Дмитрий Быков - Медведь. Пьесы
ПАВЕЛ (робко, с надеждой). Помню, мы однажды с братом…
ЕЛЕНА. И деревья редеют. Я каждую осень смотрю на них и надеюс, что вот сейчас они останутся как есть, во всех своих красках, а дунет ветер, и нет ничего.
ПАВЕЛ. Мне покойный брат, помнится, говорил…
ЕЛЕНА. Я в детстве, знаете, любила выбежать вот так на двор осенью — без калош, без пальто, и стоять под дожжем, и чтобы меня няня домой забрала. Она бранилас очень смешно. Переоденет во все сухое, в постель уложит… А я опять убегала. А теперь и няни нет… И бегать не хочется…
ПАВЕЛ. Мой брат, покойник, мне всегда говорил… Ах, что это я, право, Елена Николаевна, что-то все ненужное рассказываю…
ЕЛЕНА. Нет, отчего же, говорите. Раньше об этой поре еще солнце светило…
ПАВЕЛ. Да, мы в прошлом году как раз в это время по грибы… Один подосиновый и три подберезовых. Отчего-то подосиновые очень редки стали…
Входит Доктор.
ДОКТОР. Я вот думаю, в Африке теперь тропические дожжи. Да-с. Не надо бы полнеть.
ЕЛЕНА. Я все время думала… да нет, я знала с детства… что где-то там, где живут другие люди, совсем другие… должна быть другая, прекрасная жизнь. Вы будете смеяться, и очень хорошо, смейтесь надо мной, пусть я глупая, глупая… Но где-то есть другие люди!
ДОКТОР. С песьими головами.
ЕЛЕНА. Оставьте, доктор! Я понимаю, прекрасно понимаю, что пищеварение… и геморрой…
ДОКТОР. Отчего же непременно геморрой?
ЕЛЕНА (не слушая). Но где-то там, где никогда не бывает подосиновых грибов… и несварения желудка… где-то там есть другие, прекрасные люди! Вы понимаете? Их жизнь осмысленна, их жесты плавны… Может быть, они даже знают счастливую любовь…
ПАВЕЛ (напряженно). Любовь знают и здесь.
ЕЛЕНА. Ах, полно вам! Что вы… и даже я… можем знать о любви? Мы грубые звери, запертые звери, и ничего больше. А они даже ходят гармонически, даже говорят нараспев… А лучше, если вообще не говорят. Лучше, если понимают друг друга с полувзгляда, знаете, такие большие золотистые глаза…
ПАВЕЛ. Как ваши…
ДОКТОР. Навыкате…
Эти реплики произносятся одновременно.
Елена тяжело вздыхает.
Вбегает Наталья с букетом осенних листьев, в которые то и дело погружает нос. За ней Аркадий, явно раздраженный. Прикидывается, будто ему это нравится.
НАТАЛЬЯ (с ненатуральным смехом). Молчите, Аркадий, вы ничего не понимаете!
Аркадий кивает, изображая покорность.
Послушайте, господа, — ах нет, я велела вам молчать! Впрочем, разрешаю, можете говорить.
Аркадий снова кивает.
Господа, этот человек утверждает, будто бы нет идеалов! Вот послушайте! Аркадий, скажите им, что нет идеалов! (Нюхает листья.)
АРКАДИЙ (нехотя). Я говорил Наталье Павловне, что нет идеалов.
Все одновременно:
ПАВЕЛ. То есть как это? Позвольте!
ДОКТОР. Типичный вывод для страдающих разлитием желчи.
ЕЛЕНА. Что мы знаем об идеалах…
НАТАЛЬЯ. Илья Нилыч, скажите ему, ведь вы ученый… (Гладит доктора по плечу.)
ДОКТОР. Наталья Павловна, вы как сорока, прямо-таки диарея вербалис… Позвольте пульс… Язык покажите.
НАТАЛЬЯ (бросив листья). Да! Да! Милый, милый доктор, как вы правы! Вы нашли слово! Да, я сорока, я сорока! (Начинает кругами носиться по сцене.)
В этот момент в зале возникает храп.
Входит Елизавета Сергеевна.
Е.С. (глядя на Наталью). Играй, дитя…
Наталья тяжело топочет, Павел, пользуясь замешательством, целует Елене руку, Аркадий смотрит на него с ненавистью, доктор учтиво приветствует Е.С.
Добрый день, доктор. Какая погода, право. Я что-то спала нынче дурно, все варенье снилось, к чему бы это…
ЕЛЕНА. Мне иногда кажется, что мне приснилась вся моя жизнь. Понимаете… (Смотрит на Павла, отворачивается.) Понимаете, Аркадий, вся моя жизнь!
ДОКТОР. А варенье какое?
Е.С. Крыжовенное.
ДОКТОР. Крыжовенное здорово для печени.
Храп нарастает.
ПАВЕЛ. Елена Николаевна, поверьте, у нас еще будет счастливая жизнь!
АРКАДИЙ (поет). Татарам даром дам, татарам даром дам. По паре пива, по паре пива, по паре пива, по бабам, по бабам.
ЕЛЕНА. Доктор, скажите, как нам всем вылечиться от этой жизни.
НАТАЛЬЯ (перестав бегать и бросаться во всех листьями). Je vous aime, je vous adore, comme le beurre de castore!
Е.С. Павлуша, подите сюда. Принесите мою мантильку.
ДОКТОР. Можно бы калий цэ эн. Быстро и дешево. Выздоровление мгновенное. Ам — и выздоровел. А в прочих случаях и клистир помогает.
АРКАДИЙ. Хотеть жить после тридцати — преступление перед будущими поколениями.
НАТАЛЬЯ. Я сорока, и я буду вечно клевать червей! (Заливается хохотом.) Чиви-чиви, ням-ням, чиви-чиви, ням-ням.
АРКАДИЙ. Это не сорока, а сойка.
Е.С. Доктор, а если бы кизиловое? (В сторону храпа, не по тексту.) Послушайте, что это за… Иван Нилыч, отчего люди храпят?
Храп усиливается.
Пауза.
АРКАДИЙ (совершенно уже не по тексту; с этого момента текст вообще упраздняется). Охамели, вот и храпят.
Общая растерянность.
ЕЛЕНА. Господа… Товарищи, вы там толкните его кто-нибудь… Я все понимаю, все устали, но совершенно же невозможно играть.
АРКАДИЙ. Нет, не толкайте! Пусть он храпит! Пусть! Мы под этот аккомпанемент и доиграем! Пусть все знают, теперь все можно! Он же в театр пришел, вы поняли? Он заплатил кровные, он имеет право! Захочет — будет по мобильному звонить, захочет — будет ветры пускать! Пусть, пусть храпит! Не вздумайте его будить, ясно? Это наша публика теперь, нечего иллюзии себе откармливать! Ну? Может, еще кто не выспался?
ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Ну, я!
АРКАДИЙ. Вот, пожалуйста!
Е.С. (пытается спасти положение). Знаете, доктор, все-таки в мое время молодежь помнила какие-то приличия. Аркадий, голубчик…
ДРУГОЙ ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. А что ему не нравится? Ему публика не нравится? Мы вообще можем все уйти, если ему не нравится! Еще непонятно, кто должен кому платить за такую, я не знаю…
НЕСКОЛЬКО ГОЛОСОВ СРАЗУ. Тише, тише! Шшш! Что вы митингуете? Дайте играть! Где вы находитесь, в конце концов!
БИБЛИОТЕКАРША. Тише, товарищи! Вы не хотите смотреть, ну и уходите! Дайте смотреть пьесу!
ДРУГОЙ ИЗ ЗАЛА. Да чего смотреть? Чего вы тут не видели? Вам что, нравится это все? Вся эта, я не знаю…
Шиканье, свист, хлопки.
(Направляясь к сцене.) Если мы все тут уже собрались, то давайте я хоть анекдот расскажу! (Взбирается на сцену.) Короче. Новый русский рассекает по шоссе на своем шестисотом, скорость под двести. Его тормозит гаишник, машет палкой. Тот — по газам и мимо. Через километр — другой гаишник. Тоже с палкой. Тот — мимо. Тогда третий, еще через километр, его предупредили по рации, он прямо уже под колеса бросается, — этот тормозит, выходит так из машины… (Делает несколько шагов по авансцене, виляя задом.) Такая голда здесь… (Показывает на шею.) Тут такой браслет… И так говорит… (Педерастически акая.) «Как вы уже утомили, продавцы полосатых палочек!»
В зале сдержанный смех.
Или вот еще. Но он с выражениями, ничего?
ГОЛОСА. Ничего!
ДРУГОЙ ИЗ ЗАЛА (завладев общим вниманием). Ну ладно. Короче, стоит Путин. Как этот, этот… витязь на распутье, во! Суриков.
ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Васнецов.
ДРУГОЙ ИЗ ЗАЛА. Ну, один хрен. Стоит на распутье. На камне надпись: налево пойдешь — звездюлей получишь. Направо пойдешь — звездюлей получишь. Прямо пойдешь — звездюлей получишь. Он стоит, значит, репу чешет. И тут сзади голос: «Хрен ли ты стоишь, сейчас звездюлей получишь!» Дошло?
В зале смех, аплодисменты.
ЖЕНЩИНА С ДЕВОЧКОЙ (идя по проходу). Послушайте! Ну что это такое? Что вы смеетесь? Это же хулиганство и больше ничего! Нечего смеяться-то, нечего! Посмотрите на себя! (Водружает девочку на сцену.) Пусть вам лучше Катенька стихи почитает. Катенька давно хотела на большую сцену. Катенька, ты же хотела на сцену?
Девочка кивает.
А звучит тут как хорошо! Ты еще никогда в таком зале не читала. Ну, давай. Только с выражением. Стихи помнишь?
ДЕВОЧКА (некоторое время помолчав, оправляя платьице, глотая слюну). На солнце темный лес зардел…
ИЗ ЗАЛА. Громче!
ДЕВОЧКА (громче). На солнце темный лес зардел… (Далее читает все громче, постепенно обретая уверенность.) В долине пар белеет пухлый, и песню раннюю запел в долине жаворонок тухлый. (Прыскает, сгибается пополам.)
