СВОИ-2000 - Шапито-шоу
КРЫМ. СИМЕИЗ. ПАЛАТКА. НОЧЬ
Ночь. Палатка стоит как-то неудачно, почти на обрыве. Дождь слегка шелестит. Отец спит. Сын ежится, садится, ощупывает вокруг себя, светит фонариком. Отец приоткрывает глаза.
Отец. Чего ты?
Сын. Змеи…
Отец. Прекрати! Спи.
Отец выхватывает у Сына фонарь, выключает его, бросает в угол. Сын сидит, прислушивается. Отовсюду доносятся страшные звуки. Сын аккуратно, чтобы не потревожить отца, ложится. Но скоро снова поднимается. Сидит поджав ноги.
КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ. ДОМИК
Дождь моросит. Отец и Сын выходят к одинокому домику.
Они в доме. Отец хозяйничает. Берет кастрюлю. Проверяет, есть ли электричество. Смотрит, что за крупа. Собирается готовить.
Отец. Это такие домики в горах, их еще называют приютами. Коммунизм в отдельно взятом доме. Приходишь, пользуешься — потом что-то свое оставляешь. Закон гор. На вот, помой. (Протягивает Сыну сковороду.)
Сын возвращается с кастрюлей. Отец насвистывает под нос («Если парень в горах не ах…»), что-то помешивает в кастрюле. Сын видит в окне человека в кепке, присматривающегося к происходящему внутри. В окне Айдамир.
Сын. Пап, смотри!
Отец смотрит, но там уже никого нет. В дверях появляется маленький, худенький, скромный человек в больших сапогах и с ружьем (егерь Айдамир).
Айдамир. Вы кто?
КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ. ДОМИК
Айдамир и Сын уже за столом. Отец накладывает всем еду на тарелки.
Отец. Вот Айдамир — это я понимаю человек! Егерь! Хозяин! Один! На весь лес! А ты?
Сын. Я на самом деле тоже один живу…
Отец. Один! Ты на сорока с лишним метрах грязью
зарос так, что встать негде! Что ты там один? Ты хоть раз суп себе сварил? Гвоздь вбил? А он отвечает за все! Сколько зверей, сколько птиц, какой урожай, есть ли зверям что есть, нет ли браконьера… Огромная ответственность. А этот чуть что — со своим мобильником тыр-пыр: «МЧС? Приезжайте!» Какое МЧС? Сам!
Отец с аппетитом наворачивает. Сын молча ковыряется в тарелке.
Айдамир. А вы не хотите на охоту?
КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ. ОХОТА. ДЕНЬ
Отец, Сын и Айдамир идут по лесу, на охоту. У всех троих ружья.
Отец. А ты знаешь, что кабан мог царствовать на земле вместо человека?
Сын. Как это?
Отец. Кабан идеален с точки зрения выживаемости вида. Во-первых, жрет все подряд…
Айдамир. Да он заколебал. Все пожрал…
Отец. Ни холода, ни жары не боится. Куда хочешь пролезет.
Айдамир. Только по деревьям не лазает, слава богу.
Отец. Мощный, как танк. Тараном что хочешь пробьет. Клыки как кинжал!
Айдамир. Да-а. Если на тебя побежит, то ой-ей-ей.
Сын. А мы прям к его норе идем, что ли?
Отец. Какая нора? У него нет норы. Он спит, где хочет.
Сын. А как мы его найдем?
Айдамир. Да знаю я, куда он, сука, ходит.
Сын. А нельзя разве залезть на дерево и оттуда выстрелить?
Отец. Ты что! Отдача от ружья, свалишься прямо к кабану!
Айдамир. Его еще хрен подстрелишь. От него пули отскакивают.
Сын. Как отскакивают?
Айдамир. У него ж броня на спине!
Отец. На медведя идешь — готовь постель, а на кабана — готовь гроб!
Сын. Как же быть?
Айдамир. Если кабан на тебя бежит, поделать ничего нельзя. Только отскочить.
Сын. Как это?
Айдамир. В сторону! (Показывает, как надо прыгнуть.) Он проскочит мимо.
Сын. Получается, у нас практически нет шансов его убить?
Айдамир. Надо бы убить.
Отец. Суперживотное, да? И знаешь, что ему помешало завоевать мировое господство? Снег! Насыплется какая-то дрянь с неба, и эти животные, такие стремительные, сильные, вязнут в рыхлой массе, пассивном холодном снеге — проваливаются, не могут двигаться, корм раскопать. Выпадет снега больше сорока сантиметров — целые стада вымирают.
Айдамир. Тс-с!
Отец и Айдамир медленно и бесшумно крадутся по тропе. Кабан уже виден. Отец оглядывается, начинает искать глазами Сына.
Отец. А Никита где?
КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ. ДЕНЬ
Сын тем временем быстрым шагом торопится к дому. За спиной у него раздаются выстрелы. От звука выстрелов Сын подскакивает, пускается бегом, меняя направления, как показывал Айдамир.
КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ. ДОМИК. НОЧЬ
Сумерки. Сын лежит в спальнике, отвернувшись к стене, с открытыми глазами. Слышно, как идут Отец с Айдамиром.
Отец. Спит герой. Как ни в чем не бывало. Э-эх… Послушай! Мне знаешь, как не хватает таких, как ты! Я серьезно говорю, давай поставим пьесу про кабана? Это же я! Я кабан! Вот я, поросеночек, родился. Кругом свиньи, а я маленький, наивный.
МОСКВА. ТЕАТР СТАНИСЛАВСКОГО. ДЕНЬ
Отец исполняет на сцене под музыку странный танец, рядом на высокой скамейке сидит Айдамир с ружьем.
Отец. Вот я подрос, все дерутся, мы пока в одном стаде, потом я уже ухожу, я один, секач. Пришел, показал класс, дал всем любовь, оплодотворил — и снова в лес, потом я уже стар, я кабан-одинец, одинокий, гордый и злой, молодые сильнее меня, а я все дерусь, хоть и без толку. И вот я остаюсь один в лесу умирать.
Отец поет:
Ну зачем ты мне так долго говоришь про снег,
Что-то там такое про снег.
Я все равно ничего не понял, я ничего не понял.
Просто какие-то куски льда,
Просто снег, я ничего не понял, ничего.
Иди скорей, иди ко мне.
Я ведь тоже на ту же букву. Ну, ну скорее
иди ко мне.
У меня язык весь высох в моем ребяческом рту.
Ни рук, ни ног, видимо, еще рано,
Видать, совсем еще рано.
О, если б кто-нибудь вмонтировал камеру,
Понаблюдал бы за мной,
За моей внутренней жизнью…
Набухают большие кубы величиной с дом.
О-о-о!!! Как я хотел бы подружиться с тобой,
чтобы был мир…
О! О! Никого не было ближе тебя, не в смысле
близких, а вообще.
КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ. ДОМИК. НОЧЬ
Отец. Мы с тобой вместе должны это сделать.
Айдамир. Да я ничего в этом не понимаю.
Отец. А не надо понимать. Ты в жизни понимаешь — это важнее.
Сын делает вид, что спит.
КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ
Утро. Айдамир стоит у домика. Отец и Сын уходят, поднимаются в гору. Отец оглядывается и машет Айдамиру рукой, сжатой в кулак, как бы в знак солидарности. Сын видит этот жест и улыбку.
КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ. ДЕНЬ
Оба идут молча, долго-долго, только камни и ветки хрустят под ногами. Сын поглядывает на Отца, но Отец мрачен. Молчание длится довольно долго. Сын пытается его нарушить.
Сын. А ты видел последний фильм Михалкова?
Отец. Да.
Сын. Как ты думаешь, как он до такого дошел? Почему?
Отец. Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
Сын. Ну как, ужасный же фильм, длинный, фальшивый, напыщенный. Он ведь снимал когда-то нормальные вещи… Почему он так опустился?
Отец. Никита, мне кажется, я совсем перестаю тебя понимать…
Продолжают идти молча.
КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ. ПОЛЯНА 2. ДЕНЬ
Стоянка. Палатка поставлена. Отец и Сын у костра, молчат. Отец варит в котелке еду. Неожиданно он говорит:
Отец. Что-то ничего у нас с тобой не получается…
Сын смотрит вопросительно.
Отец. Я думаю, завтра дойдем до трассы, ты садись в автобус — и в Москву. А я тут один поброжу… Нечего тебе здесь делать. Тебе же все это неинтересно. Это я — одинец. Всю жизнь был один — и умру один.
Сын подкладывает ветку в костер, рука дрожит.
КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ. ПОЛЯНА 2. ДЕНЬ
Утро. Солнце пробивается сквозь щели в палатке. Сын лежит в палатке с открытыми глазами. Слышен стук топора — Отец рубит дрова. Вдруг дикий крик. Сын подскакивает в спальнике. Тишина. Сын выползает из палатки.
Отец. Никита! Сынок! Все кончено! Я не боец! Я не боец!
Испуганный Сын видит скрюченного на земле Отца, корчащегося от боли.
КРЫМ. СИМЕИЗ. ГОРЫ. ДЕНЬ
Солнце светит. Отец висит на ветке. Сын стоит, с болью смотрит и ждет.
