Василий Аксенов - Цапля
РОЗА. Я голосовала за любовь. Простую и волнующую.
КЛАВДИЯ. Я за то, чтоб не лезли всякие, чтобы мне своего разные умники не навязывали.
ЛЕША-ШВЕЙНИК. Нормальночка. Я за свободу Зимбабве.
ЛЕША-СТОРОЖ. За пыль, за пыльцу, за душу рассейску.
ЛАЙМА. За счастье, которое окрыляет!
МОНОГАМОВ (глухо). Я понимаю вас всех, мои дорогие друзья. Я голосовал, как всегда, вместе со всеми, за всех, и я никогда…
Небо становится изумрудным. Розовые лучи то ли заката, то ли восхода косо ложатся на веранду. Поднимается ветер.
В трепещущих белых одеждах на веранду поднимается Цапля. Моногамов вскрикивает и зажимает себе рот руками.
ЦАПЛЯ. И ты меня никогда не разлюбишь, мой россиянин!
МОНОГАМОВ. Никогда, моя Цапля! (Ползет за ней на коленях, падает, простирает руки.)
СТЕПАНИДА (потрясенная, взирает на Цаплю, словно дитя). Нет, это не Цапля! Это что-то прекрасное! В детстве мне казалось, что это где-то есть, но я никогда этого не видела! Я просто не верю своему счастью! Что вы такое?
ЦАПЛЯ. Я – Цапля! (Протягивает ей руку.)
Степанида благоговейно берет ее руку, они идут рядом, слегка торжественно, будто в полонезе.
У Степаниды вдруг лопается одна из ее шаровидных грудей, потом другая, потом с шипеньем опадают обе ягодицы и живот. Одежды обвисают на ней, и она идет рядом с Цаплей, жалкая, застенчивая и вполне человечная.
ЛАЙМА (Цапле). Я должна вам сознаться. Я никогда в жизни не находила никакого минерала. Я не могу забеременеть. Если бы не ваш приход, я бы никогда не узнала, что в мире есть счастье. Что вы такое, ослепительное?
ЦАПЛЯ (протягивает ей руку). Я – Цапля!
Теперь уже троица шествует по сцене под еле слышные звуки полонеза. Счастливый, сияющий Моногамов ползет за Цаплей, держа сверкающий белизной шлейф.
Все остальные движутся вокруг кругами, как бы притягиваемые магнитом. Только лишь черти не обращают ни на кого внимания, наслаждаются друг другом, ловят кайф.
ЛЕША-ШВЕЙНИК (бросается к Цапле, вопит). Я не знаю, что вы такое! Никогда не предполагал, что вы появитесь в пьесе, такое! Я должен признаться – я подделал путевку. Она – фальшивая! (Горькорыдает.) Я весь фальшивый!
ЦАПЛЯ (протягивает ему руку-крыло). Не плачь! Я – Цапля!
РОЗА. Мне тоже нужно признаться в чем-то, я еще точно не знаю, в чем. Я тоже всех дурачила, я саму себя дурачила. Корчила аристократку духа, а сама мечтала только о пенисе Что бы вы ни были, могу я прикоснуться к вам?
ЦАПЛЯ. Можешь! Я – Цапля! (Протягивает ей руку.)
БОБ. Я счастья жаждал только для показателей в прыжках! Кто я? Чему служили мои ноги? Зачем я прыгаю выше всех? Скажите мне, если вы и вправду пришли!
ЦАПЛЯ (протягивает ему край своего одеяния). Узнаешь! Я – Цапля!
КЛАВДИЯ. Пожалейте меня просто так! (Плачет.) Дуры-то имеют право на счастье? Дуры, нахалки, хапужницы? Вы, как вас звать-то?
ЦАПЛЯ (протягивает ей край одежды). Я – Цапля!
ЛЕША-СТОРОЖ (падая, катясь кувырком). Труса, труса пожалейте! Стихи писал – боялся, в Цаплю влюбился, в драму влез – перебздел до смерти, грибы сушу – и то боюсь! Пожалейте труса, Сиятельство! (Выбрасывает свое стеклышко.)
ЦАПЛЯ. Дай руку и ты, Леша-сторож. Я – Цапля! (Протягивает ему уголок шлейфа.)
Теперь уже все прикасаются к ней, кто к пальцу, кто к локтю, кто к белому оперенью. Всех она ведет за собой в тихом полонезе. Наконец она останавливается в центре сцены, и все персонажи (за исключением чертей) садятся или ложатся рядом, располагаясь, как клумба вокруг скульптуры. Все смотрят на Цаплю с обожанием и счастьем. Лица светятся.
ЦАПЛЯ. А ты, мой россиянин, ты первый полюбил меня, и я первого полюбила тебя, но сейчас ты – один из них.
МОНОГАМОВ (сияя). Конечно. Я понимаю, моя Цапля! ВСЕ (со вздохом полного счастья). Наша Цапля!
10. Волшебный мир
Каков волшебный мир нам преподнес Творец! Сосна, сова, луна, автомобиль, дорога… Дано увидеть тем, кто не совсем слепец, дано услышать тем, кто слышит хоть немного.
Таков волшебный мир. Плетешься с рюкзаком. Восточный Крым, базар, початок кукурузы, похмельный ренессанс вдвоем со стариком, похожим на козла и Робинзона Крузо.
Таков волшебный мир. В Парижской Опера тонка, нервна, юна антрактов примадонна. Шиншиллы на плечах, шампанского игра, явленье волшебства плейбоям беспардонным.
Таков волшебный мир. Сосед ваш Иванов, сутрянки похар-кав, уходит за газетой. Мясистое лицо еще во власти снов. С газетой под дождем он требует ответа.
Таков волшебный мир. Погибший в муках пес, пречистая душа, шотландский сильный сеттер, промчался через год и поднял чуткий нос и в некий песий рай прошелестел, как ветер.
Таков волшебный мир. Готический собор, торговый эпицентр, свободы баррикада, весенняя метель садовых липких спор, горластый саксофон, Джоан Баэз, баллада.
Таков волшебный мир. В нем властвует Господь. В нем ангелы поют, в нем заседают черти. Облачена в «деним», стареющая плоть предполагает жить, не думая о смерти.
Таков волшебный мир!
Каков презренный танк?
Таков волшебный мир!
Каков презренный танк?
Таков волшебный мир…
ЦАПЛЯ. Ну, вот теперь мы все вместе. Даже и черти наши рядом, усталые черти, спутники человечества. Сказано, что спасутся все. Вы спрашиваете подробности, но я не все знаю. Я знаю лишь, что вокруг вас ваш мир, дети мои. Песок и сосны, дети мои. Болота и море, дети мои. Дороги и государственные границы. Ночью, когда я взывала к вам, спали вокруг города, и шелестела листва. Вы просыпались, и на грани яви и сна вам казалось, что вы понимаете мой призыв, но явь сгущалась, и вы его теряли. Что мне нужно передать вам… (Внезапно замолкает и опускает голову.)
ВСЕ (с нарастающей тревогой). Что? Что? Что? Что? Что? Что? Что?
На сцену с вызывающими улыбочками и виноватыми поклонами к стенке с ружьем вытанцовывают черти.
ЦИНТИЯ (кланяется зрителям и актерам). Пшепрашем паньство, но если зи хабе нах театр айн штюк сцена…
КАМПАНЕЕЦ (вздыхает). К сожалению, полагается…
КЛАРЕНС. Айн штюк мауэр, уолл, стена… (Стряхивает слезу.)
ЦИНТИЯ. Если сцена хабе стена…
КАМПАНЕЕЦ (разводит руками). По законам драматургии…
КЛАРЕНС. Имеет гвоздь! (Хнычет.)
ЦИНТИЯ. Иф уи хэв стена и гвоздь…
КАМПАНЕЕЦ (смущенно покашливает). Объективная реальность, товарищи.
КЛАРЕНС. Висель ружье? (Молча рыдает.)
ЦИНТИЯ (смущена до предела). Если нах мауэр висель ружье…
КАМПАНЕЕЦ. Простите, не я это придумал, но оно должно убить. (Толкает стенку с ружьем, машет рукой и отворачивается в искреннем огорчении.)
Стенка с ружьем начинает медленное вращение.
ВСЕ (отчаянно). Нет!
КЛАВДИЯ (истерично). Лешка, сделай что-нибудь!
РОЗА (рыдая). Алексей, остановите вращение, я вас умоляю!
Леша-сторож и Леша-швейник становятся на колени.
ЛЕША-СТОРОЖ (отчаянно). Что мы-то можем сделать против законов драматургии? Мы-то, неумытые?
ЛЕША-ШВЕЙНИК. Для этого надо родиться другими! Обнимаются и плачут.
Стенка с ружьем продолжает медленное вращенье.
ВСЕ. Нет! Нет! Нет! (Вскакивают и загораживают Цаплю своими телами, скрывают ее от глаз.)
Громоподобный выстрел.
Все разлетаются в стороны – и люди и черти.
В центре сцены комок белоснежных одеяний – неподвижная Цапля.
УБИТА!
Застывшие позы почти непереносимой скорби.
Черти удаляются в глубину сцены и там, печально подпрыгивая, напевают свое любимое:
Бомбовозы везут,
Огнеметы метут,
Проползают тяжелые танки.
Если кончишь, мой друг,
Свой тяжелый кунштюк.
Залетай в легендарной тачанке.
Моногамов, тяжело кашляя, словно в последней стадии чахотки, выползает к рампе и смотрит в зал своими огромными глазами. Куча белых перьев покоится за его спиной.
МОНОГАМОВ. Прощай! Прощай, моя молодость! Как долго ты тянулась, тебе не было конца, а вот теперь – прощай! Теперь я начинаю умирать. Сколько лет я буду умирать, десять, сорок, это не важно. Прощай, мой мир, теперь я уже тебя не увижу. В Африке, в Европе, в Азии, в Антарктиде, в Америке и в Австралии – буду слеп. Прощай! Прощай, моя Цапля, мне нечего ждать, я тебя никогда не забуду, я тебя никогда не увижу! (Опускает лицо в ладони и застывает.)
