Laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)
Он, похоже, счел, что она совсем свихнулась, раз заинтересовалась такой скукотищей, как преподавательская рутина. Лили спросила, отчего в таком случае он сам там остался, и он ответил:
— Хогвартс был моим домом, — и выглядел при этом как-то неловко. Или, быть может, одиноко.
— Тогда расскажи мне о нем, — попросила Лили, улыбаясь самыми краешками губ. Ей хотелось к нему прикоснуться, но она опасалась, что он опять уйдет в себя, скроется в той далекой, темной глубине, от которой у нее уже сердце разрывалось.
Но очень скоро он отклонился от школьной темы и начал рассуждать о своей грядущей госпитализации. Лили еще ничего не успела сделать, даже к палочке своей еще не притронулась, но уже прониклась глубочайшим отвращением и к этому плану, и к себе самой, и к Люциусу Малфою и Волдеморту. К последним — за то, что не оставляют ей выбора, и за то, что проклясть Северуса — все же лучше, чем те пытки или что там для него придумает эта стая шакалов в человеческом обличье.
Да, альтернатива гораздо хуже... она что угодно сделает для Сева, чтобы удержать его подальше от Пожирателей Смерти.
Даже причинишь ему боль. Уже во второй раз, верно?
Но если этого не сделать — в итоге она умрет. И он умрет тоже.
Северус сказал — им придется подождать, пока Лили не поправится. Заодно и до Нового года останется меньше времени. Со сроками ошибиться нельзя, предупредил он. Ночь с тридцать первого декабря на первое января он должен провести в больнице, и чувствовать себя настолько плохо, чтобы быть не в состоянии улизнуть на запланированную встречу.
— Все знают, что прошлой весной мы поссорились, — произнес он голосом столь же далеким и безжизненным, как дно пересохшего колодца. — Это добавит правдоподобия, если начнут задавать вопросы; но я не хочу, чтобы кто-то знал наверняка, что меня прокляла именно ты. Если спросят — скажем, что нападавший сбежал.
Северус считал, что придется воспользоваться именно Контрапассо, но Лили все равно судорожно перебирала в голове весь свой атакующий арсенал, пытаясь придумать, чем его заменить — возможно, она о чем-то позабыла... Но нет. Да, она знала много заклятий, чтобы нейтрализовать врага и успеть убежать, еще больше — контрзаклинаний и защитных чар, но практически ничего, причиняющего вред. Особенно такой вред, какой требовался Северусу. Лили никогда не хотела убивать врагов — ее специальностью было создание новых защитных чар, а насилие всегда ей претило. Когда она кого-то проклинала, то всегда чувствовала, будто ее саму тоже прокляли.
И она же стала единственной, кто смог наложить на кого-то Контрапассо.
— Да, нам нужно именно оно, — сказал Северус, заглушая плеск сока — он как раз наливал для Лили очередной стакан. Солнце садилось; она замотала головой, не желая принимать питье, вцепилась пальцами в одеяло, словно взять у него стакан — все равно что согласиться причинить ему вред. Но Северус лишь произнес — негромко, мягко:
— Этого более чем достаточно. Ты можешь даже наложить проклятие вполсилы.
— Сев — врачи в Мунго — они не умеют это лечить.
— Ты знаешь контрзаклинание, — отмахнулся он, но она только яростнее затрясла головой.
— Теоретически да, но я никогда им не пользовалась. Сев, послушай — это совершеннейшее безумие. Ты хочешь, чтобы я наложила на тебя проклятие, от которого ты попадешь в больницу, и которое я даже снимать ни разу не пробовала?
— Верю, что ты справишься, — возразил он так, словно и правда в это верил.
А вот Лили в себя — нет.
— Как вы тогда сняли его с Эйвери?
— Темный Лорд воспользовался Фините Инкантатем, — пожал плечами Северус. — У него хватило на это могущества.
— Если у меня ничего не получится... я права, в Мунго ни у кого могущества не хватит?
— У тебя все получится.
Лили почувствовала себя как-то странно — словно сердце согрелось, а остальное ее тело замерзло. Она взяла стакан из рук Северуса и отпила глоток. Кончики пальцев совсем заледенели.
Он ушел домой в районе семи, когда в границы Петуньиных владений вторглась нарушительница-мама. Северус разговаривал с мамой отстраненно и очень вежливо, а напоследок обернулся к Лили и сказал: "Попроси Петунью приготовить красное мясо с кровью — оно придает сил", — лицо у него при этом было строгое, но она знала, что это он так забавляется — на свой особенный лад. Потом Северус ушел, одарив ее быстрым, почти незаметным взглядом — настолько стремительным, что Лили была готова счесть его плодом своего воображения.
Мама прибралась немного в комнате — почему-то в ее исполнении это успокаивало, а не раздражало. Лили не знала, как Северус этого добивался, но после него всегда и везде оставался легкий бардак — просто анти-Петунья какая-то.
— Хорошо пообщались? — спросила мама, убирая со лба Лили влажные локоны.
— Конечно, — сказала она, прижимаясь к этой ласковой руке и закрывая глаза. Наслаждайся, пока можешь.
Неспешно и бережно мама поглаживала ее по волосам. Пробормотала:
— Он сильно изменился за это время.
Лили слегка улыбнулась — в основном собственным мыслям.
— Да.
Мама заглянула ей в глаза — так, словно пыталась в них что-то рассмотреть. Лили с интересом посмотрела на нее в ответ.
— Да, мам? — спросила она, все еще улыбаясь.
— Я только хочу, чтобы ты была счастлива, — сказала та. Поцеловала Лили в лоб, помедлила, не убирая руку — и, наконец, окончательно расправив на дочери одеяло, прихватила пустой кувшин из-под сока и ушла, шурша подолом своего шелкового халата.
"По-моему, счастья хотят все и всегда", — подумала Лили, откидываясь на подушки.
Дом погружался в ночную тишину. Лили следила за тем, как мерцают на потолке огоньки из банки, а мысли о маме и Севе согревали ее изнутри. Банку он ей вернул — Лили оставила ее у него в рождественскую ночь, надеясь, что тем самым поможет ему чувствовать себя лучше, пусть хоть чуточку, ну или хотя бы не так паршиво... Сегодня она научила Сева этому заклинанию и очень хотела, чтобы он принес ей показать свои звездочки в следующий раз, как придет в гости — но в ответ на эту просьбу он только пробормотал что-то неразборчивое, и скулы его слегка покраснели. "Пожалуйста, Сев?" — попросила Лили, и он взглянул на нее пристально — еще один из этих его долгих и непонятных взоров — а потом втянул голову в плечи и сказал: "Если ты того хочешь".
Она так хотела взглянуть на звездочки Сева оттого, что у разных людей они выглядели по-разному; эти чары происходили из той же ветви магии, что и заклинание Патронуса — собственно, оттуда она эту идею и позаимствовала. Про себя Лили украдкой называла это семейство заклинаний "магией сердца".
Звездочки Ремуса походили на елочную гирлянду — дюжины искорок, крошечных, ярких и разноцветных. У Сириуса выходила всего одна звезда — такая крупная, что глазам смотреть больно; Ремус шутил, что этот дубликат настоящего Сириуса — Песьей звезды — лишь доказывает, что он полностью поглощен самим собой. У Джеймса получалась россыпь жизнерадостно-красных огоньков. Питер же никогда не мог...
Нет, если она начнет думать о Питере — то у нее желудок растворится и исчезнет, словно в черную дыру. Не надо о нем. Либо Питер, либо остаться в здравом рассудке. Лучше вспоминать Северуса и разговор про заклинание — как он выслушал ее объяснения, помогая разобраться, когда она окончательно путалась в словах, а потом устремил на нее очередной пристальный взгляд и произнес: "Как я уже говорил, это и впрямь просто блестяще", — и от этих слов у нее в сердце словно поселились звездочки из банки — так в нем стало светло и тепло; откуда-то Лили точно знала, что взрослый Сев еще более скуп на похвалу, чем был в свое время юный.
Джеймс сказал то же самое, когда она начала работать над созданием новых заклинаний. "Блестяще!" — воскликнул он с энтузиазмом, а потом обнял ее и закружил. И друзья ее тоже вздохнули с облегчением — они все беспокоились из-за того, как неважно она себя проявляла в бою.
Проблема была не в том, что Лили не могла применять атакующие заклинания — могла и применяла, когда речь шла о жизни и смерти; но вот видеть, что ее заклинания делали с жертвами... Это зрелище всегда возвращало ее с небес на землю, а в горячке битвы нельзя останавливаться и переживать из-за того, что делаешь со своими врагами — это глупо и опасно и для тебя, и для твоих союзников... Северус был отнюдь не единственным, кто спас ее от смерти; добрая половина Ордена так или иначе рисковала жизнью, выручая глупую, наивную Лили, которая совершенно теряла голову при виде раненых Пожирателей Смерти. А когда ее спас Сириус, то так из-за этого рассвирепел, что разозлил Джеймса, и они разругались как никогда за всю историю их дружбы. Лили тогда залила Дамблдору слезами всю мантию — ту, на которой блестки складывались в созвездия — причитая, что она в Ордене совершенно лишняя, потому что у нее не хватает мужества, а еще она слишком слабая, и хотя и не хочет, чтобы тьма победила, но совершенно не может ей ничем помешать...
