В Охотникова - О святом благоверном князе Александре Невском
Последнее — намек на совместные походы русских с ордынцами, в том числе и против Литвы, любившей воевать с Русью, но политику князей которой — Миндовга, Витовта и Ягайло — И. Н. Данилевский ставит в пример русским князьям. Еще бы! «…Великий князь Витовт (тот самый, который совместно с Ягайло разгромил в 1410 г. Тевтонский орден) фактически контролировал положение дел в Крыму и в Заволжской Орде, некоторые правители которых даже короновались на ханство (!) в Вильне, а заодно решал вопрос, стоит ли ему посадить „во Орде на царствие царя его Тохтамыша“» (С.132). (Стало быть, и на его, Витовта, совести лежит сожжение «его царем» Тохтамышем в 1382 г. Москвы?)
Упрекая русских в союзе с Ордой (вынужденном союзе! — А. У.), И. Н. Данилевский почему-то забыл о добровольном союзе великого князя литовского Ягайло, католика и «образца для подражания», с мусульманином Мамаем, на помощь которому он шел в 1380 г. против великого князя владимирского Дмитрия Ивановича Московского, да не поспел к сражению на Куликовом поле. Забыл историк и о трех походах на Москву в 1368, 1370 и 1372 гг. отца Ягайла, великого князя Ольгерда Гедиминовича (в 1345–1377 гг.)(4). Забыл, что уже после Кревской унии 1385 г. и «брачного» объединения Литвы и Польши (женитьбы Ягайло на польской королеве Ядвиге в 1386 г.) новый государственный союз постарался прибрать к рукам западнорусские земли. Но даже литовские феодалы не сразу принимали унию (5), что уже говорить о православных русских! И, наконец, историк забыл, что третий (или первый по хронологии) «образец для подражания» — Миндовг постоянно воевал с Русью: и с князем Даниилом Галицким, и его братом — Васильком Волынским, и князем Романом Брянским и т. д. Именно он выгнал своих племянников Тевтивила и Едивида из Литвы, послав их на Русь воевать к Смоленску, со словами: «Кто что захватит, пусть тем и владеет» (6). Возникает вопрос: если действия русских по обороне своих рубежей — это, по словам И. Н. Данилевского, «порабощение других народов», то как тогда назвать походы Литвы на Русь до самой Москвы?
Вернемся, однако, к статье И. Н. Данилевского.
«Как могла судьба этой Русской земли зависеть от того, насколько успешно будет грабеж эстов войском Александра Невского?» (С.126), — спрашивает глубоко ироничный автор «наиболее авторитетных ученых Советского Союза», создавших многотомные «Очерки истории СССР» и «канонизировавших» уже в нашем веке семисотлетний миф об Александре Невском как защитнике Отечества.
Иронии, самого лучшего средства для низвержения с пьедестала «былого кумира», автору не занимать. «Ах да! — будто очнувшись от забытья, восклицает он. — Ведь Ледовое побоище — крупнейшая битва!» (С.127). И дальше следует «развенчание» этого устоявшегося за несколько веков мнения: «Новгородские и псковские летописи не сообщают о численности воинов, принимавших в ней участие (а южное летописание о ней вообще ничего не сообщает)» (С.127). Правда, в русских летописях имеются сведения о пятистах погибших и пятидесяти плененных немецких ратниках, но они противоречат цифрам «Немецкой рифмованной хроники» конца XIII в., упоминавшей двадцать и шесть человек, соответственно. Впрочем, «количественные противоречия снимаются просто, — дает пояснение сам автор. — Обычно считают, что русские летописи дают общее число павших и пленных, а „Хроника“ — только полноправных рыцарей». «Но, — продолжает И. Н. Данилевский, — и в таком случае Ледовое побоище явно уступает в масштабах той же Шяуляйской битве. В ней ведь пало более сорока рыцарей!» (С.127).
Именно в этой битве 1236 г., по мнению И. Н. Данилевского, «немецкое рыцарство потерпело сокрушительное поражение под Шавлями (Шяуляем)» и был положен «предел продвижению крестоносных рыцарей на восток» (С.127), правда, заслуга в этом уже не русских, а литовских отрядов под командованием литовского князя Миндовга.
В таком случае, ироничный вопрос И. Н. Данилевского по поводу итога Ледового сражения Александра Невского, можно переадресовать ему самому: «… Почему, несмотря на полный, как нам помнится разгром, немецкие рыцари еще не одну сотню лет, вплоть до Ивана Грозного, продолжали тревожить северо-западные границы Руси?» Пусть «сокрушительное поражение» (погибло более 40 рыцарей) и нельзя приравнять к «полному разгрому» (погибло 26 рыцарей), то как можно хотя бы объяснить саму возможность битвы в 1242 г. на Чудском озере, исходя из утверждения самого исследователя, что шестью годами ранее, т. е. после Шяуляйской битвы, «продвижение немецких рыцарей на восток не просто было остановлено, они были отброшены на запад фактически к границам 1208 года?!» (С.127). Почему же тогда после «сокрушительного поражения» и «отбрасывания на запад» немецкие рыцари уже в 1240 г. оказались на Русской земле, заняли Изборск и Псков, преспокойно себе строили на русской территории крепость в 16 км от Финского залива и в 35 км от Новгорода? И два года вели себя так, словно были здесь хозяевами и укоренились в этих землях?!
Совершенно очевидна попытка преувеличить значение одной битвы — в 1236 г. под Шяуляем (не хотелось бы думать, что только потому, что одержали ее литовцы, политику которых И. Н. Данилевский ставит в пример русским) и принизить значение другой — в 1242 г. на Чудском озере, одержанной уже русскими, т. е. налицо новое мифотворчество: развенчать семисотлетнюю славу князя Александра Невского, как защитника Руси (от чего — рассмотрим ниже), выставить его в роли реакционера, выступившего против продвижения католической цивилизации на восток.
Для первого уместна пренебрежительная и уничижающая ирония; для второго — переоценка сделанного великим князем в новом, свойственном нашему времени, духе.
Какой же ценой «прославленный защитник земли русской пытался обезопасить северные города от агрессии с запада?», — спрашивает с той же иронией И. Н. Данилевский. Совершенно очевидно, за счет «сговора с монголами» (С.128), «топя в крови… сопротивление Орде…» (С.128).
Тут-то и возникает до очевидного простой вывод: как «представители западноевропейской цивилизации», «рыцари ордена несли с собой новую жизнь», «несли новую идеологию — католическую религию», и «вместе с ними шел новый закон, новый городской быт, новые формы властвования» (С.131), однако «благодаря героическим усилиям великого „освободителя“ от крестоносного ига (которого, впрочем, — замечает историк, — никогда и не было) князя Александра Ярославича, водружено» было «ярмо на шею русскому народу» — монголо-татарское иго «своей» Золотой Орды (С.130).
Такая вот простенькая «самонапрашивающаяся» мысль. Но она почему-то не пришла в православные головы за семь веков почитания св. Александра Невского. Сам И. Н. Данилевский констатирует, что князь Александр Невский «в своем решении нашел понимание и поддержку, пусть не у всех современников, зато почти у всех потомков» (С.130–131). Почему так получилось, этого И. Н. Данилевский не объясняет, хотя хорошо известно, что большое видится на расстоянии. Не сообщает он и того, что после явления образа Александра Невского пономарю Владимирской церкви Рождества Пресвятой Богородицы в ночь на 8 сентября 1380 г., т. е. в канун Куликовской битвы, когда благоверный князь Александр Ярославич восстал в видении из гроба и выступил «на помощь правнуку своему, великому князю Дмитрию, одолеваему сущу от иноплеменников»(8), началось его народное почитание во Владимиро-Суздальской земле. В первой половине XVI в. известный церковный писатель Пахомий Серб составил канон Александру Невскому, а на Соборе 1547 г. Русская Православная Церковь причислила его, на основании разысканий о чудесах им творимых, уже к лику общерусских святых, как нового чудотворца. К этому событию по приказу митрополита Макария, для составляемых Великих Миней Четьих, было написано и первое каноническое житие святого князя Александра Невского на основе хорошо известного с конца XIII в. его княжеского жизнеописания. В 1552 г. совершилось чудо в присутствии Ивана Грозного, шедшего походом на Казанское царство и остановившегося во Владимире. Во время молебна у раки святого Александра Невского о даровании победы приближенный царя — Аркадий — получил исцеление рук и впоследствии написал еще одно житие святого. По всей Руси стали строиться храмы и закладываться монастыри в честь святого благоверного князя Александра. Один из них — Александро-Невская Лавра — в устье Ижоры, на предполагаемом месте его победоносного сражения со шведами (9).
Даже Петр I, приложивший немало усилий для поколебания православных устоев в России, с великими почестями перенес святые мощи благоверного князя в новую столицу (точнее — в Александро-Невскую Лавру) — с надеждой на покровительство и заступничество святого.
Вот эту-то легенду, т. е. прославление князя Православной Церковью, самодержцами и народом, и попытался развенчать в своей статье И. Н. Данилевский и представить «реального князя Александра Ярославича», которого ему как профессиональному историку дано знать: «хитрого, властолюбивого и жестокого правителя» (С.132), который «одним из первых русских князей… в годы ордынского нашествия понял простую истину: помогая Орде грабить и угнетать свой народ, можно получить кое-какие выгоды для себя» (С.132). Под «выгодами для себя», надо полагать, историк подразумевает «титул великого князя», который Александр Ярославич «всеми силами старался сначала заполучить, а потом удержать…» (С.132).
