Алексей Герман - Что сказал табачник с Табачной улицы. Киносценарии
— Одеколон, — сказал Румата, втянув носом воздух кабины.
— Я бы не хотел быть бестактным, Антон, — Кондор его не слушал, — как из-за этой шеи, — он хмыкнул. — И все дорогое мы обязаны оставлять на Земле. Особенно, если то, что ты говоришь об этом Рэба — я правильно выговариваю? — и его коготке… — Он помолчал и показал, как коготком можно достать сердце.
— Я понимаю, — сказал Румата.
Летательный аппарат закрылся яркой пеленой света, сильно чмокнуло, как выстрелило, — он вырвался из болота и с легким гудением пошел вверх, превращаясь в звезду.
Захрипел и забил копытами жеребец. Присоединился еще звук. Это закричал Кабани. Он лежал неподалеку от Руматы на земле, мокрый, закрыв голову руками. На секунду поднял страшное синее лицо и опять спрятал его за локтями. Румата взял бронзовый стул дона Гуга, его же берет. Волоча стул по грязи, пошел к неподвижному Кабани, который не то плакал, не то дрожал, и сильно и безжалостно ткнул его арбалетной стрелой в ляжку. Положил рядом на землю берет и повернул голову Кабани наверх. Тот всхлипнул и заснул мгновенно.
— Огни. Огни… — сказал он уже во сне, — нестерпимо, — и опять улыбнулся необыкновенной и мягкой, почти детской улыбкой. На синем заплывшем с подбитым глазом лице.
Было тихо и необыкновенно грустно. Румата причмокнул и вдруг повторил жест дона Кондора, ткнув себя в сердце большим пальцем боевой перчатки.
Ночь уходила. К проливам тянулись крупные жирные птицы. С окнами и дверьми, закрытыми тяжелыми в железных болтах ставнями, источая зловоние даже в прохладную ночь, Арканар и в эти часы жил своей жизнью. Возникла и исчезла тень человека: кто, зачем?
Румата ехал медленно, бросив повод. Жеребец то шлепал по грязи и глине, то выходил на редкие участки когда-то мощеной мостовой, и тогда копыта начинали цокать. Развилка улицы утыкалась в порт. Между дорогами торчала виселица с помостом, одна петля была занята, две приглашающе свободны. Колченогий полуголый раб со смоляным знаком между лопаток и в деревянной колодке поливал головы повешенных из большого черпака на длинной ручке. За ним ходила женщина. За женщиной ходил ребенок. За ребенком щенок принюхивался к запаху чешуи.
— Веревки скрипят, и птицы не сядут клевать, а с рыбьей чешуей… — сказал Муга, раб Руматы, он тащил кресло. Не благородному же дону разъезжать с мебелью?
— Святой Мика мог бы быть и чуточку подобрей… — Муга засмеялся, во рту у него было всего два зуба, неправдоподобно длинных.
— Зачем? — удивился Румата.
Из темноты вынырнули и исчезли два немыслимых оборванца в тяжелых золотых браслетах и серьгах, остро глянули и исчезли.
Совсем ненадолго открылся порт: полусгнившие причалы, баржи с костерками… Дежурные галеры на рейде фыркнули нефтью, поджигая воду.
— Третий день не впускают суда, — начал было опять Муга, Румата ткнул его в плечо плеткой.
— Мальчиком я мечтал иметь раба и няньку с отрезанными языками, а купил почему-то тебя… Дай мне камень.
Румата пришпорил жеребца и поехал быстрее, чтобы Муга побежал.
На звук копыт тихо приоткрывались тяжелые ставни, и за любопытством обшарпанных припортовых домов Румата ощущал скверный корыстный интерес. На корабельном канате покачивался круглый двойной жестяной портрет. На одной стороне король. На другой — дон Рэба. Румата пронзительно свистнул, запустил в него камнем, точно в край — портрет заскрипел, завертелся, набрал ход в одну сторону, после — в другую.
— Кто кинул камень? — рявкнул Румата тихо закрывающимся ставням. Добавил, как на Земле: — Ну, мертвая, — и похлопал жеребца между ушей.
Румата завернул за угол и, толкнув плечом дверь, вошел в один из притонов. Сзади пыхтел Муга с креслом.
В полутемном зальце, освещенном двумя горящими плоскими посудинами с маслом, дремал за стойкой длинноносый старичок с лицом мумии. Румата примерился уже щелкнуть его в длинный нос, как тот быстро открыл глаза и так же быстро проговорил:
— Что будет угодно благородному дону: мазь, понюшку, девочку?
— Не притворяйся, — удивился Румата. Но старик смотрел мимо.
С пола поднялась густо раскрашенная бабища, поспешно взяла в руки лютню, вывалила груди и уставилась на Румату. Румата достал маленький изящный арбалет, окованный черной медью, и положил, направив в нос старичку.
— Есть мальчик-варвар, совсем без зубов, — безнадежно забормотал старик, — у вас же обет не убивать… — Он облизнулся очень длинным языком.
— Ты видел когда-нибудь человека, который выполнял бы все обеты? — захохотал Румата. — Даже Ката Праведный… Бери кресло, подыханец…
Под терзающие душу звуки лютни они пошли по коридорчику, сырому и низкому, с дверями, занавесками и множеством колокольчиков.
Старик бормотал по ходу, старательно задевал колокольчики головой и ножками кресла.
— Есть нежные свиньи, которых мы ежедневно моем молоком…
Румата больно ударил его сапогом по копчику.
— Есть большая женщина совсем без ног и ее дочка с ногами…
— И старик подыханец, на сладкое… — Румата засмеялся, хотя из-за грязной занавески и был уже слышан чей-то скрипучий голос.
Старик выпустил кресло, оно плюхнулось в воду. Коридор заканчивался ручьем по колено. Румата подхватил кресло и швырнул в тяжелую занавеску, обшитую железными кольцами.
Кресло одиноко влетело в помещение, блестя бронзой и камнями. Там Румата его поднял, пиная шпорами чьи-то ноги, поставил и сел. Людей в барже было много. Они сидели на полу. Говорил один, обвиснув на конторке, с маленькой и узкой, изъеденной морщинами головой и такой же тонкой шеей, странно сочетающимися с огромными узловатыми руками и такими же огромными, будто литыми плечами.
Рядом за столом сидел казначей в слюдяных очках с баночкой краски на шее, лицо у него было белое, почти лишенное подбородка, птичье.
Ни полутьма с глазами, ни человек за конторкой не обратили внимания ни на грохнувшийся стул, ни на Румату, ни на Мугу.
— Выстребаны обстряхнутся, — продолжал человек за конторкой, и казначей тут же переложил цветной камушек из одной кучки в другую. — А это двадцать длинных хохорей, что?! — Он поднял маленькие без выражения и от этого абсолютно беспощадные глазки. — Мне показалось, что Пига ловит таракана… Это правда, Пига, сынок?!
— Не ловил я, Вага, — раздался из полутьмы бас. — Как можно?!
Вага покивал, по худеньким морщинистым его щекам потекли слезы. Он вытер их грязным рукавом, из-под которого мелькнула дорогая кольчуга.
— Старею я, — он сморкнулся под конторку, — увидел и забыл, что в этой мерзости томится благородный дон, которому и язык наш мерзкий не знаком, — и Вага, кряхтя, согнулся в поклоне.
— Я знаю все языки, Вага, — Румата ласково засмеялся, — я знаю все языки. Ты говорил на языке ночных воров, неразумные называют его вшивым, но вошь благословил Гаран, она разрешает спать только усталым и продлевает жизнь бодрствующим.
Румата ощущал враждебность полутьмы в тишине и в маленьких иногда вспыхивающих от движения огня глазах. Знал, что будет, — сладкий азарт тащил его, он поежился в духоте, пошевелил плечами, стянул к ушам золотой обруч и «потянул блесну».
— Ты рассуждал о книгочеях, которые отдают все, что у них есть, чтобы вы их спрятали. Орел наш дон Рэба платит вам медные монетки за обратное. Ты же, Вага, велишь брать сперва у первых, потом у второго, что хитро. Денежки — вот они, — Румата кивнул на камушки на столе казначея, — а книгочей у Рэба, — Румата вдруг показал, как дергается покойник в петле, и снова уставился на казначея. — Как он может есть без челюсти, или вы его кормите через задницу? Вага, тебе не следует смотреть мне в глаза. Мое происхождение, то, се…
Откинулась занавеска, на пороге стоял опухший мальчик с черным провалом вместо рта, в полупрозрачном халатике. Повизгивая, он уставился в глаза Руматы.
Румата крутанулся на каблуке.
— Я дал обет создать университет в самом Соане, — он поставил горящую плошку на сиденье кресла. Бронза и камни заиграли странным чарующим светом. — Вага, эта соанская штучка поможет твоему геморрою, отлично холодит голый зад. Кстати, про геморрой орла нашего дона Рэба, — Румата сделал вид, что задумался, — кто из вас, почтенные, видел орла с геморроем? Так вот… — Дело шло к развязке, и эта развязка устраивала Румату, он опять крутанулся на шпоре.
— Мне нужны пять, шесть книгочеев — на развод, один по имени Будах.
— Недешево обойдется, — тяжело улыбнулся Вага.
Румата в который раз удивился не клейму, не шрамам, не клыкам, а глазам, чем-то не похожим на человечьи, на маленьком лице.
— Вообще-то я могу купить весь Арканар, вместе с вами всеми и вашей конюшней, — он пощелкал пальцами в перчатке в сторону над головой, — но запашок…