Дмитрий Быков - Медведь. Пьесы
ПОЛКОВНИК (Мише). Слушай, академик, не лезь. Без тебя тошно. Он идеолог, он знает, что говорить…
ИДЕОЛОГ. Я готовил покушение. Я замышлял ужасное. Я говорил глупости.
МИША. Вы бы это все сказали в программе «Сходитесь». Рейтинг был бы — мама дорогая!
ПОЛКОВНИК. Закрыли программу «Сходитесь».
МИША. Вот черт, а я и не знал. За что же?
ПОЛКОВНИК. Дискутировали много. Надо было сразу меж глаз… Вместо нее теперь ток-шоу «Разойдись».
Вбегает АП.
АП. Отсняли?
ПОЛКОВНИК. Иннокентий, имеешь что добавить?
ИДЕОЛОГ. Прошу убить не сразу, дать помучиться. (Рыдает.)
АП. Скармливайте.
МИША. Что значит — скармливайте? Вы в своем уме? Я понимаю, когда этот предлагал, но вы-то…
АП. Между прочим, он дело предлагал. Только момент был невыгодный. Тогда были тучные дни, все в шоколаде. Мы думали — так и пронесет. Оказалось, нет. Не пронесло. Бесплатный газ бывает только в душегубке. Значит, скармливать.
Идеолог рыдает.
Ну, Иннокентий Всеволодович! Сам же, сука, говорил — нет прорыва без жертв!
ИДЕОЛОГ. Ну какой же это прорыв…
АП. Это полный прорыв, Иннокентий Всеволодович! Это прорыв по всем направлениям! Идите осуществлять модернизацию и будьте счастливы — завтра все это покажут в прайм-тайм!
ПОЛКОВНИК. Извини, профессор.
Вталкивает Идеолога в ванную и подпирает дверь.
Идеолог бешено молотит в дверь кулаками. Из ванной доносится вой Идеолога и пронзительный визг медведя. Резкий удар, Идеолога выпихивают обратно.
ИДЕОЛОГ (отряхиваясь и приводя себя в порядок). Брезгует, сволочь.
АП (в задумчивости). Надо же. И на это не сгодился.
ИДЕОЛОГ. Ну… я пойду?
АП. Иди, что с тобой делать…
Пауза.
МИША. И что же… теперь — все?
АП (глядя куда-то вверх). Если бы этот ваш автор что-то из себя представлял… Сейчас, конечно, уже понятно, что он не Эрдман и не Шварц, и даже не Горин. Сейчас уже видно, что его потолок — стишки в газетке. Пусть бы он их и писал, они никому не мешают. А театр — другое дело, в театре должно быть действие и герой. В жизни, в политике даже — их может не быть, без них могут пройти десятилетия, и никто ничего не заметит. А в пьесе нужен герой, но он никогда не увидит такого героя, который мог бы спасти всю эту нашу жалкую пьесу. Это должен быть молодой человек, с талантом, который придает ему зоркости, и энергией, которой хватило бы на десятерых. Он начинал когда-то со стихов или тоже пьес, неважно, — но понял, что это время миновало. В наше время надо художествовать в другом театре, переставлять не слова, а людей, рисовать не красками, а толпами! Он идет в политику, потому что это высшая форма творчества, потому что после «Черного квадрата» Малевича, после супрематизма — да-да, я знаю и это слово, не извольте беспокоиться, — следующим направлением в искусстве может быть уже только пиар! Уорхол это доказал, Джексон продемонстрировал… Прочие формы искусства кончены. И он идет в политику, этот человек, понимающий цену всему и знающий столько слов. Он приходит во власть, он делает блестящую карьеру. И в тот самый миг, когда все эти ничтожества, все эти твари, все эти м-р-а-з-и уже готовы стать красками на его палитре, когда он уже готов приступить к своему главному шедевру — новой пиар-концепции страны, где нет никакого народа вообще, — происходит этот идиотский кризис американской ипотеки, и он снова ощущает себя никому не нужным, вот где трагедия! Это вы можете понять, вы, жалкие остатки прошлого века, вы, пыль на его ботинках, каждый из которых стоит больше, чем все вы заработаете за всю свою ничтожную жизнь…
МИША (осторожно). Понимаете… мне все-таки кажется, что если бы вы чуть менее пренебрежительно думали обо всех этих… Я имею в виду — обо всех ничтожествах, о которых только что говорили… Мне кажется, может быть, тогда было бы чуть лучше, или по крайней мере этот ваш герой не кончил бы таким печальным образом… извините, но я считаю…
АП (выходя из транса). Что вы сказали?
МИША. Я сказал, что если бы этот молодой человек иногда думал о других не так гадко…
АП. Кто вы такой?
МИША. Я хозяин медведя.
АП. Что вы здесь делаете?
МИША. Не знаю.
АП. Вот и молчите. Я не с вами разговариваю.
МИША. А с кем?
АП. С автором. Ладно, счастливо оставаться. (Пинает ведро с мумием, уходит.)
Звонок в дверь. Миша впускает Дьякона и Зоолога.
МИША. Здравствуйте, как я рад! Мне давно хотелось с вами поговорить…
ДЬЯКОН. Да меня и прислали поговорить. Здравствуй, раб Божий. Жалобы есть?
МИША. Есть. Воет очень.
ДЬЯКОН (крестит дверь). Понятно, что воет. Кому ж охота… (Заглядывает в глазок.) Вроде поменьше стал.
МИША. И аппетита нет. Только что от обеда отказался.
ДЬЯКОН. Так что ж такого? Время-то постное, тварь освященная… он и чувствует… Ты бы морковки ему.
МИША (с надеждой). Морковки? Я потру…
ДЬЯКОН. Ты вот чего, раб Божий. Сам понимаешь, сейчас всякое может… Кризис, чего говорить. Дна не видать. Так вот я тебе хочу сказать — все в руце Божией, Миша. И надо спасибо сказать. Что бы ни было — спасибо. Понимаешь? Во-первых, все к лучшему, а во-вторых, что ты ни скажи — оно ведь так и будет. А тебе лучше, если ты без злобы. Так что ты благодари, Миш. Встал — благодари. Покушал — благодари. Живой — благодари. Жена ушла — отлично, пришла — отлично…
МИША. Нет, отец дьякон. Я и раньше-то с трудом, а сейчас я так совсем не могу.
ДЬЯКОН. Ну вот то-то ты мне и не нравишься. Чего изменилось-то, Миш? Недоволен-то чем?
МИША. Ты понимаешь, какая странная вещь. Вроде какая-то жизнь началась, а сразу и кончилась.
Зоолог в это время начинает копаться в своем рюкзаке и свинчивать что-то из лежащих там деталей.
ДЬЯКОН. Нет, это-то я понимаю. Ты вроде большим человеком стал, и вдруг такая катавасия. Но мы ж тебя не виним, Миш. И потом, это бывает. Врачу Тимашук было тоже знаешь как обидно?
МИША. Слушай, отец дьякон! Вообще уже… При чем тут врач Тимашук? Если ты думаешь, что мне дипломы нужны, так я тьфу на эти дипломы. Что мне это все? Я не верил, когда вручали, и плевал, когда забирали… Я другого не пойму: вот был вроде какой-то смысл. Отвратительный, чего там, позорный! Но он был. А сейчас я вроде опять ничего не понимаю…
Рабочие сцены начинают разбирать декорацию, уносить рамку, ведра с мумием, подарки медведю и т. д.
ДЬЯКОН. Миш! Вот ты скажи мне, простому человеку. Ты не пробовал просто жить?
МИША. Пробовал. Сорок пять лет пробовал.
ДЬЯКОН. И что? Плохо разве? Да отлично! Утром встал, покушал. Салат любишь?
МИША (вяло). Люблю.
ДЬЯКОН. Хорошо! Со сметаной, с маслом?
МИША. С майонезом.
ДЬЯКОН. Отлично! Огурцы свежие, соленые?
МИША. Я люблю сахалинский. С лососем.
ДЬЯКОН. Нет лосося, Миша! Не завезли лосося!
МИША. Давай с солеными огурцами.
ДЬЯКОН. Хорошо! Видишь, ты уж и продвинулся. Другой бы зароптал: не надо мне огурцов, хочу лосося! А ты — правильно, нету, и ладно. По-нашему, по-православному. Еще чего хочешь?
МИША. Чаю. (Спохватываясь.) Да, кстати, хотите чаю? А то я не предложил…
ДЬЯКОН. Давай, можно чаю. Где ж хозяйка-то, Миш?
МИША. Ушла хозяйка.
ДЬЯКОН. Хорошо! Слава Богу за все. Она ушла, а мы вот пришли, все уравновешено… (К Зоологу.) Ты как, готов там?
ЗООЛОГ. Сейчас, сейчас…
ДЬЯКОН. Ты пойми, Миша: думать-то не надо. За тебя есть кому подумать. А ты будь свеж духом, вот и будет ладно…
МИША. Ты знаешь, отец дьякон, где-нибудь, может, оно и нормально. Но у нас нет, понимаешь?
ДЬЯКОН. Почему? Не уразумел.
МИША. Я сам не уразумел. Но я теперь понимаю, что если тут живешь — как-то надо понимать зачем. Иначе черт-те что. Тут для того, чтобы просто встать с кровати, надо иметь какой-то огромный стимул. Особенно если зима. Где-нибудь на Таити открыл глаза — и хочешь встать. А у нас открыл — и хочешь лечь. Это ужасное ощущение. У нас столько всего надо делать, и такого в основном неприятного, что надо знать — зачем. Понимаешь ты это? Иногда самая простая вещь такого требует напряга, и все на пустом месте, — что просто, знаешь, лег бы и лежал, и почти все так и делают. Так что если не знать зачем, — получается, как сейчас. А как сейчас — мне не нравится, отец дьякон. Слава Богу за все, служу России, но мне не нравится.
ДЬЯКОН. Эк тебя медведем-то… Правду, видно, что-то исходит.
МИША. Не говори.
ДЬЯКОН. Слышь, специалист?
ЗООЛОГ. А?
ДЬЯКОН. Он задумываться стал. Раб-то Божий.
ЗООЛОГ. Ну так это по твоей части, затем и позвали.
ДЬЯКОН. Нет, товарищ дорогой, этак не получится. Это как раз не по моей. Раз он задумался, значит, веры нет, а раз веры нет, то я пошел.
