Александр Бушков - Возвращение пираньи
— Примерно я представляю, куда лететь, — сказал Мазур. — Есть обычная карта, есть компас. Но непременно станем блуждать и рыскать, я, откровенно говоря, плохо представляю, где мы сейчас находимся… Где на нашей карте Эль-Кальварио?
— Примерно вот здесь, — показала Ольга торопливо.
— Слышал? — хмыкнул Мазур. — Примерно…
— Ладно, погода самая что ни на есть ясная, лететь я с грехом пополам лечу, знаю направление, куда следует держать… — доложила Ольга.
— Тогда отклонимся к западу, — сказал Мазур. — У нас есть одно преимущество: Луису нужно было беречь горючее на обратный путь, а нам это в принципе не нужно, долететь бы вовремя, а там уж как-нибудь выберемся. Горючего для экспериментов по ориентированию достаточно, так что наберитесь терпения, и, я вас умоляю, не критиканствуйте…
Глава одиннадцатая
Чудище с зелеными глазами
Давно уже стало ясно, что Мазур самоуверенно взвалил на себя неподъемную задачу. Попал в положение человека, который прекрасно умеет водить машину, но оказался в дикой глухомани, который час колесит по переплетениям проселочных дорог, где нет ни указателей, ни прохожих…
Он добросовестно держал курс на северо-запад, но под крылом самолетика уныло простиралось зеленое море здешней тайги, время от времени, должно быть, разнообразия ради, перемежавшееся невысокими горами. Рек, речек и речушек внизу посверкивало несказанное количество, и эту паутину никак не удавалось привязать к их карте, пусть и подробной. В тридцатые годы летчики в подобных случаях снижались настолько, чтобы прочитать вывески на железнодорожных станциях, однако эта хитрость бесполезна там, где железных дорог мало. На исходе первого часа Мазур увидел внизу железную дорогу, но это ничуть не облегчило задачу, наоборот, моментально помогло понять, что он отклонился на полсотни километров восточнее. Садиться возле какой-нибудь из трех попавшихся на пути деревушек он не решился — неизвестно было, удастся ли потом взлететь, к тому же деревушки располагались в изрядном отдалении от рек, так что лодок там заведомо не достать…
Никто его не упрекал. Ольга без напускного сочувствия, вполне искренне поведала, что не всякий опытный пилот сумеет тут ориентироваться. Кацуба помалкивал вообще — самолет водить он не умел, а потому не считал себя обязанным лезть в критики.
Вечерело, тени внизу стали гораздо длиннее, темнее, гуще, стрелка указателя горючего все откровеннее льнула к нулевой отметке, как шлюха к денежному клиенту. Мазур прекрасно помнил, как молниеносно заходит здесь солнце…
— Ну вот что, — сказал он, ни на кого не глядя. — Пора что-то делать. В темноте я тут не летун…
— Пора, — безразличным тоном сказала Ольга, давая понять, что перечить командору пробега не осмеливается, однако самое время искать какой-то выход…
— Идей, откровенно говоря, мало, — сказал Мазур. — Либо сажусь в первой же попавшейся деревне, какая только встретится за… — он покосился на стрелку и горящую рядом с ней алую лампочку, — за следующие пять минут, либо выбираем подходящую прогалину и садимся в глуши. Плюнем на все сложности, свяжемся по радио с Барралоче, вернемся, наймем еще один самолет… Думаю, с нашими бумагами, при теплых отношениях с сеньором бригадным комиссаром, за решетку не упрячут, поверят, что все именно так и было, как мы… Ага! Везет дуракам…
Он заложил вираж, и самолетик завалился вправо. Сбросив скорость, снизившись метров до трехсот, Мазур принялся описывать широкие круги вокруг деревни. Снизился еще метров на сто. Окруженные невысокими валиками геометрически четкие участки земли, стоявшие россыпью домики, невысокая церковь, путаница тропинок, табунок каких-то животных, испуганно кинувшихся в сторону… Небольшая толпа на окраине…
— Садимся, — решительно сказал Мазур. — Держитесь за воздух…
И повел самолетик вниз, прошел над широкой прогалиной, вроде бы подходящей, развернулся, выпустил закрылки, сжал штурвал. Серо-коричневая земля приближалась с неприятной быстротой, справа, вздымая пыль, шарахнулся табунок тех самых высоких, бесхвостых животных, мелькнули невысокие стожки, чахлый плетень, касание, легонький удар, зубы так и лязгнули…
Со всех сторон поднялась густая легчайшая пыль, Мазур, уже ничего не видя вокруг, выключил моторы и дал тормоза, ощущая собственной задницей, как швыряет самолетик на рытвинах и буграх.
Потом все кончилось, очень быстро осела пыль. Отдуваясь, Мазур расстегнул ремень, окинул спутников беглым взглядом и с радостью убедился, что никто даже язык не прикусил. Огляделся.
Справа протянулось кладбище, где между густых пучков жесткой травы стояли странные сооруженьица — глинобитные надгробия чуть ли не в рост человека, похожие на буханку хлеба, косо срезанную с обеих сторон на высоте примерно половины. Венчавшие их четырехконечные католические кресты кое-где покосились.
Слева — крохотные поля, обнесенные невысокими каменными стенками. У ближайшей оградки стояло, сбившись в кучу, десятка два высоких, стройных лам — они настороженно таращились на свалившийся с неба странный предмет, стригли ушами, украшенными яркими красно-желтыми кисточками. Видно было, что готовы рвануть подальше при первом подозрительном звуке или движении. Дальше, за полями, раскинулась деревня.
— Предусмотрительный ты человек, — проворчал Кацуба. — Прямо к самому кладбищу подрулил, чтобы в случае чего не было лишних хлопот, и нести нас было совсем даже недалеко…
Мазур промолчал, прикрыв глаза и облегченно вздыхая, зато Ольга не вытерпела:
— А некоторым лучше бы помолчать, легко с пассажирского места наводить критику…
— Да это я от радости язвлю, — сказал Кацуба. — Коммодор — великий человек, я это всегда подозревал, а теперь знаю точно… Ну что, пойдем в деревню? Надеюсь, здесь скальпов не снимают и к столбу пыток не привязывают?
— Какие скальпы? — возмутилась Ольга. — Несчастные люди, бедняки, перебиваются кое-как…
— Олечка, у вас определенно что-то случилось с чувством юмора, — сокрушенно сообщил Кацуба.
— Устала, — отрезала она. — Не каждый день к столу привязывают и собираются тянуть жилы… Пойдемте. Для старосты такой вот деревеньки мы, с нашими авторитетными столичными бумагами, будем выглядеть прямо-таки высшими существами…
— А герильеро здесь водятся? — серьезно спросил Мазур.
— Вполне возможно, — столь же серьезно сказала она. — Куда только ни забредают, так что возьмите автоматы и распакуйте мой «гаранд»…
Чем ближе они подходили к деревне, тем сильнее убеждались, что там происходит нечто неладное. Конечно, не стоит мерить чужой провинциальный быт на свой аршин, но долетавшие с окраины возбужденные крики что-то не походили ни на общую пьянку после успешного сбора урожая, ни на неизвестный народный обряд…
Предосторожности ради решили приблизиться к орущей толпе с тыла — в глуши, пояснила Ольга, как нельзя лучше проходят самые дешевые эффекты вроде неожиданного появления. Они должны быть чем-то весьма увлечены, раз не отвлеклись даже на прибытие самолета, — штуки в здешних местах, конечно же, редкой и предельно экзотической, вроде спускаемого аппарата космического корабля…
Сделали небольшой крюк, шагая меж домов. Попадались особо престижные по здешним меркам строения из адобес — необожженного кирпича, — крытые неоцинкованной жестью, а парочка даже набившей оскомину рифленкой. Но большинство — простые лачуги, слепленные из глины пополам с сухой травой. Правда, чуть ли не над каждой торчала телеантенна-тарелка.
Очень похоже, хваленая индейская невозмутимость — а уже ясно, что деревня индейская, — была присуща лишь куперовским героям. Здешние «индиос» вопили и махали руками, словно бразильские футбольные болельщики или отечественные пьющие люди, ломившиеся в магазин в ужасные времена полусухого закона. Женщин почти не было, в основном мужчины в ворсистых штанах по колено, войлочных шляпах, с красными и синими пончо через плечо (попадались, правда, индивидуумы, экипированные с дешевым городским шиком — джинсы при домотканой рубашке, костюм из магазина готового платья, но с пиджаком, надетым на голое тело).
Средоточием шума была хижина с одним-единственным окном и дверным проемом без двери. Вот сидевший на глиняном порожке человек как раз и был воплощением классической невозмутимости героев Купера: зажав меж колен высокое дряхлое ружьецо, он курил дешевую черную сигару, время от времени похлопывая левой рукой по рукояти всаженного в землю мачете. Орущая толпа особенно не напирала, держа некое, словно бы строго оговоренное расстояние. Время от времени кто-то выскакивал вперед, но тут же, пару раз взмахнув кулаком, нырял назад, в плотно сбитую толпу односельчан. Чуть в стороне помещался старик в черной рясе, с тусклым крестом на груди, порой он пытался, такое впечатление, навести порядок, но его почти не слушали.
