А. Кошелев - Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура
Особенно врезалась в память такая картинка: по дороге, прихрамывая, бредет одинокий японский пехотинец с винтовкой в положении «на плечо». Со стоящего на обочине Т-34 спрыгивает наш танкист и жестами требует отдать ему винтовку. Японец упирается и качает головой. Танкист все-таки вырывает у него оружие. Японец съеживается, видимо, ожидая, что его сейчас как-то накажут. Но танкист жестом показывает: иди-иди! И тот бредет дальше.
Добавлю, что и позже меня всегда поражала дисциплинированность японских военнопленных (их часто использовали на различных строительных работах). Отношение к ним было хорошее, гуманное…
Даши Иринчеев
разведчик артиллерийского полка
Шел 1944 год. Каждое утро мы собирались в конторе колхоза и слушали Советское информбюро, голос Левитана, который сообщал о сокрушительных победах наших вооруженных сил на всех фронтах, об освобождении городов и населенных пунктов.
В конце августа председатель сельсовета собрал ребят 1927 года рождения и объявил, что нас будут призывать в армию. Когда проходили медкомиссию, я все переживал, что меня могут не взять — слишком мал ростом и слаб после болезни, — поэтому пошел последним. Когда рост оказался ниже 150 см, я встал на цыпочки. Старшина-фронтовике раненной рукой посмотрел на меня и шепотом спросил: «Ты, что, на фронт хочешь, что ли?». Я ответил тоже шепотом: «Да, хочу, у меня на фронте старший брат погиб». Тогда он, ни слова не говоря, отметил: «Годен». Затем на весах я не дотянул до 50 кг. Он опять записал, что я годен. Потом я пошел к врачам, они прослушали, осмотрели, спросили, на что жалуюсь, — я ответил, что ни на что. Врачи тоже признали меня годным.
Через три дня призывников — было нас 12 человек — повезли на подводах в Черемхово. Там нас встретил представитель военкомата, построил и бегом погнал на железнодорожный вокзал. Утром мы были уже в Иркутске, на пересыльном пункте, откуда нас отправили на станцию Мальта, в 21-й запасной артиллерийский полк.
С утра мы занимались в классах, изучали стрелковое оружие и 76-мм орудие по чертежам на плакатах, а после обеда шли в артиллерийский парк, где учились наводить орудие по заданным целям. В апреле поехали на стрельбище — стреляли из пушек с закрытых позиций, по три снаряда, отстрелялись на «хорошо».
На западе наши войска уже штурмовали Берлин. А на востоке против СССР была нацелена самая сильная группировка японских войск — Квантунская армия, хорошо оснащенная технически и насчитывавшая более миллиона солдат и офицеров.
Мы все знали, что война с Японией не за горами — об этом открыто говорили командиры, — и готовились к ней очень серьезно. И вот, 9 мая нас построили и объявили, что гитлеровская Германия капитулировала. Все закричали: «Ура! Победа!» — и началось ликование. Начальник штаба и остальные офицеры, все бывшие фронтовики, качали командира полка. После обеда многим дали увольнения до вечера. Мы пошли на станцию Мальта. Там на перроне надрывались гармони и баяны, все обнимались, целовались, плясали, бренчали ордена и медали у солдат-фронтовиков, смеялись и плакали женщины, все друг друга поздравляли. Потом кто-то из наших говорит: «Пойдем на озеро, здесь недалеко». А на озере по берегу кое-где еще лед не сошел. Но мы все равно купались, смеялись и кричали, ведь день был праздничный, теплый, солнечный. Когда вылезли из воды, всех трясло от холода, но никто не простудился — мы были уже не те, что в первые дни службы: кормили нас хорошо, гоняли на турнике, и за полгода все подросли и окрепли. Я тоже прибавил 10 сантиметров и 10 килограмм. На следующий день мы с утра немного позанимались; думали, после обеда пойдем к пушкам в артпарк, но нам велели отдыхать и дали желающим увольнительные до ужина. А после ужина мы уже знали, что завтра нас отправляют на восток.
В Читу эшелон прибыл ночью. Сразу же разгрузились, построились и в пешем порядке пошли на станцию Антипиха, в расположение 817-го артиллерийского полка. На следующий день распределились по батареям — нас с Михаилом Васильевым зачислили в батарею управления топоразведчиками, а Дугара Иванова, Евгения Папуева и Батора Степанова направили на огневые батареи. Начались занятия по боевой подготовке в полевых условиях. Мы изучали топографические приборы, карты, решали топографические задачи. Ходили на полигоны, определяли ориентиры, учились по обнаруженным целям готовить данные для огневых батарей. Занимались целый день до отбоя. В общем, гоняли нас как надо. Командир постоянно твердил слова Суворова: «Тяжело в учении, легко в бою».
С утра 16 июня мы находились на полевых занятиях, а когда к обеду вернулись в полк, комвзвода распорядился сдать постельные принадлежности и готовиться к дальнему походу. К вечеру весь полк построили в колонну, кроме огневых батарей, которые должны были выступить через три дня. А штаб полка, батарея управления, тыловые подразделения, санчасть и другие службы во главе с командиром полка майором Грудининым двинулись в сторону границы, до которой было 500 километров — мы прошли их за 9 суток. Шли в основном ночью — с 7 часов вечера до 7 утра, — потому что надо было соблюдать скрытность, а кроме того, днем было слишком жарко: до 35 градусов. Вечером 25 июня нас догнали огневые батареи с орудиями на автомашинах. А к утру, еще до восхода солнца, мы прибыли на границу и остановились у подножья больших сопок Таван Тологой. За 2,5 часа окопались и замаскировались так, что не каждый поймет, что здесь находится артиллерийский полк, а впереди нас еще полк пехоты. На отдых дали одни сутки.
На следующий день начальник разведки полка зачитал приказ о переводе нас с Михаилом Васильевым из взвода топоразведки во взвод разведки. Командиром взвода был старший лейтенант Никитченко — участник войны с Германией, награжденный орденами. Веселый, но строгий. Старшие бывалые разведчики учили нас, «молодых», как маскироваться, обнаруживать цели, передавать боевые данные, вести рукопашный бой, меткости в стрельбе.
Японские пограничники
С 1 августа нас выводили непосредственно к границе, которая вся была огорожена четырьмя рядами колючей проволоки, между ними — следовые полосы и через каждые 200 метров пограничные вышки. Обычно мы подходили к границе в 23 часа, свободно наблюдали за японской территорией, а к утру зарывались в заранее подготовленные окопчики-ячейки — ложились, укрывались шинелью и заваливали сами себя песком, маскируясь травой и мелким кустарником. На весь день имели литровую фляжку воды и в кармане сухари. В жару, в дождь целый день до ночи лежали и наблюдали за японской заставой, что там происходит, старались замечать все, запоминали, а время определяли по солнцу. На следующую ночь в 23 часа приходила смена. Вернувшись в расположение батареи, мы докладывали свои наблюдения, которые сверялись с наблюдениями и записями пограничников.
Вечером 8 августа во всех батареях и дивизионах прошли митинги, затем всем выдали по боекомплекту, на батареи подвезли боеприпасы. С наступлением темноты приказали отдыхать, но никто не спал. Все ждали команды. В три часа ночи полк был поднят по боевой тревоге и двинулся вслед за пехотой к границе. Когда подошли к японской заставе, то увидели, что все японцы уже уничтожены нашей штурмовой группой. Где-то впереди шел бой — были слышны выстрелы, взрывы, которые все удалялись вглубь территории Маньчжурии.
Японцы были так ошеломлены неожиданностью, мощью и стремительностью нашего наступления, что, почти не оказывая сопротивления, в панике отступали. За первые два дня мы продвинулись на 120 километров и к вечеру 11 августа вышли к Хайларскому укрепрайону, самому мощному и крупному на этом направлении.
Здесь японцы наконец попытались нас остановить. Столкнувшись с ожесточенным сопротивлением, пехота запросила артиллерийскую поддержку. Пока наш полк разворачивался, мы, разведчики, разделились на группы по 5–7 человек и пошли на передовую. Несмотря на то, что уже стемнело, корректировали огонь батарей, который был очень интенсивным и точным. Когда огневые точки противника были подавлены, пехота поднялась в атаку, прорвав первую линию вражеской обороны. Японцы отступили в глубь укрепрайона, к горе Хайлар. Укрепления здесь были очень серьезные — за противотанковым рвом несколько рядов проволочных заграждений, дальше траншеи, за ними двухэтажные артиллерийские ДОТы, каждый из которых защищал усиленный батальон. Толщина стен достигала трех метров железобетона, сверху была двухметровая подушка земли. Все подходы простреливались перекрестным огнем.
Целый день мы находились на передовой, ведя наблюдение за японскими позициями. Вечером получили приказ проникнуть как можно глубже в расположение врага и корректировать оттуда огонь артиллерии. Нужно было незаметно просочиться через боевые порядки противника. Пехотные разведчики показали нам место, где не было сплошной линии обороны — по этому участку весь день работала наша артиллерия, и здесь мы впервые увидели очень много погибших японцев: должно быть, из-за высоких потерь они и оставили эту позицию. Миновав передовую, мы проползли еще около двух километров вглубь японской обороны и замаскировались, распределив сектора наблюдения. С утра и до вечера командир по рации корректировал огонь батарей, а мы внимательно следили за действиями японцев, засекали их огневые точки, выявляли командные пункты и скопления пехоты для контратак, сообщая координаты обнаруженных целей в штаб полка.
