Александра Бруштейн - Голубое и розовое
Женя. А если у них денег нету?
Маруся. Ну хорошо… Ну голодные, хлеба хотят… Так за что же в них стреляли?
Женя. Не знаю…
Маруся. Мальчик тот, что впереди шел, флаг нес… Его, верно, ранили — он упал…
Женя (тихо). Это Блюмин брат был.
Зина. Блюмы? Нашей Блюмы? Шапиро?
Женя. Да. Только ты смотри, Зина, никому. Если узнают, Блюму могут исключить…
Зина. Ну, кому я буду говорить!..
Маруся. А Блюма уж два дня в гимназию не приходит. С того самого раза!
Женя. Оттого, верно, и не приходит, что с братом что-нибудь… Вот Нянька придет, расскажет. И газету принесет.
Входит Катя, подошла к Жене, отогнула уголок фартука.
Катя. Здрасте! Голубое!..
Женя (огрызаясь). Здрасте! Полосатое! Я в это больше не играю.
Катя. Ну, а как ваш журнал?
Женя. Никак…
Катя. Вы же его потихоньку писать хотели?
Маруся. Расхотели…
Катя. Вот как! А почему Блюма уже два дня не приходит?
Женя. Не знаем. Так и скажи Мопсе: про Блюму не знаем и журнал не пишем…
Катя. При чем тут Мопся?
Маруся. У нас ни при чем, а у тебя при чем!
Катя. Как вам не стыдно!
Входят Хныкина и Шеремет.
Шеремет. А, вот и наши незабудудки!.. Бонжур, незабудудки!..
Хныкина. Поцелуйте от нас капитанскую дочку!
Женя. Еще захочет ли она с вами целоваться!
Шеремет. Твое счастье, Шаврова, что я сегодня на исповедь иду… Сказала бы я тебе! (Хныкиной.) Тонечка, как подумаю про исповедь, я вся дрожу!..
Хныкина. Ну, успокойся, успокойся… (Объясняет другой девочке.) Она ведь батюшку обожает!
Шеремет (восторженно). Я весь год этой минуты ждала!..
Хныкина. Ну, а как ты ему скажешь?
Шеремет. «Батюшка, скажу, я грешница! Я вас, батюшка, обожаю!.. Я вас боготворю!.. Я с самого рождества из любви к вам уксус пила с перцем и солью… Ужасно невкусно! Все для вас, батюшка!..»
Хныкина и Шеремет прошли дальше. Входит Нянька.
Зина. Грищук пришел… Газету принесли, Грищук?
Катя. Какую газету? Какую газету?
Женя. А тебе и это знать надо? Я просила. Старую газету. В шкафчике моем выложить хочу…
Катя. В твоем шкафчике? Так почему Зина этой газетой интересуется? Ей до этого что?
Маруся. А почему ты этой газетой интересуешься? Тебе до этого что?
Катя. Я спросила, потому что… Вы, может, забыли, что нам никаких газет читать не позволяют… так я хотела напомнить…
Женя, Маруся и Зина (смеются очень демонстративно). Ха! Ха! Ха! Ха!
Катя. Ну, если вы так со мной, я уйду!..
Женя (подталкивая Катю). Не уходи! Нефе уфухофодифи!..
Зина, Маруся и Рая (так же). Нефе уфухофодифи!..
Под общий смех Катю выталкивают.
Женя (бросается к Няньке). Ну, Нянька, у Блюмы был?
Входит Ворона.
Ворона. Поскорее, Грищук, принесите дров, затопите печи… Очень холодно!..
Нянька (уходя, ворчит). Слава богу! Грищук уже в истопниках нынче ходит!..
Женя (пока Ворона отошла к окну). Вот прилетела Ворона проклятая! Из-за нее ничего у Няньки не узнали!
Маруся. Сейчас Ворона уйдет…
Зина. И Грищук воротится с дровами…
Входит Сивка в огромной меховой ротонде и в перчатках.
Сивка. Жозефина Игнатьевна! Невозможно! С этими бунтами просто с ума сойдешь! Все дворники на улице, печи не топлены… Мы замерзаем!..
Ворона. Сейчас, Елизавета Александровна, Грищук пришел, он затопит…
Сивка. И вообще я ничего не понимаю!.. Почему никто не пришел?
Ворона. Говорят, полиция никого не пропускает…
Нянька входит с дровами, сбрасывает их у печки.
Сивка. Пожалуйста, Грищук… Вы видите, никто не явился, так уж вы, будьте любезны, приберите везде… Пыль там, ну, вообще чтоб было все прилично… Пойдемте, Жозефина Игнатьевна!
Уходят.
Женя. Ну, Нянька, говори скорей: у Блюмы был?
Нянька. Был. Никого нету. И дом на запоре.
Маруся. А газету, Грищук, вы принесли?
Нянька. Газетов, барышня, седни никаких нету…
Женя. Почему?
Нянька. Не написали… И ничего нету — извозчики не ездиют, конка не ходит… Люди тоже, как суслики в норе, по домам сидят. Вся жизнь под раскат пошла!
Женя. Ну, а почему? Почему так?
Нянька. Не знаю, Ерошенька. Неграмотный, где мне…
Женя. Так ты бы ходил между людей, толкался бы, слушал. Экий ты, Нянька, бестолковый!
Нянька. Это тоже не набаломошь делать надо, а с оглядкой… Сунешься, милая, куды не туды, так тебя сразу цоп — и в полицию. А там, известно: завяжут тебе ноги петлей на затылке — пляши, Матюша!..
Маруся. А почему тогда в людей стреляли, знает это кто-нибудь?
Нянька. Знают, барышня. Это генерал-губернатор так приказал: стреляйте в тех голодных, чтоб в другой раз не полезли!..
Женя. Я бы того генерал-губернатора самого пристрелила!
Нянька. Вот-вот! Нечего коту делать, так он стрелять!.. Пристрелишь генерал-губернатора — десять новых понаедет. Крапиву, милая, не руби — ее больше станет!..
Зина. А те, которых тогда… Их совсем убили, насмерть?
Нянька. Насмерть. Седни хоронить понесут… Это такое будет — унеси бог тепленьких! Весь город, слышно, за гробами пойдет.
Женя. Весь город пойдет… (Горько.) Только мы — нет.
Нянька. А мы в окна увидим — их как раз мимо нас хоронить понесут…
Маруся. Увидим мы, как же!
Женя. В эти-то стекла? (Погрозила окну кулаком.)
Нянька. Ох, я и забыл!.. Листки на улице раздают. Куда ж он у меня тут подевался? (Шарит в карманах.) Мальчишка на углу раздавал… Людей набежало — что кур на просо… Только я за листком сунулся, а уж городовой издаля бежит… Так я без листка и остался… А там, люди говорили, вся правда написана как есть…
Женя. И ты листка не получил?
Нянька. Получил, да уж на другой улице. Мужчина раздавал, такой плотный… Вот он, листок! (Подает Жене розовую бумажку.)
Мопся (неслышно подкралась, перехватила бумажку). Это у вас что такое?
Женя. Отдайте! Отдайте! (Хочет вырвать у Мопси листок — он отлетает в сторону.)
Маруся на ходу перехватывает листок и запихивает его в рот.
Мопся (схватила Марусю за плечи и трясет). Горбацевич! Сию минуту выплюньте!..
Маруся в судорожном усилии проглотить бумажку закашлялась, смятый розовый комок вылетел у нее изо рта.
Мопся (с торжеством подхватила и разворачивает). Сейчас! Сейчас увидим, чем вы занимаетесь! (Читает.) «Радость для всех! Спешите! Магазин «Залкинд и сыновья» извещает уважаемых господ покупателей, что им получены в большом выборе галстуки, перчатки и прочая галантерея»… Это что же за бумажка?
Женя. Розовая… Мне нужно… Я с Горбацевич в розовое играю… (Засовывает измятую розовую бумажку за нагрудник фартука.)
Мопся. Стыдно, Шаврова!.. Вы сегодня на исповедь идете, а чем занимаетесь? Можете идти…
Девочки поспешно уходят.
Что же вы стоите, Грищук? Вам начальница приказала прибрать в зале.
Нянька (ворча, берется за уборку). За швейцара! За истопника! А теперь еще и за горничную!..
Мопся (обращается к Кате, которая перед тем вошла и видела сцену с бумажкой). Нечисто что-то с этой розовой бумажкой. Правда?
Катя (горячо). Нечисто, Софья Васильевна, нечисто! Шаврова вам неправду сказала: она ни в голубое, ни в розовое больше не играет!..
Мопся. Ну, а про журнал и про Шапиро вы что-нибудь узнали, Аверкиева?
Катя. Софья Васильевна, они мне ничего не хотят говорить… (С обидой.) Дразнятся, насмехаются, как с собакой прямо! (Плачет.)
