Станислав Виткевич - Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы
Кланяется полковнику.
А б л о п у т о. А теперь обследуем твою галерею, господин Баландашек, и уничтожим в ней все признаки человеческой личности, вообще всякого индивида, который в данном случае воплощен в человека.
Б а л а н д а ш е к. Хорошо. Но зачем уничтожать? Разве нельзя пресечь дальнейшее творчество, не уничтожая того, что было?
А б л о п у т о. Нельзя, друг милый, никак невозможно. Мы должны уничтожить зародыш — вот что! Зародыш — главное! Потом удобряй чем хошь. Без зародыша ничего не вырастет — поле будет лысым как коленка, уверяю тебя. Ну, успокойся и веди нас. У тебя есть женщина, есть деньги — утешишься.
С п и к а. Может, тогда ты меня полюбишь, Каликст! Я всегда ненавидела эти новейшие выдумки наших современных художников.
Б а л а н д а ш е к (совсем одурев). Может быть. Знаешь? Я сам не знаю. Мне кажется: не будет не только моей галереи, но ни меня, ни тебя, ни наших чувств. Бог мой, Бог мой, когда ж он был, вчерашний вечер? Мне кажется, что годы пронеслись, что со вчерашнего дня до непонятного, ужасного сегодня через меня лавиной прокатился по крайней мере десяток геологических эпох.
П р а н г е р (яростно, закусив сигару). Довольно! Марш в галерею! Первая — президентша, дальше я. За мной шагом марш! Веди, знаток искусств.
Протруда первой направляется к левой двери. Перед ней пробегает Баландашек; пятясь и кланяясь, ведет ее к двери. За нею Прангер, Галлюцина, трое Секретарей, следом Глинтвусь, взяв под руки Тефуана и Аблопуто. Розика идет последней, перед дверью поворачивает назад и становится напротив смотрящей налево Спики. Пауза.
С п и к а. Вы его любите?
Р о з и к а. Кого? Соломона Прангера? Ненавижу его. Он подавляет меня своей силой, уничтожает, убивает...
С п и к а. Не притворяйся. Ты любишь моего жениха.
Р о з и к а. Мадам, я так несчастна. Не мучь меня. Я искала твоей дружбы.
С п и к а. И не подумаю дружить с шансонетками.
Р о з и к а. Мадам, не вступай со мной в борьбу. Мне придется победить. Мой муж — главный начальник в тайном правительстве. А над ним, хоть он меня и убивает, у меня есть кой-какая власть. Мне известны страшные, паучьи, психофизические, мадьярско-румынские извращения. Я дарю этому титану невыносимые наслаждения, и порой он становится мягок, как слюна младенца.
С п и к а. И теперь ты хочешь тем же опутать его? Моего любимого Баландашека? О, сколь безгранична женская подлость.
Падает на диван.
Р о з и к а (примирительно). А ты разве не женщина? Разве ты не используешь те же приемы? (Издевательски.) А если ты не можешь взять его этим, то только потому, что не умеешь. А научиться хотела бы. Вижу по глазам. (Умоляюще.) Отдай его мне. У тебя с ним и так ничего не выйдет. Я все знаю. У нас везде полиция. От Марианны мне известно все. Он тебя не любит. (Последние слова произносит с нажимом, холодно и жестоко.) Скажешь, неправда? Осмелишься ли ты солгать такой же женщине, как и ты, которая выше тебя лишь тем, что искренна и не жаждет несуществующих чувств там, где их быть не может — даже во лжи. (Умоляюще.) Тебе и так всего не получить. Это не его вина. Ты не можешь в нем пробудить того, что связует души, даже когда тела изнемогают от холодного, мерзкого, бесстрастного вожделения. Бесстрастное вожделение. Ты понимаешь это? (Грозно.) Отвечай! Он все равно будет моим. Я уже и так — тайная любовница твоего единственного партнера Бамблиони. Со мной он действительно переживает то, что создает в нем при твоем посредстве тот — будь он трижды проклят — Сераскер Банга Тефуан. Ведь это он, под псевдонимами разных бесплодных молокососов, пишет все эти пляски в духе «чистого нонсенса», которыми вы до предела взвинчиваете в себе ненасытимость — то, чем ты убиваешь редкие минуты радости бедного Баландашека!
С п и к а (вскакивая с дивана). Мне все равно, кто пишет эти пьесы. Я люблю Каликста, как сына. Я могу отказаться от его тела, могу вечно жить рядом с ним, не касаясь даже его губ, но он должен быть моим — моим! Понимаешь ты, уличная девка?
Р о з и к а. Так откажись от его тела в мою пользу. Не все ли тебе равно, кому принадлежит презренная оболочка его души, твоей неделимой собственности?
Последние слова произносит с ядовитой иронией.
С п и к а. Никогда. В твою пользу — никогда. Кому угодно — любой неизвестной мне шлюхе, но тебе — никогда. Ты его любишь. Ой, я знаю — по-своему. Но ты способна оплести его своими штучками так, что он поверит в любовь. Я тебе этого не позволю — только через мой труп.
Р о з и к а. Не забывай, что ты не на сцене. Трупы иногда встречаются и в жизни — даже в корзинах, как мы знаем из газет. Смотри, как бы труп не забрел невзначай и в твою жизнь, весталка грязного огня!
С п и к а. А может, ты чиста со своими мерзкими фокусами? Меня всему обучил он. Я была девицей с тех пор, как меня выпустил из рук мой проклятый муж. Я никогда не знала наслажденья.
Р о з и к а. Врешь! Все ты знала! Только не могла воплотить. Мы знаем всё почти с рождения, только не умеем. Они — эти подлые, сильные, жестокие, самонадеянные создания — учат нас уметь. Будь уверена: любая горбатая, выжившая из ума старая дева знает все, только не умеет претворить в действие.
С п и к а (в страхе, ощутив превосходящую силу). Говори! Быстро говори — чего ты хочешь?
Р о з и к а. Его я хочу. Всего — такого, какой он есть. Я его действительно люблю. Я знаю от Марианны, как ты его изводишь своими неуемными духовными запросами. В тебе сидит мужчина, раздвоенный лживый мужчина. Я — одна, и только я способна вобрать в себя всех его двойников.
С п и к а. Ты хочешь сказать: вобрать в определенное место своей физической сущности. Хватит наконец говорить о духе.
Р о з и к а. Ты сама начала. Он отвратил твою душу гнусной мужской раздвоенностью. Нет тела и духа. Все это нераздельно и сливается воедино в спазмах высочайшего наслаждения.
С п и к а. Ох, какая же ты мерзкая скотина, госпожа Прангер! Никогда еще я не видела женщины столь циничной.
Р о з и к а. Это ты замаскированная скотина. У нас, на юго-востоке, еще умеют говорить правду в глаза. Ты лжешь не только ему, ты лжешь себе, а это — худшее, на что способна женщина. Я тобой брезгую — как гадиной ползучей.
Слева входит Т е ф у а н.
С п и к а (радостно бросаясь к нему). Какое счастье, что вы пришли, господин Тефуан. Change the subject please: давайте сменим тему разговора — как говорят англичане. Вы не представляете, как меня утомила беседа с госпожой Прангер.
Т е ф у а н. Да знаю я ее — это самая занудная баба в нашей компании. Розика, сядь-ка вон там (показывает на диван и кресла) и посмотри фотографии. А я тем временем успокою бедный идеал нашей жертвы — несчастного Баландашека. (Розика послушно идет к столику и листает альбомы; Спике.) Вы не представляете, как страдает этот человечек, когда мы ему доказываем, что необходимо уничтожить ту или иную картину из его коллекции. Первостатейный образец мании собирательства. Эта его теория Чистой Формы — всего лишь попытка избежать неотвратимых последствий общественного развития. И смешно, и трагично сразу.
С п и к а. Ну ладно, а что будет с театром? Мы не окончили наш разговор. Ах, до чего же вы иногда напоминаете мне моего мужа — графа Ричарда Тремендозу.
Т е ф у а н (внезапно решившись). Ну, коли непременно хочешь знать — скажу тебе правду, Спика! Я и есть твой старый, несчастный Ричард, которого ты толкнула на дно мужского упадка. Я — граф Тремендоза.
С п и к а (шатается и, рухнув на канапе, закрывает лицо руками). Ричард! Ты ведь не хочешь отнять его у меня! (Открывает лицо.) Смилуйся! Это моя последняя опора в жизни. Он и театр — кроме них у меня ничего нет. Ты, надеюсь, не изменил своего решения? Ты действительно со мной разводишься?
Т е ф у а н. Тихо, не кричи. Сейчас я тебе все объясню.
Розика отрывается от альбомов.
Р о з и к а. Сударь! Не давай ей развода. Она хочет отнять и уничтожить мою единственную любовь — бедного Каликста Баландашека.
Т е ф у а н (Розике). Что? Ты и тут лезешь не в свое дело? Не можешь пока покормиться отбросами, ты, стерва, примадонна из притона!
Р о з и к а. Сударь! Мой муж — пока еще мой муж! Обратите внимание.
Т е ф у а н. Твой муж — только финансовое прикрытие для меня. Понимаешь? Он пешка, которую я переставляю, как мне угодно. Ясно? Спускаю — как собаку с поводка — там, где надо. Прошу садиться. (Розика снова садится за стол слева; Тефуан обращается к Спике, спокойней). Сейчас я тебе объясню. (Розике.) А ты тоже послушай, звезда юго-восточных бардаков. (Розика поднимает голову; Тефуан говорит с быстро нарастающим воодушевлением.) Вкратце дело вот какое: я пришел к выводу, что театр и поэзия — искусства, господствующие абсолютно над всем бытием. Качества, заполняющие длительность разных единичных сущностей, могут быть различны. Возможно, на Марсе нет красок, зато есть качества X1, возможно, на Венере нет звуков, зато есть качества X2. Но раз уж данный вид находится на таком уровне иерархии Сущностей, что создает понятия, может двигаться и действовать, то в таком случае все равно, будут это звуки, цвета или качества X1, X2 либо даже Xn-1 — так или иначе он должен иметь поэзию, воздействующую значениями понятий как художественными элементами, и должен иметь театр, поскольку театр есть конструкция действий Единичных Сущностей, способных к поступательному движению в пространстве. Из этого понятно: живопись или музыка могут где-то и не существовать, на их месте оказываются (или нет) искусства X1 и X2. Однако поэзия и театр должны существовать везде, где есть Сущности, находящиеся на определенной ступени иерархии[10].
