Захар Прилепин - Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы
После тех невообразимых побед, что превращали послужной список Давыдова в пухлый, увлекательнейший фолиант, и той невероятной славы, что сама будто стелилась ему под ноги, смиряться с подчинённым положением ему было непросто.
Вскоре Давыдов решается на поступок дерзкий, по принципу «либо грудь в крестах, либо голова в кустах». Никому толком не сказавшись, он решает занять город Дрезден. Стоит же город на пути, как не взять.
Гарнизон, находившийся в Дрездене, превышал по численности лёгкий отряд Давыдова; но разве это могло его остановить.
После первой атаки – когда Бугский полк под руководством неизменного Чеченского влетел в палисады пригорода и тут же развернулся – пришло время, за неимением должного количества войск и артиллерии как таковой, использовать воинскую хитрость.
Давыдов велел разложить вокруг Дрездена бивачные огни, чтоб создалось впечатление, что здесь не менее трёх тысяч солдат. В то время как у каждого костра сидело в лучшем случае по два казака и со скуки перекрикивались: «А шёл бы ко мне, Емельян?» – «Да больно далеко к тебе, Стёпа!».
Снаряжая для переговоров старого боевого товарища Храповицкого, в добавление к уже имевшимся орденам Давыдов нацепил ему ещё и своих собственных, дабы вид посланника получился убедительным и важным.
Поутру Давыдов выстроил в виду города имевшихся в наличии 50 гусаров Ахтырского полка и 400 казаков, выдавая их за авангард подступающей армии.
Гарнизон, не будь он так перепуган, мог выйти и разметать эту команду. Впрочем, команда ускакала б ещё быстрее (и, наверное, была к тому вполне готова).
Давыдов, однако, побеждал психологически, своей ослепительной наглостью: бряцающий орденами Храповицкий потребовал, чтоб сдающийся гарнизон при вступлении русских войск был выстроен при параде, звучал барабанный бой, и ещё чтоб при въезде Дениса Васильевича сделали на караул.
Коменданту пришлось соглашаться.
Едва ли можно вообразить чувства гарнизона, когда наутро, под барабаны, в Дрезден вошли несколько сот казаков, пять десятков гусар – и всё. Больше в округе не было никого, сколько в подзорную трубу ни гляди.
Зато каких гусар! Зато каков был их вожак! Маскарад же нужно было отыграть до конца!
Давыдов, до сих пор так и не побрившийся с партизанских своих приключений, с окладистой бородой, въехал на лучшем коне в красных шароварах, красной шапке с чёрным околышем и в чёрном чекмене, с черкесской саблей на боку.
Окружение его выглядело не хуже.
Ну, Пугачёв же!
Только колокольного звона и хлеб-соли не хватало.
…Однако закончилась эта история куда хуже, чем начиналась. Когда в Дрезден явился наконец барон Винцингероде, Давыдов получил жесточайший разнос: да как он посмел взять без приказания город? Да кто?! Кто ему позволил?
Давыдова отстранили от командования полком.
Его могли бы вообще лишить всех званий и в крепость засадить за самоуправство; но обошлось: спасло заступничество Кутузова. Император Александр I, поразмыслив, обронил: «Победителен не судят».
Что с него возьмёшь, с партизана.
В очерке «Занятие Дрездена» Давыдов сухо сообщает о зарубежном походе российской армии: «Впоследствии я служил то в линейных войсках, то командовал отрядами, но временно, без целей собственных, а по направлению других. Самая огромная команда (два полка донских казаков) препоручена мне была осенью, но и тут не отдельно, а под начальством австрийской службы полковника Менсдорфа…»
Нет, не такого, конечно же, ожидал Давыдов: после Дрездена, думал он, его пожалуют наградами и скорейшим произведением в следующее, уже генеральское, звание. Вместо этого он, сам будучи полковником, подчинялся полковнику австрийскому.
И в официальных реляциях о взятии Дрездена имя его даже не упоминали.
Другой бы и в этот раз попросил отставки – но что в отставке делать?
Поступив в отряд генерал-майора Сергея Николаевича Ланского, Давыдов участвует 21 апреля в бою под Прёделем, 22-го – под Гартой, 23-го – под Эцдорфом, 24-го – под Носсеном, 25-го – под Юбигау.
Наконец, 8 и 9 мая – в большом сражении под Бауценом. Там же участвовали: адъютант генерала Милорадовича поэт Фёдор Глинка, офицер Преображенского полка поэт Павел Катенин и служивший в Семёновском полку будущий философ Пётр Чаадаев.
После того как с Наполеоном было заключено перемирие, Давыдов поступил в корпус генерала Михаила Андреевича Милорадовича, получив под командование четыре сводных эскадрона и часть Татарского уланского полка. В это время Глинка и Давыдов познакомились и не раз встречались.
По окончании перемирия, 15 августа 1813-го Давыдов был в бою под Риотау и 8 сентября – под Люценом (там снова участвуют уже упомянутые Павел Катенин и Пётр Чаадаев), 10-го – под Цейцом.
В октябре случится «Битва народов» под Лейпцигом, о чём Давыдов впроброс упомянет лишь однажды: «…Видел сшибки полмиллиона солдат и 3000 пушек на трёх и четырёх верстовых пространствах».
Далее, в авангарде, Давыдов гонит французов до Рейна.
Позже он пояснит, что Милорадович снова определил его в «партизаны» – то есть, судя по всему, Денис Васильевич выпросил себе право терзать и потрошить войска Наполеона, действуя по своему разумению.
Это хотя бы отчасти вернуло Давыдову ощущение свободы – но зато лишало наград: действия его происходили не на виду у всех, да и некоторая ревность к его непомерной славе в штабах уже существовала.
Перейдя через Рейн, в 1814 году Давыдов получает в командование 4-й Уральский и Оренбургский полки в отряде генерал-майора князя Александра Щербатова.
17 января Давыдов принимает участие в первом же сражении на французской земле при Бриенне.
Тот бой был на редкость ожесточённым – французской армией командовал сам Наполеон, и для обеих армий было важно одержать первую победу именно здесь, за Рейном.
Отсюда и события того дня, почти нереальные: например, невесть откуда взявшийся казачий разъезд (жаль, не давыдовские казаки) приметил Наполеона со свитой и атаковал – император был вынужден лично обнажить саблю, чтоб отбить удар казачьей пики: такого не случалось за весь русский поход никогда.
Обе стороны к вечеру потеряли по три тысячи человек и остались на тех же позициях, где и начали бой.
20 января Давыдов сражается при Ла-Ротьере. Пехотная бригада французов, стоявшая в центре позиций, будет рассеяна именно Давыдовскими казаками; на сей раз Наполеон потерпел поражение и был вынужден отступать.
За это сражение Давыдов получил давно заслуженное звание генерал-майора. Он был уверен, что по праву: такую победу нельзя было игнорировать – случилось поражение Наполеона на французской земле!
Однако праздновать генеральские эполеты было совершенно некогда.
30-го был бой под Монмиралем, и на этот раз отступать пришлось русским, 31-го – новый бой под Шато-Тьери – ещё одно поражение; за два дня русские потеряли три с половиной тысячи человек.
Чёртова круговерть!
А в феврале Давыдову объявили, что звание генерал-майора им получено по ошибке: тут, впрочем, не было ни интриг, ни зависти, ни злого умысла, а только путаница в документах. Но как же неприятно! Как унизительно!
Давыдову несколько раз передают в подчиненье сводные соединения из нескольких полков, в том числе и Ахтырского – а с ахтырцами у Давыдова столько было связано: избранные из их числа гусары партизанили вместе с ним в России, въезжали в Гродно и, запугав коменданта и гарнизон, брали Дрезден. Но управляться с ними, будучи генералом, всё-таки было б веселее, нежели полковником.
Любопытный факт: в Ахтырский полк тогда поступил Пётр Чаадаев; под начальством Давыдова он участвовал в мартовских кровавых боях под Краоном и под Фер-Шампенуазом.
Битвы эти Давыдов много позже описал в одном из писем: «Говорят, что спасло нас местоположение, не позволявшее неприятелю, вдесятеро нас сильнейшему, обойти оба фланга нашего корпуса. Но видя препятствия эти собственными глазами, я и тогда находил их не столь крутыми, чтобы быть недоступными пехоте. Как бы то ни было, но фланги наши, примыкавшие к крутым отлогостям, оставались во всё сражение без нападения. В этом сражении наш генерал-лейтенант Ланской был смертельно ранен и умер от раны, генерал-майор Ушаков убит, Юрковский ранен, Дм. В.Васильчиков ранен – словом, все кавалерийские генералы (кроме Иллар. В.Васильчикова) были убиты или ранены и я, будучи полковником, несколько дней командовал 3-ю Гусарскою дивизией. Мне прострелили пулями кивер и рукав ментика, картечью отбило сабельные ножны и прострелило глаз у лошади…
Замечательно, что в сем деле 10 тысяч конницы было послано в обход для нападения на правый фланг неприятеля, полагая, что тем разобьют Наполеона. Этой конницею командовал генерал Винцингероде, который, отошедши вёрст пять от поля сражения, остановился кормить лошадей и далее не пошёл. Нашего брата за это засудили бы, но Винцингероде всё с рук сходило.
