Николай Погодин - Минувшие годы
Жданович. Но почему ты уклоняешься от прямого разговора со мною? Не доверяешь, что ли?
Черемисов. Но разве сейчас дело в наших личных отношениях? А если прямо… ты ведь только негодуешь и скорбишь. А толку чуть.
Жданович. Я не могу работать с Трабским.
Черемисов. Дерись… А то… «с одними мы работаем, с другими служим». Беспринципность и больше ничего.
Жданович. Легко сказать — дерись.
Черемисов. Тогда не надо этих разговоров.
Из входных дверей являются Кряжин и Люшин.
Кряжин (после паузы. Подходя к Черемисову). Понимаешь ли, Митя… а не потолковать ли нам предварительно?
Люшин (в дверь Трабскому). Прибыл.
Являются Трабский и Миньяров.
Миньяров. Здравствуй, Черемисов. А, и Жданович здесь?.. Здравствуй, Евгений Евгеньевич.(Трабскому и Кряжину.) Ну, с вами виделись. А я уж думал, что до заводоуправления так и не доберусь.
Трабский. А что такое?
Миньяров. Сам не пойму, что тут творится. Вокруг меня целый митинг собрался.
Трабский. По старой памяти, товарищ Миньяров, по старой памяти.
Миньяров. Я тоже понимаю, что по старой памяти, да только странно, что они называют своего директора чорт знает как. Мне прямо сделалось не по себе. Разве до вас не доходило?
Трабский. Никогда не обращал внимания на болтовню.
Миньяров. Болтовня бывает на базаре. А тут ведь коммунисты говорят. По старой памяти я многих знаю с лучшей стороны. Не информированы?
Трабский. Я сам около года прошу положить конец недостойной склоке.
Миньяров. Значит, не информированы. Что же вы, Люшин?
Люшин. Я что? Я так. Служу.
Миньяров (усмешка). Садитесь, товарищи. Кряжин, ты сам веди заседание. Сначала отпустим Ждановича, ему надо производством заниматься… а то все кинулись в политику. Беда!
Трабский. К сожалению, секретарь парткома по болезни отсутствует.
Миньяров. Болезненный он у вас… (Окликая.) Кряжин! Евгений Евгеньевич, вы готовы? Что вы нам можете рассказать как производственник, то есть специалист, про авантюры и прожекты бывшего директора Черемисова, которые мешают нормальной работе медеплавильного комбината и обошлись государству в огромные деньги?.. Кряжин, веди заседание.
Кряжин (как бы очнувшись). Заседание? Да, да… (Справляясь с мыслями.) Вместо вступительного слова я говорю: объективность, товарищи, и еще раз объективность.(Ждановичу.) Давай, ты что-то хотел сказать.
Жданович (волнение). Сейчас там мне было прямо сказано о том, что если я не хочу последовать куда-то вслед за Черемисовым, то должен говорить правду. Вы мне не раз говорили, товарищ директор, что стоите прочно и у вас есть связи в каких-то сферах… Мне, стало быть, выгоднее встать на вашу сторону…
Трабский (пожал плечами). Я ничего такого вам не говорил… (Презрение.) Неумная болтовня.
Жданович. А впрочем, все это и неважно. Для меня лично важно лишь одно… (Пауза.) Я понял, что в партии идет борьба, и если уж она меня коснулась, то надо и мне определить свое политическое кредо. Крутить — не выйдет. Я как специалист давно заметил, что вы, директор, проводите туманную какую-то линию, вы путаете, тормозите дело, обманываете государство.
Трабский. Надо бы по существу вопроса отвечать…
Жданович (продолжает). А по существу вопроса… (Подумал.) Черемисов дело делает, и я буду его защищать. Принципиально защищать… по существу вопроса…
Кряжин (торопливо и внушительно). Позволь, Жданович, а кто тебе сказал, что Черемисов нуждается в твоей защите?
Трабский (вскричал). Роман Максимович! Я требовал не раз: либо меня снимайте, либо гоните Черемисова со всей его компанией. Но ты, Роман Максимович, все время колебался. Ты, видишь ли, не мог себе представить, что Черемисов личную обиду сделает предметом беспринципной склоки и объективно скатится в антипартийное болото. Рыхлый ты человек, товарищ Кряжин. Рука не поднимается на Черемисова. Теперь имеются точные документы, опять колеблешься! Опомнись, Роман Максимович…
Кряжин. Я опомнился, Яков Яковлевич… и, к счастью, во-время опомнился, о чем здесь откровенно заявляю и раскаиваюсь.
Миньяров. В чем, Роман, раскаиваешься?
Кряжин. А в том, что я поверил клеветническим материалам против Черемисова. Ты, Трабский, давно повел кампанию против талантливого и смелого экспериментатора… Не знаю еще, с какой целью, но есть случаи, когда законспирированные оппозиционеры…
Трабский встал из-за стола и быстро поднимается наверх.
(Решительно). Все дело Черемисова есть дутое, из пальца высосанное.
Миньяров. Странно, дорогой мой, что ты говоришь об этом после того, как вызваны сюда мастера, инженеры, переводчица.
Кряжин. Во-первых, всех их надо отпустить… Жданович, отпусти народ и сам иди работать…
Жданович удаляется.
А во-вторых, я никого не созывал и дела не начинал. Признаюсь, что колебался… мог бы запутаться. Тоже признаюсь. Теперь судите, как хотите…
Трабский (задержавшись). Прошу простить… Я сейчас вернусь… отвечу. И также по существу вопроса. (Ушел.)
Черемисов. Роман, а когда сейчас ты смотрел сквозь меня, как будто я уже не существую, — тоже колебался?
Кряжин. А я не видел, как я на тебя смотрел.
Миньяров. Вот мы опять собрались втроем… можно сказать пионеры этого строительства… Вместе закладывали камни первой пятилетки. Роман, ты спишь, что ли?
Кряжин. Куда там, к чорту, спать… мысли, мысли, брат.
Миньяров. Но скажи на милость, какая муть в тебе сидит? Товарищ Сталин говорит, что сознание людей отстает от фактического их положения. Мысль точная. И все-таки ты меня удивляешь. Из-за одной только личной неприязни к Дмитрию ты попадаешь в ловушку к своим же собственным врагам. В свое время Трабского сюда подбросили бухаринцы. Лавируя и маскируясь, он проводил свою политику на военное предательство и поражение. А Черемисов стал мешать. Отсюда драка, травля. Когда их разгромили, выявили и он остался одиночкой, приходится спасать шкуру. Если вначале ему надо было просто убрать с дороги Черемисова, то сейчас уже не то. Он, видите ли, Трабский, стал борцом за чистоту наших партийных рядов. Вот что выяснилось, Кряжин.
Кряжин. Ох, не говори…
Миньяров. Как ты выпутался, сейчас не будем разбираться. Чутьем, что ли?..
Кряжин. Если бы чутьем… Надо говорить начистоту. Предупредили. Кто предупредил? Совестно сказать — Люшин.
Черемисов. А-а, все понятно.
Миньяров. Ты сам знаешь — такие дела легко и просто не кончаются. Однако хорошо, что ты не лжешь.
Кряжин. Да, да… придется отвечать. Понимаю, понимаю.
Миньяров. Сейчас я не об этом говорю с тобой. Подумай, а как же дальше жить? Ты же был хороший мужик… Настоящий человек… Только оно замуровано, это настоящее, каким-то шлаком, дрянью. В мелком человеке мелочность еще терпима, но в крупном отвратительна.
Кряжин. Да, да… усваиваю. Урок, ребятушки, урок. (Глянул наверх.) А что с этим?
Миньяров. А я привез решение. Директором попрежнему остается Черемисов. Трабский сам и давно определил свою судьбу.
Кряжин. А ведь когда-то он был членом нашего обкома, редактором газеты.
Миньяров. Зачем далеко ходить! Сейчас, сию минуту он душил прекрасного нашего товарища — и насмерть.
Наверху выстрел. Пауза. Затем на галлерею выбегает Люшин.
Люшин (сияя и восторгаясь). Гражданин Трабский при закрытых дверях покончил свою жизнь. Какие теперь будут распоряжения?
Черемисов (гнев). Вон отсюда! Чтобы духу твоего здесь не было!
ЗАНАВЕСДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
КАРТИНА ШЕСТАЯ
Летний дачный павильон с открытым выходом на веранду. За окном молодая свежая зелень. Время предвечернее.
Ксюша. Настя, все готово?
Настя. Будьте спокойны, товарищ секретарь… сама забочусь. Хозяин-то впервой в отпуск отправляется. (Ушла.)
