Петра Куве - Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу
Пастернак, очевидно, прочел статью в «Шпигеле»[502] и спросил друга, «правда ли, что один из издателей «ДЖ» в оригинале, г[раф] Владимир Толстой», — внук Льва Толстого. Статья, кроме того, подготовила Пастернака к интриге, окружившей выход романа на русском языке.
Американская пресса насторожилась, почуяв заговор. В начале ноября книжный обозреватель «Нью-Йорк таймс» писал, что «во время закрытия Брюссельской выставки[503] неизвестные лица стояли перед советским павильоном и раздавали экземпляры «Доктора Живаго» на русском языке всем заинтересованным лицам. Откуда взялись эти книги? Информация засекречена». 2 ноября издательство «Мутон» устроило пресс-конференцию, и директор компании Фред Экхут, стараясь положить конец домыслам, смешивал правду с ложью. По его словам, сначала де Риддер согласился взять рукопись у некоего француза, который, как он считал, действовал от имени Фельтринелли. «Мутон» не хотел признавать, что вел дела с известным голландским антикоммунистом. Позже издательство принесло письменные извинения через «Нью-Йорк таймс», «Коррьере делла Сера», «Таймс», «Фигаро» и «Франкфуртер альгемайне цайтунг», в которых, среди прочего, издание «Доктора Живаго» на русском языке называлось «прискорбным недоразумением»[504].
Организация Посновой также откровенно замалчивала произошедшее. На пресс-конференции, устроенной в отеле «Ориенталь» в Брюсселе 10 ноября, священник Антуан Илк сообщил, что в августе представителей их организации пригласили на конференцию в Милане и некий неназванный профессор сказал, что Фельтринелли хочет издать «Доктора Живаго» на русском языке в знак признательности к автору. Через пятнадцать дней, продолжал священник, «в штаб-квартиру нашей организации прислали подарок — партию книг[505] «Доктор Живаго». По его заверениям, к книгам прилагалась записка: «Для советских туристов».
В Вашингтоне следили за развитием событий не без страха. Впервые о роли ЦРУ заговорили 15 ноября 1958 года. Подозрения были высказаны в приложении к журналу «Нэшнл ревью», основанному Уильямом Ф. Бакли-младшим. Некий литератор под псевдонимом Куинси одобрительно замечал, что экземпляры «Доктора Живаго» были доставлены в ватиканский павильон «без шума»: «Возможно, наши любители[506] изящно ниспровергать основы, сотрудники Центрального разведывательного управления, обходятся налогоплательщикам слишком дорого, но время от времени они способны действовать достойно. Например, этим летом ЦРУ забыло о вражде с некоторыми своими союзниками и набросилось на наших врагов — в чем, как ни странно, весьма преуспело… В Москве эти книги передавали из рук в руки, словно фривольный роман «Фанни Хилл» в университетском дортуаре».
Издательству «Мутон» удалось уладить отношения с Фельтринелли. «В виде возмещения ущерба»[507] голландцы брались напечатать еще пять тысяч экземпляров для Фельтринелли. Итальянский издатель обращал особое внимание на продажи[508]; кроме того, он объявил, что не позволит «Мутону» сотрудничать с разведкой. На пресс-конференции Фельтринелли сказал, что намерен выпустить небольшой тираж романа на русском языке, «чтобы 12 или 14 рецензентов[509], крупных славистов, могли в полной мере оценить литературные достоинства произведения, которые, как мне кажется, чрезвычайно высоки».
Наконец и Пастернак увидел провезенное в Москву контрабандой русскоязычное издание, сделанное «Мутоном» по заказу ЦРУ[510]. Он был горько разочарован, потому что оказалось, что тираж печатали по ранней, неправленой версии. «Книга кишит ошибками[511], — писал Пастернак Фельтринелли. В марте 1959 года он жаловался Жаклин де Пруайяр, что не узнает собственного романа[512], и просил ее выправить текст.
Фельтринелли не терпелось закончить спор в Нидерландах, потому что еще один конфликт назревал в Соединенных Штатах. В октябре, после выхода нидерландского издания, но до наступления оговоренного с ЦРУ конечного срока, Издательство Мичиганского университета объявило, что приступает к выпуску собственного издания. Итальянский издатель написал гневное письмо в Анн-Арбор, в котором предупреждал: «Наш долг сообщить вам[513], что «Доктор Живаго» Пастернака охраняется международным авторским правом». За письмом последовали две телеграммы. Фред Уик отвечал довольно резко: «Мы хотели бы знать[514], на каком основании вы утверждаете, что обладаете авторскими правами на русский текст романа в Соединенных Штатах Америки».
Курт Вольф из «Пантеона», американский издатель Пастернака на английском языке, послал гневное письмо Хэтчеру, президенту Мичиганского университета. Упомянув об «ужасающем давлении», какому Пастернак подвергается на родине, он написал: «мы являемся свидетелями удивительного события[515]… Два учреждения пытаются лишить писателя его неотъемлемых прав: Союз писателей СССР, который отказывается издать книгу в России… и Издательство Мичиганского университета, которое собирается издать его книгу без разрешения автора или его агента». Вольф просил университет «исправить несправедливость, причиненную человеку, который не может защищаться».
Уик ответил: в университете считают, что они оказывают услугу студентам и ученым, отказываясь подчиниться попытке Фельтринелли «распространить на весь мир цензуру Союза советских писателей… Поэтому вы понимаете, почему мы отрицаем обвинение[516], предъявленное издательству… и относим ваши действия к той же категории, что и действия Союза советских писателей». Впрочем, Уик выразил готовность пойти на компромисс и предложил Вольфу использовать свое влияние и получить у Фельтринелли лицензию для издательства Мичиганского университета, не дожидаясь, когда дело дойдет до суда. Стороны пришли к соглашению, и Издательство Мичиганского университета в январе 1959 года выпустило роман. Тираж печатали по версии ЦРУ, переданной в издательство Морроу.
Руководство ЦРУ пришло к выводу, что операция, в конце концов, «всецело стоила затраченных усилий[517] ввиду ее очевидного действия на Советы». По сообщению в «Энкаунтере», журнале, выходившем при поддержке ЦРУ, к ноябрю 1958 года «экземпляры запрещенного русского издания «Доктора Живаго» (вышедшего в Голландии) уже нашли дорогу в СССР. Говорят, что цена книги на черном рынке[518] доходит до 200–300 рублей». Для Москвы это была очень крупная сумма, примерно равная недельной зарплате рабочего. Правда, к тому времени Шведская академия уже присудила Пастернаку Нобелевскую премию по литературе, и москвичам не терпелось добраться до «Доктора Живаго».
Глава 10. «Но сам он производит впечатление гения: обнаженные нервы, неблагополучный и гибельный»
22 октября 1958 года Макс Френкел, московский корреспондент «Нью-Йорк таймс», бросился в Переделкино, чтобы поговорить с Пастернаком. В редакции стало известно, что Нобелевскую премию по литературе, скорее всего, дадут автору «Доктора Живаго». Объявление результатов голосования ожидалось на следующий день. Дача была переполнена; Пастернака окружало более десятка друзей[519]. Когда Френкел сообщил новость, встреча превратилась в празднование. В воздухе носился мятежный дух, и репортеру пришлось бегать в туалет, чтобы украдкой делать заметки о некоторых смелых замечаниях, высказанных под действием спиртного. Оживленный Пастернак откровенничал относительно главной мысли романа: «Эта книга — плод невероятного времени[520]. Вокруг, невозможно поверить, молодые люди приносились в жертву ради обожествления этого быка… Из-за того, что я видел вокруг, я вынужден был писать. Я боялся только, что мне не удастся завершить роман».
Предвкушение высокой награды, которую, как считала Ахматова, Пастернак хотел получить «больше чего бы то ни было»[521], смешивалось с некоторым беспокойством, тревогой перед испытанием, которое ему предстояло пройти. «Вы, наверное, сочтете меня нескромным[522], — говорил он Френкелу. — Но я думаю не о том, заслуживаю ли я такой чести. Это будет означать новую роль, огромную ответственность. Всю жизнь для меня было так. Сразу после того, как что-то случается со мной, кажется, будто всегда так и было. Разумеется, я невероятно счастлив, но вы должны понять, что я немедленно останусь в одиночестве, как будто так было всегда».
Нобелевская премия по литературе присуждается Шведской академией (литературы). Альфред Нобель, шведский промышленник и изобретатель динамита, в своем завещании распорядился, чтобы награда досталась «создавшему наиболее значительное литературное произведение идеалистической направленности»[523]. Академию литературы основал в 1786 году король Густав III; вначале она была небольшим учреждением, созданным ради популяризации шведского языка и литературы — «во имя чистоты, силы и величия шведского языка[524] в науках, а также в искусствах поэзии и риторики». Кроме того, под эгидой академии проводились реформы орфографии и грамматики. Академия руководила и созданием Исторического словаря шведского языка. После ряда дискуссий о том, можно ли принять наследство Нобеля и распоряжаться им, академики стали присуждать самую престижную международную премию по литературе. Восемнадцать членов Шведской академии выбирают из своих рядов Нобелевский комитет, рабочую группу из четырех или пяти человек. Комитет рассматривает кандидатуры номинантов, выдвигаемых литературными объединениями и отдельными лицами, оценивает их и составляет окончательный список, который поступает на голосование в академию. Помимо мирового престижа, премия имеет значительный вес в денежном выражении. Так, в 1958 году она равнялась 214599,40 шведских крон[525], то есть примерно 41 тысяче долларов.
