Станислава Пшибышевская - Дело Дантона. Сценическая хроника.
ДАНТОН. Путь закрыт, братец. Я порвал с Питтом.
ДЕЛАКРУА (когда дар речи возвращается к нему). Раны Христовы… зачем?!
ДАНТОН. Так нужно было для блага государства. Враг Франции – мой враг.
ДЕЛАКРУА (сложил одно с другим). Стало быть, Twelve дал тебе отставку. Знаешь, Дантон, – это жаль. (Дантон сонно пожимает плечами. Собеседник решает его разбудить.) Послушай-ка, мой милый, – на убой я за тебя не дамся. Я теперь заболею на два дня; если ты меня за это время не вытащишь, я предложу Комитетам свои услуги в виде информации и сделаю это половчее, чем Шабо. Помнишь нашу миссию в Бельгии, а?.. A bon entendeur, salut[30]. (Хочет уйти.)
ДАНТОН (по-настоящему очнувшись, приглушенным рыком). Бесстыжий трус! Ты что же думаешь, что я сидел бы тут и зевал, если бы мне и впрямь что-то грозило?! Я что, букашка, чтобы этот Робеспьер мог раздавить меня одним пальцем? Одно дело – оклеветать Дантона у него за спиной, и другое – тронуть его!
ДЕЛАКРУА. Два дня, Дантон. До свидания.
ДАНТОН. Эй, Лакруа! Почем нынче драгоценные фламандские кружева?..
Делакруа вздрогнул; оборачивается несколько неуверенно, бледный от гнева. Дантон подходит к нему; лицом к лицу.
Они связали тебя со мной… ты в них запутался… (Рисует в воздухе петлю.) Лучше не пытайся разорвать эти любовные узы… не пытайся! У меня есть резервы, какие вам и не снились (Делакруа нетерпеливо пожимает плечами.), но скажу тебе вот что: теперь я сам берусь за дело. Я потолкую с этим Робеспьером, который притворяется, будто хочет бросить мне вызов; и если я за полчаса не обведу его вокруг пальца, то можешь пойти и выдать меня.
ДЕЛАКРУА (сухо). Посмотрим. (Поворачивается и уходит.)
Дантон возвращается к скамье. Через дверь ему слышен голос оратора; заинтересовавшись, открывает дверь настежь и слушает, прислонившись к косяку, с грустной улыбкой.
ГОЛОС РОБЕСПЬЕРА (напряженный до максимальной силы воздействия). …в зал тайных заседаний силой и потребовал трех голов. Он избрал себе трех столпов нашей финансовой администрации. Вы его знаете. Вы знаете, кто три его жертвы. Всех четверых мне, собственно говоря, видно отсюда.
Вы назвали их «снисходительными»? Вот она, их снисходительность.
Господа! Вы разгромили клику, которая хотела утопить Республику в крови, панике и голоде. А теперь безрассудно пропускаете другую, куда более опасную, тайные вожди которой руководствуются одной-единственной целью: личной выгодой – и не ведают моральных ограничений. Вы послушно исполняете волю людей, совершенно сознательно ведущих государство к пропасти. Очнитесь же, господа, и станьте бдительнее.
Бурные аплодисменты. Дантон прикрывает глаза и разражается коротким горьким смехом. Внезапно.
ДАНТОН. Камилл!.. Поди-ка послушай.
Камилл подходит.
ГОЛОС РОБЕСПЬЕРА (преодолев длительные аплодисменты). Вы увидели свою ошибку, господа. Не думаю, чтобы хитростью выманенный у вас декрет об аресте заслуживал дальнейшей траты времени. Отмените его и переходите к более важным вопросам.
Оглушительные аплодисменты. Дантон закрывает дверь. Они смотрят друг на друга.
КАМИЛЛ (после затянувшегося молчания). Я остаюсь с тобой, Дантон.
ДАНТОН. Разумеется. Покуда Робеспьер не соизволит поманить тебя пальцем. (Грузно садится.)
КАМИЛЛ (кротко). Ты меня еще не знаешь, Дантон. Я сказал тебе, что хотел бы за тебя умереть. Выходит, что скоро у меня будет возможность доказать тебе, пустые ли это слова.
ДАНТОН (мрачно). Очень ты мне этим поможешь. (Вдруг вскакивает, жизненные силы возвращаются к нему.) Однако где ж это видано – сразу нести всякую чушь о смерти! Ведь ни я под нож не спешу, ни Комитеты не торопятся за меня приниматься! Поднять руку на Человека Десятого Августа – сущее безумие, на какое не хватит духу даже у сбрендившего студентишки Сен-Жюста! Вся Франция восстала бы как один!
КАМИЛЛ (качает головой). Ты знаешь… я начинаю терять веру в народ.
ДАНТОН (значительно и таинственно). Народ знает своего хозяина, мой мальчик… Хе-хе! Благородному Робеспьеру снятся пленительные сны о могуществе… ему недостаточно управлять волей масс: он хочет завладеть человеком до самого мозга костей, каждого индивида насильно переделать в свой бумажный идеал – а впрочем, таких вот кровавых маньяков с замашками Христа полно в любой стране. Я же, дитя мое, я знаю человеческую природу. Вместо того чтобы бессмысленно с ней бороться, я потакаю ей. В этом секрет моей власти. Мне достаточно сказать три мудро подобранных слова, и целые толпы льнут ко мне, слушают меня, обожают меня. Он же ценой неимоверного усилия иногда принуждает народ к повиновению… ненадолго, после чего наступает реакция: еще более дикий страх и скрытая смертельная ненависть.
КАМИЛЛ (качает головой). Прекрати. Он обладает непостижимой властью над массами.
ДАНТОН. Ха-ха! Вот именно, пока он на них смотрит. Поддержки-то у него в конечном счете нету. Вся его власть – магнетизерские кунштюки, известные любому ярмарочному пройдохе… Вот почему он так плавно переманил у меня Конвент; и вот почему Конвент вернется ко мне, стоит ему сойти с трибуны. И он настолько ослеплен, что именно массы избрал фундаментом для своих амбициозных идей… не чуя, что массы – его заклятый враг! Я не подольщаюсь к народу, как он; я брезгую простонародьем, предпочитаю приличное общество. Но если бы и правда дошло до столкновения и если бы мы оба воззвали к массам, вся Франция ринулась бы мне на помощь… против него.
КАМИЛЛ (увлеченно). Так брось ему вызов! Пускай потягается с тобой!
ДАНТОН. Нет, зачем? Неохота напрягаться. Напротив – я с ним помирюсь. Открою ему глаза на его роковую ошибку; укажу на ее страшные для него и такие уже близкие последствия; заставлю его убедиться в моем превосходстве – и протяну ему руку. Если он в здравом уме, то уступит мне дорогу. Я наставлю его на путь истинный, ведущий к… к цели. Вместе мы положим конец этому кровавому балагану.
КАМИЛЛ. Жорж, если спасение заключается в компромиссе с Робеспьером, то я предпочел бы тысячу раз умереть.
ДАНТОН (потрепав его по плечу). Ты это перерастешь, мой мальчик.
КАМИЛЛ (с поразительной силой). Никогда – покуда себя помню.
ДАНТОН (слегка удивленный). О, неужели?.. Однако утешься: это не мы, это он должен согласиться на компромисс. А если бы даже и оказалось, что Робеспьер не вполне нормален, – ну, так у меня наготове средства защиты. А у него нет.
КАМИЛЛ (с любопытством). Какие средства?
ДАНТОН (прислушивается). Узнаешь… Ну, над нашим декретом уже пропели реквием. Знаешь-ка, малыш, пошли. У меня предчувствие, что здесь кто-нибудь скоро пройдет. А меня нынче взяло такое омерзение к роду человеческому, что еще, пожалуй, стошнит при виде рожи какого-нибудь коллеги. (Выглянув в окно). Ну вот, что я говорил? Живей, идем.
В дверях расходятся с Бийо и Вадье. Обмениваются взглядами, без приветствий. Уходят.
ВАДЬЕ (вполголоса). Этого фаршированного палтуса пора поскорее выпотрошить.
БИЙО. Значит, они его послушались. Мы можем подождать тут.
ВАДЬЕ (чувствительный, как мимоза, в вопросах самолюбия). Ты что, тоже уже жалеешь Дантона, как я погляжу?
БИЙО. Я жалею Францию. Шутить шутки на тему столь ужасной дилеммы – просто низость.
Вадье весь краснеет, как индюк, но возвращение самоназначенных делегатов пресекает вспыхнувшую было ссору.
РОБЕСПЬЕР (устало садится с удовлетворенным видом). Уф! Ну, дело, кажется, улажено. А, вы тоже пришли?
ВАДЬЕ. В качестве резерва.
БИЙО. Как они, сопротивлялись?
РОБЕСПЬЕР. Ничуть. Они старались не лишиться чувств. Бурдон объявил, что, декретируя арест их главного агента, Конвент выразил Комитетам глубочайшее почтение. Уф! Ну, господа, давайте вернемся. (Встает.)
СЕН-ЖЮСТ. Сейчас. Робеспьер, давай не будем тратить времени в Комитете. Ты убедился теперь, что Дантон и не думает складывать оружие…
БИЙО. Ну и?..
РОБЕСПЬЕР (смотрит на носок своего правого башмака). Господа, я согласен на роковую крайность, если признаю таковую. Для начала я попытаюсь перетянуть Дантона и Демулена на сторону правительства. У меня есть основания полагать, что это мне удастся – если Дантон осознает свое положение.
ВАДЬЕ. Ты хочешь вступить в переговоры с этим предателем?!
РОБЕСПЬЕР. Барер, этот прирожденный посредник, устроит мне встречу.
