Жан Ануй - Птички
Шеф (ворчит). В третьем лице. За мной такого права никогда не признавали.
Кривой (оборачивается, с достоинством). Это я нарочно такой вежливый. Для политики. (Слушает.)
Арчибальд. Ну, что он отвечает?
Кривой. Не хочет пить.
Арчибальд (жалобно). А есть? Может быть, он есть хочет? Так, маленький перекусончик?
Кривой (у двери). Мсье, а мсье, может быть, мсье есть хотят? На кухне еще осталось немного холодного мяса и сыра, и если мсье позволят?… (Слушает; оборачиваясь.) Нет. Он говорит, что если кто-нибудь двинется из этой комнаты, он швырнет бомбу. И что ультиматум насчет выдачи мсье Арчибальда истекает ровно в три часа.
Дюплесси-Морле (неожиданно визжит). В конце концов, не ночевать же мне здесь! Это сумасшествие! В девять я должен быть у себя в бюро! Западногерманский министр здравоохранения будет на другом конце провода. Важное соглашение в рамках Общего рынка. Речь идет о французской экономике.
Шеф (раздраженно). Дюплесси-Морле, не надувайтесь как индюк! В данный момент больше нет французской экономики. Есть сумасшедший с пластиковой бомбой в руках. В прихожей. И все.
Дюплесси-Морле (вне себя). Ну, хватит! Киносеанс подзатянулся! Никто не может мне помешать позвонить префекту! Через десять минут здесь будет полиция.
Шеф (кричит, насмешливо). И бу-у-ум!
Дюплесси-Морле (снимает трубку со старого телефонного аппарата, крутит ручку). Ну и аппарат! Какая допотопная рухлядь! Алло! Алло!
Мелюзина (подскакивает, вырывает аппарат). С ума сошел! Негодяй! Плевать мне на французскую экономику! Плевать мне на твои деньги! Я не хочу подыхать!
Дюплесси-Морле (борется с ней, кричит в телефонную трубку). Алло! Алло! (Поворачивается к остальным.) Нет гудков.
Арчибальд (мрачно). Ну ясно, он перерезал провод. Тактика прямого действия. В его издательстве выходила книга и на эту тему.
Дюплесси-Морле (взорвавшись, смешно кричит). Но, в конце концов, мы во Франции. В двадцатом веке! В цивилизованной стране! Ведь есть же еще законы, полиция, правительство!
Шеф. Да. Может быть. Но это недостоверно. И потом, все это так далеко отсюда. Мы на пустынном островке, и кругом ночь. Ни на кого, кроме себя, рассчитывать не приходится. Пробил час расплаты, хороший мой. Как вы изволите выражаться.
Гнетущая пауза.
Дюплесси-Морле (поворачивается к Арчибальду, строго). Арчибальд, можно быть трусом — по себе знаю, но не до такой же степени.
Арчибальд (упрямо). И до такой степени тоже можно.
Дюплесси-Морле (поднимается, решительно). Я сам буду с ним говорить! Я один с ним не разговаривал. Он даже не знает, что я здесь.
Кривой (машинально). В непростреливаемый угол.
Дюплесси-Морле (испуганно отскакивает в сторону). О! Простите. (Начинает солидно и сердечно.) Алло, дорогой мсье. Это Дюплесси-Морле. «Дюплесси-Морле. Аспирин и писатель»… Да-да. По-моему, недавно встречались на новоселье у Понтадуров. Они, кажется, и ваши добрые друзья? Друг мой, мы здесь с женой совершенно случайно. Я хочу вам сказать, что совершенно разделяю вашу точку зрения, и если бы дело было только во мне… Как?… Говорите немножко громче. Слышимость не очень хорошая. Алло!.. Да… О том, что случилось с вашей дочерью? Да, знаю. Я всей душой с вами. Но, черт возьми, дорогой мой, не следует преувеличивать. Мы живем в тысяча девятьсот семьдесят шестом году. Вы культурный человек. Мыслитель. Проницательный и отважный… Почему развратник? Почему сволочь? (Неожиданно кричит.) А вы с вашей книжечкой в оранжевой обложке? Все мои дети от первого брака ее прочли. Даже самый маленький, девятилетний, от третьего брака, тоже. Но ведь я же не делаю из этого историй… Как? Я вас не очень хорошо понимаю. Артикулируйте лучше!.. Как?!.. Да как вы смеете со мной так разговаривать?!.. Не знаю, что удерживает меня от того, чтобы набить вам физиономию.
Шеф (тихо). А я, кажется, знаю.
Дюплесси-Морле (отходит от дверей, уязвленный). Совершенно невоспитанный человек! (Взрывается.) Я тоже человек левых убеждений. Да, на свой манер! Я давал деньги всем группировкам. Даже самым маленьким. Даже таким, у которых, кроме программы, напечатанной на ротапринте, генерального секретаря и четырех членов, нет ничего! И ему, когда он начинал, между прочим, тоже давал деньги. Когда он был никому не известным мелким левацким книготорговцем. Он забыл. Я раздавал деньги без счета. Всем. Имею же я право высказаться. Революция — ладно! Конец капитализму — ладно! Но нужно же оставаться воспитанными людьми.
Люси (неожиданно встает со своего места, подходит к двери и начинает нежно, совершенно иным тоном). Джулио. Это Люси… Ну, конечно, я здесь. И ты прекрасно это знаешь… Ты-то не разыгрывай комедию. То, что произошло, ужасно, Джулио. Незачем тебе говорить, что я думаю об Арчибальде. Как?… Да. Конечно, сволочь. Грязная сволочь.
Арчибальд (весь в напряжении, униженно ее подбадривает). Ну! Ну же! Давай! Он это любит!
Люси (у дверей). Нет. Я тебе это говорю не для того, чтобы доставить тебе удовольствие, Джулио. Ты достаточно часто бывал свидетелем того, как он заставлял меня страдать. Поэтому не тебе сомневаться, что я действительно о нем так думаю. Вспомни, сколько раз я в слезах приходила к тебе в лавку и ты обнимал меня успокаивая. Ты говорил мне ласковые и разумные вещи, и я потихоньку успокаивалась… Что?… Я тебя очень любила, Джулио. Я тебя всегда очень любила. Если хочешь знать, ты, может быть, вообще единственный человек, к которому я испытываю чувство нежности.
Арчибальд. Давай. Так. Говоришь, что надо!
Люси (у двери). Что ты сказал?… Не кричи так громко. (Слушает, потом улыбается.) Штерман — это совсем другое. В Штермана я влюблена.
Арчибальд (падая духом). А, черт! Не вызывай его на ревность. Нашла время!
Люси (слушает у двери и отвечает). Джулио, у нас не только душа есть, но и тело. И мы свободны… Кто рогат? Какое старомодное слово. А потом, какие у тебя на меня права, Джулио?… Ну, если уж ты так дорожишь этой буржуазной формулировкой, я не вижу никого, кроме Арчибальда, к кому можно бы было ее применить.
Арчибальд (одобрительно). Хорошо. Очень хорошо!
Люси (продолжает). То, в чем я тебе отказала, Джулио, не имеет отношения к дружбе — будь она самой нежной… Секс — это совсем другое. Мы сами по себе, он сам по себе. Это сильнее нас. Ты издал об этом кучу книг. Уж тебе ли этого не знать, толстяк Джулио? Секс решает за нас, а у нас разве что право совещательного голоса.
Арчибальд. Ты сбиваешься! Ты его обидишь!
Люси (слушает, затем восклицает любезно). Но я испытываю к тебе большую нежность, Джулио! Ты мой единственный настоящий товарищ! (Слушает, отрицательно качает головой, отходит от двери, с неожиданной яростью.) Нет! Ну нет! Больше я не хочу тебя слушать! Ты отвратителен!
Арчибальд. Люси, не отпускай его! Не отпускай! Не прерывай диалог! Он совсем перестанет разговаривать.
Люси (смотрит на него, спокойно). А что я, по-твоему, должна сказать ему? Что я в него влюблена?
Арчибальд. Ну да!
Люси. И если он забудет, что ты сделал с его дочерью, и даст тебе уйти отсюда живым, то я завтра стану его любовницей?
Арчибальд. Ну да. Ну конечно! Скажи ему все, что угодно. Лишь бы он убрался отсюда со своей пушкой. А там посмотрим.
Люси. Сожалею, старик. Я не могу пустить к себе в постель невесть кого.
Арчибальд (вне себя). Какая тебе разница? Штерман или он? Я, я твой муж, согласен, а ты кривляешься. Ложилась же ты спать без разбору, с кем придется, через два года после нашей свадьбы.
Люси. А ты?
Арчибальд. Ну и я, конечно… согласен. Мы ложились в постель от скуки, от нечего делать. Но вот теперь, когда это надо для дела…
Люси (смотрит на него, неожиданно серьезно). А ты знаешь, ведь я вначале тебя любила.
Арчибальд (испугавшись, показывает в сторону двери). Тише! Вдруг он услышит?!
Люси (искренне). Все это свинство между мамой и папой, вечные семейные сцены… Ты знаешь, чего я всей душой хотела? Быть верной женой. Чтобы у меня был муж и дом. Тихий дом. И чтобы шли дни, похожие один на другой. Пусть это даже немножко скучно. Вот о чем я мечтала девочкой.
