по которой как раз в это время маршировали британские войска. Люди молча толпились на тротуарах. Внезапно он ощутил, как чья-то рука легла на его плечо.
