Артур Янов - Первичный крик
Обзор книги Артур Янов - Первичный крик
Эта книга посвящена моим пациентам, которые оказались настолько реалистичны, что сумели понять, что больны, и решили положить конец бесплодной борьбе. Посвящаю свой труд и юным гражданам мира — надежде человечества.
Новое предисловие
Прошло около тридцати лет с тех пор, как я написал первое сообщение об открытии мной фактора, лежащего в основе любого невроза. За прошедшие тридцать лет мне пришлось вести тысячи пациентов, но это не изменило основного содержания, ибо я чувствую, что то, что было написано в «Первичном крике» тогда, сохраняет свою истинность и сегодня. Естественно, изменения произошли —также, как имели место улучшение и дальнейшая разработка материала, но истины, изложенные в первом издании «Первичного крика», остались незыблемыми.
Поскольку книга была начата тридцать лет назад, то совершенно очевидно, что в свете современных знаний в ней содержится ряд неточностей. Правда, вместо того, чтобы с высоты современных воззрений переписывать спорные места, мне показалось предпочтительным просто указать на те области в изложении оригинального материала, которые могут вызвать недоразумения. Например, читатель может подумать, что курс первичной терапии занимает полгода. Это не так. В среднем пациент встречается с врачом в течение тринадцати — шестнадцати месяцев. Может также показаться, что терапевтические сеансы, как правило, протекают спокойно и гладко, одно чувство вытекает из другого ровно и непрерывно. Но в действительности больной в течение сеансов первичной терапии может переживать и трудные времена, особенно когда ему приходится лицом к лицу сталкиваться с тяжкими травмами своего раннего детства. Бывают также периоды плато, когда больной
не испытывает по этому поводу ровно никаких чувств. Такие периоды могут длиться неделями. Теперь мы знаем, что плато необходимы — это восстановление душевных сил, обретение способности снова ошущать давно забытые первичные чувства.
Первичные родовые и ранние детские воспоминания и чувства преследуют человека годами, подчас много лет; они становятся частью жизни. Иногда, начиная сеансы лечения, мы не знаем, сколько лет будет больной чувствовать то, что пережил при рождении. Кроме того, мы открыли, что изменения психики, причем достаточно глубокие, продолжают иметь место в течение долгого времени после того, как истекли пять лет возвращенного первичного чувства. Это не означает, что терапия длится пять лет. По истечении первого года (или около того) больной овладевает инструментом улучшения своего самочувствия. Но процесс лечения продолжается, просто он отделяется от врача и сливается с жизнью, становясь с нею одним целым. Еще одно преимущество ретроспективного взгляда: мы теперь знаем, что говорят о созданной нами психотерапии. Она действительно способна излечить невроз.
Теперь мы стали намного более квалифицированными, чем раньше, сегодня психотерапевт в своей практике может добиться немыслимой прежде точности диагностики и лечения. Кроме того, проведенные за истекшие годы исследования добавили очень многое в сокровищницу знаний. Но в представленной мною тогда работе было нечто такое, чего мне не придется испытать больше никогда — сколько бы книг я ни написал — это головокружительный восторг открытия мира, куда до сих пор не удавалось проникнуть никому, мира, который оставался неизвестным человеку на протяжении многих тысяч лет. То было крайнее волнение от ежедневного познавания чего‑то нового о человеческих существах и человечестве. Было восхищение от сознания того, что мне удалось отыскать способ обращения вспять того, что выковала история, путь устранения несчастий и мук человечества. В книге присутствует дух первых дней открытия, в ней отражен свежий взгляд человека, воспитанного, подобно большинству его собратий по профессии, в банальностях и приземленной суете традиционной психологии, и бывшего уверенным в том, что проникновение в тайны
бытия — весьма, впрочем, избитое — дается только профессиональной подготовкой и неограниченной властью над другими человеческими существами.
«Первичный крик» не только изменил к лучшему жизнь многих людей во всем мире, он изменил — и навсегда — мою собственную жизнь. Возможно, эта книга изменит и вашу жизнь. Если так, то считайте книгу подарком, сделанным мною ради улучшения вашей жизни.
Артур Янов Центр первичной терапии Венеция, Калифорния, США
Введение
Открытие первичной родовой боли
Несколько лет назад мне пришлось услышать нечто такое, что буквально перевернуло мою профессиональную жизнь и жизнь моих пациентов. То, что я услышал, может изменить саму природу психотерапии в том виде, в каком мы ее сегодня знаем, — то был жуткий нутряной крик молодого человека, рухнувшего на пол во время психотерапевтического сеанса. Я могу уподобить этот вопль лишь душераздирающему крику человека, которого собираются убить. Моя книга посвящена именно этому воплю и тому, что он может означать для раскрытия тайны возникновения неврозов.
Молодого человека, испустившего тот незабываемый крик, мы условно назовем Дэнни Уилсоном, и пусть он будет двадцатидвухлетним студентом колледжа. Он не страдал ни психозами, ни истерией; нет, это был бедный студент — замкнутый, впечатлительный и спокойный. В перерыве группового сеанса психотерапии он рассказал нам историю о человеке по имени Ортиз, выступавшем в то время на лондонской сцене. Этот Ортиз являлся публике, завернутый в пеленки и сосал молоко из бутылки. Все время своего выступления актер громко вопил: «Мама! Папа! Мама! Папа!» Он выкрикивал эти слова во всю недюжинную силу своих легких. В конце выступления он извергал содержимое желудка в пластиковый пакет. Публике тоже раздавали пакеты и советовали посладовать его примеру.
Потрясение, которое Дэнни испытал от увиденною и услышанного в театре, побудило меня попробовать что‑нибудь примитивное, что прежде ускользало от моего внимания. Я попросил Дэнни покричать: «Мама! Папа!» Дэнни отказывался, говоря, что не видит никакого смысла в таком ребяческом действии; кстати, если честно, то я и сам никакого смысла в этом не видел. Но я настаивал на своем, и Дэнни наконец уступил. Начав выкрикивать требуемые слова, он заметно расстроился. Внезапно он рухнул на пол и принялся извиваться, словно в мучительной агонии. У него участилось дыхание, но он продолжал сдавленно выкрикивать: «Мама! Папа!» Эти слова вырывались из его горла почти непроизвольно, с непередаваемым хрипом. Казалось, он пребывает в коме или в гипнотическом трансе. Корчи уступили место мелким судорогам, и наконец несчастный испустил такой душераздирающий и громкий вопль, что дрогнули стены моего кабинета. Весь этот эпизод длился не более нескольких минут, и ни я, ни Дэнни, так и не смогли понять, что же произошло. После того как припадок миновал он сказал мне лишь одно: «Я сделал это! Я сам не знаю, что именно, но я могу чувствовать».
То, что произошло с Дэнни, поставило меня в тупик на несколько месяцев. До этого я проводил сеансы интуитивной терапии в течение семнадцати лет — в качестве психиатра, социального работника и в качестве психолога. Я учился в психиатрической клинике, где следовали заветам Фрейда, и в психиатрическом отделении Госпиталя Ветеранов Администрации, где им следовали не очень старательно. Несколько лет я работал в психиатрическом отделении детской больницы в Лос–Андже- лесе. За все время своей врачебной карьеры мне ни разу не приходилось видеть ничего даже отдаленно похожего. Так как я записал на пленку то достопамятное вечернее занятие, то у меня была возможность снова и снова прослушивать запись, что я и делал на протяжении следующих нескольких месяцев, силясь найти разгадку. Но я не мог ее найти.
Однако вскоре мне выпала возможность узнать об этом феномене несколько больше.
Один из моих пациентов, тридцатилетний мужчина, которого я здесь назову Гэри Хиллардом, с большим чувством рас
сказывал мне о своих родителях, которые постоянно ругались, не любили его и вообще испортили ему жизнь. Я попросил его громко позвать родителей. Пациент отказался. Он «знал», что родители не любили его, так какой же прок их звать? Я упросил его пойти навстречу моему капризу. Скрепя сердце и не особо стараясь, он принялся звать мамочку и папочку. Вскоре я заметил, что дыхание его стало чаще и глубже. Его зов превратился в полностью непроизвольный акт, он принялся извиваться, содрогаться в конвульсиях, а потом испустил ужасный крик.
Мы оба испытали подлинное потрясение. То, что, как я полагал, было случайностью, идиосинкразической реакцией одного пациента, почти в точности повторилось у другого.
После того как Гэри успокоился, его буквально затопили прозрения. Он сказал мне, что в тот момент вся его жизнь из разрозненных кусочков сложилась в цельную картину. Этот средний, ничем не выдающийся человек на моих глазах превращался в совершенно другую личность. Казалось, он впервые в жизни проснулся, все его чувства открылись, казалось, что он наконец понял самого себя.
