Сэмюэль Гоудсмит - Миссия "Алсос"
Для исследовательских работников университетов такое положение было идеальным: работа на военно-воздушные силы означала полную обеспеченность материалами, людьми и деньгами.
Немецкие исследования в области аэронавтики на определенных этапах значительно опережали то, что делалось у союзников. Стоит напомнить только об их реактивных истребителях, аэродинамических трубах, особенно для сверхзвуковых скоростей, управляемых снарядах Фау-1. В секретных исследовательских отчетах и протоколах секретных совещаний содержится много полезной информации. Все это отлично отпечатано и удобно классифицировано для пользования.’
Германские военно — морские силы также имели исследовательскую организацию. В целом она была организована неплохо. Моряки держались особняком от других исследовательских групп, но тоже передавали некоторые проблемы на разработку заводским и университетским лабораториям. В отношении оборудования и штатных возможностей моряки значительно уступали военно — воздушным силам, но они привлекли к себе на работу несколько весьма способных гражданских ученых. Уже к концу войны была завершена блестящая работа по коренному усовершенствованию подводных лодок и торпед: случись это раньше, положение могло бы оказаться роковым для судоходства союзников.
Среди германских морских офицеров находились, однако, такие, познания которых в науке и технике, по — видимому, были не очень высоки. Они отдавали предпочтение более таинственным, оккультным методам ведения войны. Вероятно, — их вдохновлял пример Гитлера, пользовавшегося услугами астрологов. Вместо того чтобы обнаруживать наши конвои с помощью радаров; они придумали куда более простую схему действий: брали карту Атлантики и на ней помещали миниатюрный металлический кораблик. Над ним на тонкой нити подвешивали маятник, и когда маятник сдвигался в каком‑либо направлении, то предполагалось, что этим он указывал местонахождение союзных конвоев.
Анонимные авторы в своих письмах негодовали по поводу такого способа ведения войны. Некоторые же офицеры, хорошо знавшие настоящую службу, злоупотребляли суеверием своего начальства для облегчения себе работы и высвобождения побольше времени для развлечений на приморских курортах. Адмирал, начальник морской разведки, отвечал на эти письма в Берлин в министерство, что такого рода «изыскания» были предприняты для объективной оценки эффективности данного «метода» и вскоре были прекращены.
Не одни только немцы подвержены суевериям. И у нас имеются бизнесмены, живущие по своим горо — скопам, и полковники, верящие в привидения. Такие суеверия значительно упрощают жизнь, так как устраняют необходимость принимать трудные решения и снимают ответственность. Гораздо проще свалить вину на оккультный маятник, если конвой не сумели разыскать, чем предъявить обвинение адмиралу, начальнику морской разведки. Во время войны в Англии и некоторых других странах газеты были сильно уменьшены в размерах, чуть ли не до формата брошюры, но как бы ни сокращались в них интересные и важные разделы, уголки астрологии никогда не урезались.
Исследовательской работе в гражданских организациях, где находились все великие умы германской науки, не придавалось большого значения, и организована она была плохо. Все университетские лаборатории и различные исследовательские институты находились в ведении Министерства образования. Его возглавлял бесхарактерный, малоавторитетный нацист Бернард Руст, не понимавший даже стоящих перед ним задач. На важные совещания он частенько являлся «под мухой», вел себя не так, как полагается воспитанному человеку, и вообще производил неприятное впечатление. Рассказывали, что во время первой мировой войны, когда ему пришлось находиться где‑то возле фронта, он подписывал свои письма к детям «Euer Heldenfater» — «ваш героический отец».
Это был тот самый Руст, который перед войной сделал своего приверженца Ментцеля — твердолобого нациста, обладателя многочисленных титулов — административным директором Имперского совета по исследованиям и, следовательно, шефом всех исследовательских работ. В гитлеровском правительстве Руст, вероятно, был одним из самых малоавторитетных людей. Он не понимал задач немецкой науки и неспособен был защитить ее интересы.
Нацистское правительство с самого начала относилось с подозрением к академической науке и с недоверием к ученым. Такое враждебное или по крайней мере отрицательное отношение пагубно сказалось на развитии науки и подготовке новых кадров исследовательских работников. Например, существовало силь ное предубеждение против теории относительности и против абстрактных теорий вообще. Понимая вред такого предубеждения, наиболее дальновидные и просвещенные физики затратили немало сил и времени, пытаясь переубедить своих пронацистски мыслящих коллег. В ноябре 1940 года в Мюнхене происходило совещание, на котором удалось прийти к официальному соглашению по следующим пунктам:
«1. Теоретическая физика есть неотъемлемая часть всей физики.
2. Специальная теория относительности базируется на экспериментально проверенных физических фактах. Однако ее применимость к космическим проблемам еще остается неопределенной.
3. Теория относительности не имеет ничего общего с общей философией релятивизма. Никаких новых концепций времени и пространства не введено.
4. Новейшая квантовая теория дает единственно известный метод, позволяющий описать количественно свойства атома. До сих пор никто еще не мог превзойти его для более глубокого понимания атомной структуры».
Это «кредо» было подписано двенадцатью физиками, половина из которых были разумными людьми, а другая половина принадлежала к фанатичной оппозиции.
Но этого еще было мало. Двумя годами позже пришлось собрать следующее совещание, на этот раз в Зеефельде в Тирольских Альпах. Присутствовало тридцать ученых, причем некоторые из них были представителями правительственной нацистской организации учителей. И снова пришли к компромиссу; было отмечено, что «явная разница во мнениях была почти полностью обязана своим происхождением недоразумениям».
Многословный официальный доклад был состряпан в основном мастерами компромисса Заутером и фон Вейцзекером; в общих чертах он повторял кредо 1940 года. В нем подчеркивалось, что «до Эйнштейна арийские ученые, такие, как Лоренц, Хазенорль, Пуанкаре и другие, заложили основы теории относительно сти, а Эйнштейн просто логически развил дальше уже существовавшие идеи и добавил краеугольный камень». Заключительный параграф, смягченный дипломатом Вейцзекером, гласил: «На совещании в Зеефельде было выражено, однако, мнение, что следует отвергать протаскивание физической теории относительности в мировую философию релятивизма, как это пыталась делать еврейская пропагандистская пресса».
Миссия Алсос нашла частную стенографическую запись некоторых дискуссий, происходивших на совещании в Зеефельде. Можно только удивляться, как такой крупный ученый, как Гейзенберг, мог терпеть непроходимую тупость оппозиции, тем более возмутительную, что она исходила от так называемых коллег, а не от нацистских политиканов и прочих аутсайдеров. Как мы уже видели, Гейзенбергу было проще убеждать самого Гиммлера в необходимости преподавания теории относительности.
Подлинные ученые — физики прикладывали все усилия к тому, чтобы их идеи не попадали в руки невежественных шарлатанов. Они успешно боролись с фантастическими замыслами рентгенолога Шиболдта. Сей «джентльмен» предлагал использовать новую высоковольтную рентгеновскую аппаратуру, так называемый бетатрон (американское изобретение), против бомбардировщиков союзников. Идея его заключалась в том, чтобы рентгеновыми лучами сжигать экипажи бомбардировщиков. Эту его несбыточную фантазию поддерживал маршал авиации Мильх, не говоря уже о том, что у уранового проекта была снята и передана Шиболдту важная аппаратура.
В другом сумасбродном проекте ставилась задача выяснить, не могут ли два инфракрасных луча, пересекающихся под определенным углом, подорвать в Еоздухе бомбы на самолетах союзников. Этому проекту было дано мифологическое кодовое наименование «Хадубранд»; все это также было, конечно, утопией. Настоящие ученые понимали всю бессмысленность этой, с позволения сказать, идеи, но некоторые пробовали поддерживать ее, так как она сулила возмож ность провести интересные исследования в облает! молекулярных структур.
Сознавая всю важность роли науки в войне, некоторые патриотически настроенные научные работники предлагали свои услуги правительству. Те из них, ктс обращался к Русту, успеха не имели. Но даже и обращавшихся непосредственно в армию и флот не встречали с распростертыми объятиями. Например, небольшая группа компетентных ученых, трудившихся в начале войны над очень перспективной работой в области мин и торпед для германских военно — морских сил, вскоре была распущена из‑за недостаточной поддержки.
