Андрей Платонов - Том 6. Дураки на периферии
за окном — избушка на взгорье с журавлем у колодца.
за окном — дедушка и внучек идут по полю, на котором уже есть проталины, следы весны.
за окном — корова глядит добрыми глазами на проходящий поезд.
за окном — погорелое селение и мертвая роща с обугленными стволами деревьев. Ольга внимательно, не отрывая лица от окна, наблюдает видения, что проходят за стеклом.
за окном — маленькое военное кладбище: несколько деревянных (дощатых) пирамидок с деревянными же звездами наверху и несколько крестов. Ольга встает и провожает глазами исчезающее кладбище.
Госпиталь, куда поехала ольга, Находился невдалеке от города, где Ольга родилась, вышла замуж, родила детей и прожила всю жизнь до войны. теперь, после долгой разлуки, Ольга снова увидела свой город.
Вдали видны руины разрушенного города. Ольга идет с чемоданом в руках по улице города, где все дома разрушены; она идет по тропинке, протоптанной среди кирпичной и каменной щебенки; общий ландшафт похож на то, что будто здесь прошла каменная метель, и она нанесла бугры, но не из снега, а из раскрошенного камня.
Стоит разрушенный взорванный дом. От него осталось полтора этажа. Со второго этажа, — что видно в пустые проемы бывших окон и стен, — свешивается изуродованная железная кровать, почти на весу держится шкаф, на стене (в интерьере) висят фотографии и картинки из детских журналов.
Ольга появляется из этого дома и стоит возле него, рассматривая его внутренность. Оставив чемодан на земле, она идет внутрь дома.
Ольга на втором этаже, где кровать, шкаф и фото с картинками на стенах.
Ольга снимает со стены фотографию: это семейная карточка — на ней Ольга с мужем и трое их детей: Степан, Петрушка и Настя. Ольга вглядывается в старую фотографию и берет ее с собой. затем она проводит рукой по спинке кровати, по шкафу, готовому сорваться, по стенам. Она наклоняется и подымает детскую погремушку и мужской портсигар; эти вещи она также забирает с собой.
Ольга смотрит снаружи, с улицы, на свой разрушенный семейный очаг.
Она берет чемодан и уходит по тропинке среди холмов каменной щебенки.
В руинах стоит уцелевшая деревянная скамья. У скамьи лежит большое спиленное дерево, и пень этого дерева находится тут же.
Ольга подходит к этой скамье и садится на нее…
Она сидит одна в размышлении, в воспоминании.
Она берет чемодан и отходит в сторону, садясь там на камни, а скамья остается пустая. Ольга смотрит из отдаления на пустую скамью.
Спиленное дерево исчезает: оно живое, оно растет, как прежде, возле скамьи. Позади скамьи не руины, а целый населенный дом, и окна его светятся вечерним светом — электричеством и отражением летнего заката солнца на стеклах окон.
По летней улице, где растут деревья у тротуара, идут двое юных людей: Алексей Иванов в гражданском костюме и девушка Ольга в белом платье. Иванов ведет под руку свою невесту. Юные Алексей и Ольга садятся на скамью под живым, растущим деревом, на котором бормочут, шевелятся листья.
Алексей держит руки Ольги в своих руках и говорит ей что-то, а Ольга в ответ молча улыбается.
К ним подходит женщина-мороженщица с ящиком мороженого. Алексей вынимает деньги и уговаривает ее. Женщина снимает с себя ящик с мороженым. Алексей отдает ей деньги. Женщина ставит ящик на землю и уходит, Алексей, продолжая говорить с Ольгой, ставит ногу на ящик с мороженым, и Ольга также ставит свою ногу на тот же ящик.
Алексей склоняется к уху Ольги и шепчет ей свои слова; Ольга молчит; Алексей целует ее в висок. Юная Ольга слегка вскрикивает и закрывает лицо руками — и нынешняя Ольга, стоящая на камнях, повторяет ее жест.
Прежняя реальная картина, т. е. руины, пустая скамья, спиленное дерево.
Реальная, наша Ольга подходит к пустой скамье и гладит ее рукой, ласкает в воспоминании о прошлом.
Улица незнакомого поселка. длинный деревянный дом. Над домом, над его крыльцом белый флаг с красным крестом.
Является Ольга со своим чемоданом и входит в этот дом, в госпиталь.
Внутри госпиталя. Приемная комната. Канцелярия. Сидит военнослужащая сестра. Она быстро перебирает выписки из историй болезней. Ольга стоит над ней в ожидании. Военнослужащая сестра находит нужный лист и читает его.
Сестра. По выздоровлении — выбыл в свою часть.
Ольга. А где его часть? Куда же мне ехать?
Сестра. Я вам могу сказать номер его полевой почты. Ищите по номеру.
Ольга. Я буду искать его, я его найду.
Сестра. Ищите. Вы его жена?
Ольга. Да… А вы видели его?
Сестра. Не помню. Их много у нас.
Ольга. Как же вы не помните?
Сестра. Не помню, дорогая, не помню. Я устала. Сколько их было!
Ольга поднимает свой чемодан и уходит от сестры.
Блиндаж. Обычная обстановка. На столе горит светильник, сделанный из сплющенной на выходном конце большой гильзы. В блиндаже майор Иванов, командир батальона, и еще три офицера: Исаев, Моргунов, Белоярцев; Моргунов — тоже майор, остальные капитаны, а по возрасту все они примерно ровесники; это те самые, немного знакомые нам люди, что ехали в одном вагоне, в одном купе с Ивановым. Иванов работает над картой.
Иванов. Ну, я расчертил — и маршруты для рот, и время их движения. Осталось согласование с соседями справа и слева.
Белоярцев. Это мы сумеем — согласоваться нетрудно.
Иванов. Нетрудно? Это самое трудное и есть — думать не о себе только, а и о соседях.
Исаев. Ничего, Алексей Алексеевич, теперь воевать недолго осталось.
Иванов. Вот будешь думать — ничего да недолго — и будет долго и трудно, и семью не скоро увидишь.
Трое офицеров переглядываются меж собой. Моргунов, самый старший по возрасту и самый веселый по нраву человек с большими усами, откровенно хохочет.
Моргунов. И семью еще увидим, Алексей Алексеевич, и детей еще новых нарожаем на радость. Во как будет!
Иванов. Не знаю, не знаю… У меня семья далеко — на том свете, наверное.
Моргунов. А может, и ближе.
Иванов. Едва ли. за всю войну всего одно письмо недавно получил, и то от сорок третьего года.
Белоярцев. да вон мне и пишет жена, а какая радость: я ей не верю.
Иванов. Что — изменяет, что ль? Вот горе! Обидели его!
Белоярцев. да не очень обидели, Алексей Алексеевич, а все-таки неудобно себя чувствуешь: измена же не подвиг! А я уважал свою жену.
Иванов. Какая измена! Что она — родине, что ль, изменила? — ишь ты, я бы сам тебе изменил, будь я на ее месте!..
Белоярцев. Это все так, но у меня тоже есть самолюбие, Алексей Алексеевич, и у вас оно есть, от него никуда не денешься!
Иванов. Самолюбие у тебя! Ага! А ты бы его чувствовал не теперь, а тогда, когда ты к одной Зое бегал, к регулировщице под Кромами, — помнишь иль забыл?
Моргунов. Он это слабо, он это слабо помнит, Алексей Алексеевич.
Белоярцев. Почему? Помню.
Иванов. Так чего ж ты жену заочно подозреваешь?.. Я вот и сам еще не знаю, кто больше для родины и для победы сделал — я или моя жена. Скорее всего она.
Исаев. Ну, как сказать! Из вас, Алексей Алексеевич, одной крови сколько вышло, если считать просто на граммы…
Моргунов. да пуда полтора, не меньше, ей богу. Из меня от двух тяжелых ранений вышло семь фунтов, я считал. (Он хохочет).
Иванов. А я не считаюсь здесь своей кровью, когда там у женщины и у подростка кости сохнут от работы круглые сутки, когда они там хлебом с картошкой не всегда наедаются…
Офицеры молчат.
Моргунов. Да, в тылу у нас тоже, выходит, богатыри.
Иванов. Наши жены там, наши советские женщины, наши дети и старики, — вот какие там богатыри. Это они нас всю войну и кормят, и одевают, и оружие делают в достатке с избытком.
Белоярцев. Это все совершенно верно, Алексей Алексеевич, и совершенно точно. Но я говорил, собственно, об одном частном случае, о любви…
Исаев. Вот это действительно частный случай! Как можно так думать! Пока этот частный случай существует, на земле всегда и счастье и надежда будут…
Белоярцев. Разве? Ты так хорошо и подробно это знаешь. А что есть любовь?
Исаев. Точно не знаю, а приблизительно. Любовь — это значит вперед, это внутреннее движение человека, это атака будущего оружием сердец…
Иванов. Не знаю, верно это или нет, но это красиво…
Белоярцев. Я о своей жене, а вы о человечестве.
Моргунов. Какая жена!.. другая станет перед тобой — ну, скажем, туловищем или частично корпусом — и человечества тебе никакого из-за нее не видно… И будешь ты в тени в одиночку жить! (Показывает игрою, как это получается, когда жена весь мир загораживает своим туловищем. Все смеются)
