Джон Лаймонд Харт - Русские агенты ЦРУ
Джанет одета таким образом, чтобы в ней нельзя было заподозрить иностранку. Пеньковский заходит в один из подъездов и становится так, чтобы видеть как спускающихся вниз по лестнице, так и входящих в дверь. Джанет заходит следом и остается внутри секунд десять. Она передает ему то, что нужно в пачке русских сигарет, он ей — в пачке английских. Они всегда обмениваются парой фраз о здоровье семьи и тому подобном».
Гиперактивный как всегда, Пеньковский за период в 11 недель появлялся на этих встречах десять раз. «То, что он делал, доставляло ему удовольствие, — писал один из кураторов, — он хотел стать одним из лучших в своем деле (не понимая, что, возможно, уже является таковым) и рассматривал отношения с Джанет как символ отношений с союзниками». Кураторы все сильнее чувствовали, что теряют контроль над поведением Пеньковского, все связи с ним осуществлялись теперь в основном через Джанет, то есть через посредника. Перешагнул ли он грань возможного? Находился ли под подозрением? Возможности КГБ в Москве были столь велики, что даже при самой тщательной попытке обнаружить слежку заметить ее было бы трудно.
В январе 1962 года СССР посетила смешанная американо-английская деловая делегация. Пеньковский отвечал за ее прием и сопровождение. В первом донесении о встречах с ним сообщалось, что он явно владел ситуацией, был разговорчив, хорошо одет, находился в хорошей физической форме и не показывал никаких признаков беспокойства. Затем картина резко изменилась. Согласно более позднему донесению, Пеньковский обратился к одному из членов делегации с просьбой передать сообщение кому-то в Англии (кому именно, в источнике не указано). В доставленном куда следует сообщении говорилось, что Джанет находится под наблюдением КГБ; И все же, хотя петля уже быстро затягивалась, Пеньковский не изменил своего образа действий.
Другой член той же делегации — американец, говорящий по-русски, наблюдал за ним с большим интересом и позже отметил «явно двойственное поведение» Пеньковского. В присутствии других советских граждан его поведение было типичным для преданного члена партии. Во время банкета в Ленинграде, к примеру, он поднялся и произнес зажигательную речь в коммунистическом стиле, ничем не хуже любого советского оратора. С другой стороны, оставаясь с членами делегации наедине, Пеньковский допускал откровенные высказывания, не согласующиеся с официальной политикой.
Контакты с ним, в последнее время достаточно эпизодические, стали еще более редкими и затруднительными. В марте 1962 года Джанет случайно повстречалась с Пеньковским на дипломатическом приеме. Некоторое время он покрутился рядом, пока наконец не оказался достаточно близко, чтобы спросить вполголоса: «Должно быть, Вы немного устали, почему бы Вам не отдохнуть в хозяйской спальне?» Через две или три минуты после того, как Джанет последовала его совету, она услышала, как Пеньковский говорил хозяйке: «Какая замечательная квартира! Вы мне ее покажете?» Потом, пройдя в спальню, он извинился, что побеспокоил леди, подмигнул Джанет и, повернувшись к двери, как будто случайно показал ей пачку сигарет, зажатую в руке, которую держал за спиной. Пачка была видна одной лишь Джанет, и, проявив большое присутствие духа, та взяла ее. В ней оказалось несколько писем и одиннадцать кассет микропленки. Одно из писем предупреждало Джанет, что за ней следят, где бы она ни появилась, другие касались его собственных проблем. «Дела обстояли плохо, — писал он. — КГБ продолжает интересоваться моим отцом… Мое командование [ГРУ] считает эти подозрения безосновательными и защищает меня от нападок “соседей”».
Командировка в США, в которую его собиралось послать руководство ГРУ, была отменена по прямому указанию КГБ, направленному непосредственно Серову. По иронии судьбы, теперь, когда было уже слишком поздно, Пеньковский захотел уехать. В письме, находящемся в вашингтонских архивах и неизвестно какими путями попавшем в США, говорится: «Я тоскую и так устал от всего этого, что чувствую себя обессиленным… Мне очень хочется перейти к вам, хоть сейчас бросить все и уехать вместе с семьей из этого паразитического мира. Можно ли что-нибудь для этого сделать? Прошу дать мне совет». Письмо, датированное несколькими днями позднее, гласит: «Моя жена родила вторую дочь. Постарайтесь прислать пальто, платье, комбинезон и детские ботинки на годовалую девочку». Заканчивается письмо следующим образом: «Крепко жму Вашу руку. Всегда ваш друг».
В июле Гревил Винн посетил Москву для организации последнего достаточно длительного контакта кого-либо из наших представителей с Пеньковским. Тот не поприветствовал его прямо на борту самолета, как это бывало раньше, однако встретил в здании аэровокзала и помог пройти через таможенный контроль. Когда они оказались в номере гостиницы Винна, Пеньковский совсем расклеился, даже расплакался. Он выглядел усталым, нервным и в первый раз за все время их знакомства признался, что ему страшно. В тот же День, несколько позднее, Пеньковский попросил Винна достать ему пистолет небольшого калибра, сообщив, что очень плохо спит и берет с собой в постель нож, чтобы покончить с собой в случае ареста.
Договорившись поужинать с Винном на следующий вечер, он опоздал на встречу, затратив слишком много времени на попытку обнаружить за собой наблюдение. В это свое последнее свидание они прошли через парк к маленькому ресторану. За ужином Пеньковский попросил Винна сообщить его друзьям, что в любом случае собирается продолжать работу до сентября. После этого он, хотя и предпочел бы взять с собой семью, но готов также покинуть Россию и в одиночку.
Следующий день оказался трудным для обоих. «Примерно в 8:45 вечера, — сообщил впоследствии Винн, — я взял такси возле американского клуба и минут через пять оказался у ресторана “Пекин”». Обойдя вокруг квартала, чтобы проверить наличие за собой слежки, и не заметив таковой, он вновь направился к «Пекину». Путь лежал мимо подъезда дома, в котором стояли двое мужчин. Сделав вид, что не заметил их, он продолжил движение. Остановившись по пути у витрины магазина, Винн увидел, что один из мужчин последовал за ним. В это время показался направляющийся к ресторану Пеньковский, и англичанин направился туда же, рассчитывая свое движение таким образом, чтобы оказаться у толпящейся возле входа группы людей одновременно с ним. Когда они сблизились, Пеньковский сделал незаметный жест рукой, говорящий о том, что от контакта следует воздержаться. Пеньковский попытался было пройти в ресторан, но обнаружив, что тот полон (обычное дело в Москве в то время), вышел и зашагал прочь, быстро скрывшись за углом.
Винн сделал вид, что пытается отыскать свободное место, но вскоре оставил эти попытки. Выйдя наружу, он заметил тех же самых мужчин, стоящих в сторонке на другой стороне улицы, но не стал оглядываться, решив, что лучше всего будет вернуться в отель в надежде на инициативу Пеньковского. Окружающий его мир внезапно стал враждебным. Остановив такси, Винн понял, что водитель не хочет его везти. Однако в самый разгар препираний он заметил Пеньковского, идущего по дорожке, ведущей к небольшому жилому комплексу. Как только такси отъехало, Винн последовал за ним. Когда они поравнялись, Пеньковский быстро прошептал: «За вами следят… Увидимся завтра утром». И скрылся между домами.
Винн повернулся назад, но преследователи тоже куда-то делись, вероятно зашли в один из домов. Набравшись храбрости, он двинулся в их направлении, однако, по всей видимости, пораженные его действиями, соглядатаи тут же удалились.
В этом моя сила
В конце августа 1962 года ЦРУ получило от Пеньковского очередные фотокопии и последнее письменное сообщение. Для человека, знающего, что ему самому, а возможно, и всей его семье грозит неизбежный арест, это послание поражает своим спокойным принятием действительности. Не оставляя окончательно надежд на будущее, он рассматривает возможные пытки, судебный процесс и смертный приговор как суровую реальность. Даже стоя перед лицом мученической смерти, Пеньковский пишет своим кураторам длинное, на удивление сдержанное письмо (выдержки из которого приведены ниже).
«Дорогие друзья,
скоро будет уже год со времени нашей последней встречи. Мне очень вас не хватает, в настоящий момент я все еще не уверен, суждено ли нам вновь когда-либо увидеться.
Я сам и члены моей семьи находимся в добром здравии. Настроение у меня нормальное, есть желание работать.
Я уже привык к тому, что время от времени замечаю за собой слежку и что нахожусь под контролем. «Соседи» продолжают мною заниматься. По какой-то причине они не оставляют своих попыток… Я в недоумении и теряюсь в догадках и предположениях.
Тем не менее хочу подчеркнуть, что нисколько не разочарован своей жизнью или работой, я полон сил и желания продолжать начатое важное дело. Это является целью моей жизни и, если мне удалось добавить несколько кирпичиков в здание нашего общего Дела, я могу быть полностью удовлетворен.
