Михаил Шатров - Именем революции
Степан. А почему охрана его не задержала?
Сеня. Внимания не обращали: мальчишка как мальчишка. Они на это и били. Через первый караул он свободно проходил…
Борис. Но там же забор?
Сеня. Выломали небольшую дыру. Взрослый бы не пролез, а мальчишка запросто. Говорят, раз десять туда приходил. И каждый раз взрывчатка и капсюли… А уходил по линиям… Там его ждали.
Резко поднимается Вася. Растерянно смотрит на всех.
Вася. Какие капсюли? Он им не капсюли, а книжки туда таскал! Библиотека погибла.
Сеня. Какие книжки? Откуда ты знаешь?
Вася. Так это же я носил! На Казанский вокзал! Только никакие не капсюли, а книжки.
Сеня. Ты?
Вася. Ну да! У них библиотека погибла… А в последний адрес я не отнес, не успел. Вот они! (Достает книжки.) Только это же книжки, а не капсюли! Перепутали что-то!
Сеня бросается к книжкам, быстро развязывает их. В середине каждой связки коробка с капсюлями. Вася потрясен.
Они сказали — книжки…
Сеня. Кто сказал? Куда ты их должен был отнести? Василек, вспомни! Это очень важно. Они враги, их надо скорее поймать!
Вася. Так вот же адрес! (Достает бумажку.)
Сеня (взглянув). Дача Каминской? Всем оставаться на местах! (Бросается к телефону.) Сто сорок один! Сто сорок один!
Наступает мучительная пауза.
Вася. Но они ведь сказали — книжки!
Петя подходит к брату, становится рядом.
Выходит, что я предатель, да?
Степан (сурово). Не предатель, но около.
Петя. А я хлеб принес… Вы теперь нас выгоните, да?
Все молчат.
Яшка. Пацаны! Что же вы молчите? Он не нарочно! У него отец красноармеец — убили… Они были все время одни. Теперь только мы у них. Эти гады его обманули. Все, что хотите, сделаю — пусть останутся. Выгоните лучше меня! Пацаны, это же наши братишки!
Сеня (по телефону). Говорит Коган. Срочно наряд: Сокольники, Лесная, двадцать восемь. (Опустил трубку.) Считаю всех мобилизованными!
Все вооружаются.
Книги свяжите. (Васе.) Не плачь. Сейчас все обмозгуем. Бери книги. Время терять нельзя, можем упустить. (Пете.) Ты куда?
Петя. С вами.
Сеня. Нельзя. Возьми сирену… Отвечаешь за нее головой. Прикажут — дашь тревогу. Ясно?
Петя. Ясно.
Сеня. Все в порядке?
Раздается звонок.
Слушаю! Хорошо… Тоня, тебя немедленно в райком. Пошли!
Все уходят.
Петя (остается один, подходит к столу, долго смотрит на хлеб. Взяв один кусок, подносит к лицу, втянул в себя сладостный запах, потом положил и отошел к креслу. Прислушался, ему страшно). Страшно…
Раздается звонок.
(Сначала пугается, потом берет трубку.) Говорите… Я кто? Член Союза рабочей молодежи Петька.
ЗанавесДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
КАРТИНА СЕДЬМАЯ
Гостиная дачи Каминской. Большой зал. Слева изогнутая лестница ведет на балкон второго этажа, балкон с балюстрадой. Его поддерживают три колонны. С балкона две двери ведут в комнаты. В центре зала — большой круглый стол. Прямо — два окна. Направо — входная дверь, налево — дверь в другие помещения; она скрыта лестницей. В зале — ковры, богатая резная мебель, старинные часы, стеллажи с книгами, пальмы. На сцене Романовский и Каминская. С улицы доносятся революционная песня и мерный шаг идущих. Иногда эти звуки стихают, но только затем, чтобы вспыхнуть с еще большей силой. Это идут рабочие отряды. Они идут с факелами; на стенах, лицах присутствующих играют кровавые отблески. Горит несколько свечей.
Каминская (у окна). Сейчас услышим…
Часы бьют восемь раз.
Ну? Ну?
Романовский. Почему нет взрыва?
Малинин (выходит из своей комнаты на балкон). Фейерверк задерживается.
Романовский. Все было подготовлено, ничего не понимаю…
Малинин. Еще один провальчик. Мило. (Уходит к себе.)
Каминская. Перестаньте каркать! Надо ждать Ярцева. Наверное, он перенес час взрыва… А они всё идут и идут…
Романовский. Подняли на ноги все ячейки города.
Каминская. Я не могу больше слушать эти песни.
Романовский. Вот так же они пели, когда я вернулся в Петроград. Пришел домой — квартира занята «подвальными».
Каминская. Опустите шторы.
Романовский (опускает шторы, звуки с улицы глуше). Черт возьми, ничего не видно.
Каминская. Вы не представляете себе, какой это ужас, вот почти год сидеть со свечкой. Они не дают в буржуазные квартиры света. Я так мечтаю о том, чтобы зажглась моя люстра. Эта темнота невыносима. Она так и обступает тебя. Скоро десять. Ярцев никогда не опаздывает. Быть может, позвонить?
Романовский. Не надо.
На балконе открывается дверь, появляется Малинин с документами в руках. Спускается вниз.
Малинин. Анна Семеновна, эти документы надо будет спрятать в часы. Здесь явки и список организации.
Каминская. Сейчас открою. (Подходит к часам, начинает возиться.)
Малинин. Хитрая механика.
Каминская. Напротив, все очень просто. Выкладываете слово «всемогущий», — часы бьют двенадцать раз, на последнем ударе стенка открывается.
Все это происходит на наших глазах. Каминская прячет документы, закрывает часы. Наступает тишина. Все молчат.
Малинин. В «Славянском базаре» продавали чудесные пирожки с мясом.
Каминская (у окна). Идут. И конца не видно. Романовский. Я не хочу их слушать! Включайте граммофон! (Успокаивается.) Нервы, черт бы их взял.
Каминская заводит граммофон; звучит пошленькая шансонетка.
Малинин. Годы прошли давно, страсти утихли, молодость жизни прошла… (Яростно, на граммофон.) Заткните глотку этой публичной девке! Я сам буду петь! (Берет гитару, настраивает и с большой грустью напевает старинный русский романс «Белой акации гроздья душистые».)
Каминская тихо подпевает. Романовский подходит к окну, приоткрывает штору. С улицы врывается песня: «Смело мы в бой пойдем!»
Романовский. Малинин, а нельзя ли что-нибудь другое? Вы слышите, они поют то же самое, только слова другие…
Малинин (минуту слушает). Сволочи! Дом отняли, семью отняли, родину отняли! Даже песню любимую отняли! Все отняли!
Каминская (в ужасе). Смотрите! Что это?!
Огромная люстра, висящая над столом, начинает медленно зажигаться; видны красноватые, накаливающиеся волоски ламп.
Почему дали свет? Мне страшно! Погасите его!
Ярцев (в дверях, спокойно). Сегодня ночью будут обыски. Поэтому свет.
Каминская. Алексей, я боюсь этого света! Погасите люстру!
Малинин. Почему нет взрыва?
Ярцев. И не будет. Нашли. (Ходит по комнате.) Ничего не мог сделать. Сегодня утром арестованы Свидерский и Александров.
Романовский. Организация провалена?
Ярцев. Нет, они попали случайно, во время облавы. Но это все ерунда, самое страшное другое. Я не могу больше вернуться на Лубянку.
Романовский. Дзержинский?
Ярцев. Да. У него удивительное чутье. На двенадцать часов ночи вызвал меня к себе с вашим делом. Я знаю, чем это кончится. Мы немедленно уходим отсюда. Машина за углом. Доставайте документы. До сих пор не могу отделаться от ощущения, что за мной следили.
Каминская. Алексей, а как же я?
Ярцев. Останешься здесь. Когда будет нужно — дадим знать.
Раздается осторожный стук в дверь.
Спокойно! (Достает револьвер.) Черный ход?
Каминская. Открыт.
Ярцев. Мы выйдем туда…
Снова стук.
Это не ЧК. Если что-нибудь подозрительное, скажешь: «Простите, я спала», мы уйдем.
