Александра Бруштейн - Голубое и розовое
Блюма. Я сама ушла.
Мопся. Сама? В запертую дверь?
Блюма молчит.
А вы знаете, что мне сейчас сказала начальница? Сегодня вечером у нас будет заседание педагогического совета, и вас, наверное, исключат из гимназии.
Блюма пошатнулась, как от удара. Закрыла глаза.
Но, может быть, вас еще не исключат…
Блюма с надеждой смотрит на Мопсю.
Если вы скажете правду… кто вас выпустил. Скажете?
Блюма (тихо). Нет… не скажу…
Мопся. Не скажете?
Блюма (закрыла лицо руками, дрожит всем телом и вдруг разражается плачем). Не скажу, не скажу… не скажу!
Входит Нянька.
Нянька (подошел, положил руку на Блюмину голову, обращается к Мопсе). Ладно уж… Не трожьте… Видите, как расквилили девчонку…
Мопся. Что такое? Вы с ума сошли, Грищук! Шапиро, я вас в последний раз спрашиваю…
Нянька. Не трожьте, говорю!.. (Подошел к Мопсе, нагнул голову.) Нате, рубите!
Мопся. Он пьян! Боже мой, он совершенно пьян…
Нянька. Рубите голову — я все сделал…
Мопся (Няньке). Вы? Вы отперли ночью дверь и она ушла?
Нянька. Не ушла — на руках я ее вынес… Пошел ночью в обход, а она в оммороке лежит под патретом… Я ее к себе в каморку снес. До утра с ней проканителился, думал, не очнется. Она и теперь, глядите, еле живая, ничего не понимает, вроде как мешком по голове вдаренная… (Подошел к Блюме, взял ее за руку.) Пойдем, сирота, пальтишку твою дам, домой побежишь… (Пошел с Блюмой, повернулся к Мопсе.) Все-то у вас тычком, все рывком… Разве ж можно? Без солнца-то и лед на реке не стронется… (Повел Блюму к выходу, но, услышав дальнейшее, остановился.)
Мопся (в бессильном бешенстве блуждает глазами по залу, по девочкам, вдруг что-то заметила). А это что такое? Вот это, на подоконнике? Нет, нет, не прячьте… Дайте сюда… Сию минуту дайте!
Катя подает.
(Читает.) «Незабудудки». Журнал для чтения. Номер первый». Обложка. А где же остальное? Посмотрите, Аверкиева.
Катя. Софья Васильевна, здесь больше ничего нет.
Мопся. Господи! Журнал «Незабудудки»… Журнал для чтения! Красными чернилами… Когда сам попечитель учебного округа только что… Ведь это же с ума сойти! С ума сойти! (Быстро уходит, унося обложку.)
После ее ухода секундное оцепенение.
Зина. Я говорила! Я говорила… Вот вам и журнал…
С улицы становится слышно заглушенное двойными рамами нестройное пение. В зал стремительно вбегают Хныкина и Шеремет с группой девочек и бросаются к окнам, лезут на подоконники. То же делают Маруся, Рая, Зина и другие.
Шеремет (с подоконника). Ух, сколько людей! Огромная толпа!
Хныкина. Какие оборванцы! Нищие какие-то…
Женя (подошла к Няньке и Блюме). Нянька, это те и есть, голодные, да?
Нянька. Не знаю, Ерошенька…
Блюма (все время как-то безучастно стоявшая рядом с Нянькой, оживилась, вслушивается). Я знаю, знаю!.. (Бежит к стоящей около царского портрета стремянке, оставленной после уборки, быстро взбирается на самый верх.)
Женя лезет за Блюмой. Нянька стоит около стремянки.
Маруся. Зина, видишь? Мальчишка впереди флаг несет.
Зина. Смешной какой! Фуражка большая, на глаза лезет.
Маруся. Окна проклятые!.. Не слыхать, что поют.
Шеремет (с восторгом). Папка-то мой, папка! Прямо на них поскакал!..
Хныкина. Осадил как шикарно!.. Что-то им говорит… Дуся твой папа!
Слышен сигнал горниста.
Женя. Нянька, это чего же трубят?
Нянька (тихо). Молчи, Женечка, сейчас, должно, стрелять будут…
Один за другим раздаются два оглушительных залпа. Среди девочек испуганные вскрики, кто-то заплакал.
Блюма (стоя на самом верху стремянки, протянув руки, с ужасом кричит). Ионя!.. Ионя!..
ЗанавесДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
В актовом зале. Все, как всегда. Закрашенные до половины окна. Царский портрет. В глубине — дверь в домовую церковь. На подоконнике — Женя, Маруся, Рая, Зина. Все в платках — холодно. Остальные, стоя на подоконнике, пытаются что-то разглядеть на улице.
Зина (вскрикивает). Видите? Видите?
Женя. Где? Где?
Рая. Вон там, на углу, у кондитерской… Видите?
Женя. «Видите»! «Видите»! А что видеть? Видеть нечего!..
Зина. Мне показалось…
Женя. Вечно тебе кажется!..
Зина (села на подоконник). Давайте лучше уроки учить, что ли…
Женя. Какие уроки? Никто не пришел, ничего не задано.
Рая. А может, еще придет кто-нибудь?
Женя. Половина двенадцатого… Никто не придет.
Зина. Батюшка пришел же!
Рая. Батюшка через дом отсюда живет. А других учителей никого нет.
Зина. И учениц тоже… Из приходящих никто не пришел. Одни мы, пансионерки…
Женя. И что это Нянька, право, какой! Пошел и пропал… Шлепает где-то, старый черт!..
Зина (Жене, строго). Говеешь, а чертыхаешься! Это грех!
Женя (огрызаясь). Ну и пускай грех! Вот возьму и нарочно сто раз подряд скажу: черт, черт, черт, черт!
Зина (заткнула уши). Я не слушаю! Не слушаю! Не слушаю!
Женя вдруг насторожилась, вскочила на подоконник. Остальные кричат: «Что? Что?»
Женя (разочарованно). Ничего… Мне показалось, копыта стучат…
Зина (выглядывает в окно). Пусто на улице. Никого!..
Женя. Вымерли, что ли?
Рая (предостерегающе). Ворона идет!..
Ворона быстро входит, кутаясь в платок.
Ворона. Что, Грищука здесь нет? И не приходил еще? Странно… (Уходит.)
Женя. И Вороне зачем-то Няньку нужно!..
Зина. Еще бы! Он сегодня на всю гимназию один, никто не пришел.
Рая. Да и его зачем-то в полицию вызвали…
Женя. В полицию?
Рая. В полицию.
Маруся (оторвавшись от писанья). А ну вас! Бубните тут, я и написала: «Сел Пугачев на коня, поскакал в полицию».
Женя. А ты брось писать! Ни к чему это твое писанье, ни к чему!
Маруся. Почему так?
Женя. Всю «Капитанскую дочку» печатными буквами переписывать? Да ты сто лет писать будешь!
Маруся. Зато уж если и второй номер Мопсе попадется, ничьего почерка нету, одни печатные буквы… Кто писал, не знаю, а я, дурак, читаю…
Женя. И писал тоже дурак… Сто лет писал, а читать никому не пришлось! (С сердцем стукнула кулаком по книге.) А Няньки все нету! Черт!
Зина. Опять чертыхаешься! Нам сегодня на исповедь идти, про это ты помнишь?
Женя. Ох, я и забыла! Еще и это удовольствие!
Зина (строго). Церковь — это не для удовольствия!
Женя. Верно, Зиночка, это для скуки.
Зина. И все-таки все люди в церковь ходят!
Женя. Мой дедушка не ходил! И меня не водил. (Внезапно обрушивается на Марусю.) Я тебе говорю, Маруська, брось писать! Никому это не нужно — скука!
Маруся. Так ведь надо же второй номер журнала. Обложка готова, а середки нету. И ты же первая выдумала: «Журнал! Журнал! Пушкина писать!»
Женя. Так ведь это когда было!
Зина. Три дня тому назад…
Женя. Тогда «Капитанская дочка», было интересно, а теперь нет.
Маруся. Так про что же нам писать? Про что интересно-то?
Женя (тихо). А вот про что… (Показала на окно.) Про то, что там.
Маруся (после паузы). Да. Я вот тоже все думаю: куда они тогда шли? Зачем?
Женя. Нянька говорит: голодные… хлеба требуют…
Зина (недоверчиво). Ну-у-у-у!.. Хлеб в лавке купить можно!..
Женя. А если у них денег нету?
