Инго Мебиус - Убийца танков. Кавалер Рыцарского Креста рассказывает
По утрам я иногда на двуколке ездил за клевером для коров. И здесь приходилось махать косой, потом вилами нагрузить скошенную траву и, приехав домой, сгрузить на корм коровам.
Стойла чистились специальными скребками для уборки навоза.
Когда урожай был убран, мы ездили в Одервальдский лес за 12 километров на заготовку дерева. Мы собирали стволы сосен и буков, потом отвозили их на железнодорожную станцию, где из них потом выстругивали шпалы. В те времена уголь выдавался только по карточкам. Поэтому и кухонную плиту, кафельные печи в комнатах в основном топили дровами. Лес вырубался подчистую, даже те, кто подбирал сучья, должны были иметь разрешение.
Но после денежной реформы все вдруг резко изменилось. На смену людям пришла техника, тракторы вместо лошадей, картофельные комбайны и тому подобные облегчавшие жизнь устройства. Углублялась специализация сельского хозяйства — одни занимались скотооткормом, другие исключительно зерновыми, птицеводством, имея в своем распоряжении целые парки самой современной техники.
Но реформа была еще впереди, а вот зима 1946/47 года выдалась необычно холодной. Мороз стоял такой, что даже вода в моей каморке превратилась в лед. А на улице лежал метровый снег. Приходилось лопатами расчищать дороги. Мы в ту зиму занимались перевозкой леса. Необходимо было очищать от снега торцы бревен, где был намалеван номер, и закреплять на бревнах цепи для транспортировки. Один раз я неправильно закрепил цепь, и она по дороге свалилась в снег. Густав велел мне отправляться на поиски цепи — дело в том, что цепи тогда были на вес золота. Я пошел искать проклятую цепь, рыскал по морозу до десяти вечера, вернулся промерзший до костей, но цепи так и не нашел. Поручили найти цепь каким-то работягам. Те мигом нашли ее, за что и были награждены мешком пшеницы, ломтями ветчины и свойской колбасой.
Надо сказать, что даже зимой на крестьянском хозяйстве всегда найдется работа, так что лежать, переворачиваясь с боку на бок, не приходилось.
Когда я услышал о том, что в деревне существует даже спортивное сообщество, я мигом решил присоединиться. Встречи происходили в зале Хагеманна. Во всем округе тогда не было ни одного спортзала. Я быстро вписался в компанию, хотя и зал этот мало чем напоминал спортивный. Нашим девизом стали порядок, железный режим и тренировки, тренировки. Неженками мы никак не были. Вместо толстых и мягких резиновых матов приходилось использовать циновки, и не один из нас набивал на них синяки.
Кроме гимнастики на нехитрых снарядах — перекладина, брусья, мы решили организовать и клуб любителей и игроков в ручной мяч. В нашем округе Шпринге наш пример оказался заразителен — вскоре появилось еще целых 6 таких клубов. На товарищеские встречи мы ездили либо поездом (личного транспорта тогда не было), либо на велосипедах. В последнем случае мы были вынуждены расходовать драгоценные силы на то, чтобы крутить педали, а на спорт уже их и не оставалось. Трудновато ли, знаете, передвигаться на двухколесном ножном транспорте по десятисантиметровому снегу. Но пропустить встречу — такое было у нас немыслимо.
Несколькими годами позже стали устраиваться и легкоатлетические соревнования. Гаревых дорожек не было, да и круг был всего-то 300 метров длиной. Но успехи участников были впечатляющие.
В конце концов, все наши спортивные сообщества решили объединиться. Возникло три отделения — футбол, настольный теннис и гимнастика.
Мы регулярно, как я уже говорил, посещали тренировки, и у нас стало обычаем посидеть за столом, выпить пива и петь. В ноябре проходил традиционный бал сообщества. В 1946 году мы еще все вместе сидели за одним столом. Георг Кроне, наш казначей, со своей невестой Лизой и ее подружкой Ольгой Гарбен были также в числе приглашенных. Это был исключительно приятный вечер, все были в хорошем настроении, а когда Ольга Гарбен притащила откуда-то еще бутылочку домашнего вина, стало совсем уж хорошо. Пару раз мы тайком обменялись многозначительными взглядами. Но домой возвращался в одиночестве.
А месяц спустя я получил приглашение на свадьбу Георга Кроне. Георг был по профессии налоговиком и работал в должности заместителя начальника налогово-финансового управления в Шпринге. Ольге, незамужней подружке невесты, прочили в мужья какого-то типа из того же ведомства и пытались подсунуть его на свадьбе, но она категорически заявила, что рядом с ней буду сидеть я, и только я. Так и вышло. После венчания в церкви все направились в дом на Остерберге, где празднество продолжилось при свете керосиновых ламп и свечей. Холод был собачий, и снегу тогда навалило. Музыки не было, и было решено, что Ольга притащит граммофон от родителей. Прихватив санки, мы с Ольгой двинулись в путь. Мы долго плутали, пока добрались до родителей девушки, но первый поцелуй был только при прощании. Как раз в ту ночь трагически погиб пастор Нёльдеке. Возвращаясь с железнодорожной станции, он попал в пургу и замерз. А Ольга на следующий день принесла мне меду — как лекарство против простуды.
Город в те времена был переполнен беженцами из Силезии. И у моей тетки Марии, сестры отца, проживала женщина с тремя дочерьми, бежавшие из Восточной Пруссии. Фрау Этеке (так звали беженку) прекрасно шила и перелицевала мою военную форму. Я и сам уже не помнил, как форма оказалась в Мюндере. Теперь это был вполне штатский костюм, и, кроме того, подогнала под мой размер полученное мною в подарок пальто.
Однажды детей-беженцев распределили по подворьям для пропитания. К нам попала Регина Этеке, у девочки совершенно отсутствовал аппетит. Я взял эту 8-летнюю девочку на колени и попытался уговорить поесть. Она поела. А потом, насытившись, громко объявила: «Дядя Гюнтер! Когда-нибудь я выйду за тебя замуж!» Тогда эта фраза, кроме улыбки, ничего не вызвала, но самое любопытное, что слова девочки оказались пророческими.
Меня очень беспокоило, что на все мои запросы так и не пришло ответа. В конце концов, пора было приобретать настоящую специальность и зарабатывать деньги, чтобы обеспечивать семью. Я предпринял еще одну попытку — подал заявление во Франкфурт-на-Майне для обучения по специальности «преподаватель физкультуры». Вся сложность состояла в том, что туда принимали лишь 20 человек — жителей британской оккупационной зоны, поскольку во Франкфурте делами заправляли американцы. Я собрал и приложил все характеристики: из нашего спортивного клуба, спортивного объединения и городских властей и подал в британскую военную администрацию. Снова ожидание. Работа на крестьянском подворье — это, конечно, ничего, не так уж и плохо, но моим перспективам она не удовлетворяла, к тому же я не представлял себя человеком без профессии.
Как раз в пору ожидания ответа я решил навестить своего старшего друга Артура Хаута из Дюссельдорфа. Я был потрясен, убедившись, насколько передряги последних лет сломили этого человека. Артур Хаут сильно постарел.
У нас состоялся долгий разговор и о былом, и о грядущем. Догадки, планы, гипотезы. Свое обещание он выполнил — вскоре я получил от него обещанные 10 000 марок. Но что я мог с ними? Купить было нечего и негде, разве что по карточкам. А когда в июне 1948 года прошла денежная реформа, у меня осталась лишь десятая часть прежней суммы.
Алкогольные напитки производили в домашних условиях. Я тоже решил попытать счастья. Мне достался оснащенный всеми патрубками 20-литровый войсковой термос для переноски еды, который я еще не успел позабыть с войны. Я заполнил его забродившей массой — протертой брюквой, поставил на плиту и стал ждать, когда же потечет шнапс. Но шнапс не потек, сквозь наглухо завинченную на барашки крышку просочилась та же каша, которой я заполнял термос. Когда я попытался открыть крышку, раздался хлопок, крышка отлетела, и кашей забрызгало всю кухню. Это была моя первая и последняя попытка на поприще самогоноварения, к счастью, ожогов не было, я отделался легким испугом.
Миновал целый год со дня моего возвращения из плена, а никаких перспектив на учебу не было и в помине. Большая часть университетов были разрушены, а конкурс бывших фронтовиков был достаточно высок.
Родители Ольги владели лавкой товаров повседневного спроса, мать занималась магазинчиком в одиночку. К этому же магазинчику принадлежала угольная лавка, сданная в аренду до 1952 года. Мы с Ольгой расставаться не собирались, рассчитывали вместе строить будущее, и было решено, что по истечении срока аренды возьмем на себя сбыт угля.
На Рождество 1947 года состоялась наша помолвка. Для меня начался новый жизненный этап, я стал коммерсантом. Моя теща Эльза Гарбен сочла решение отправиться на курсы коммерсантов верным. И я дважды в неделю сидел на занятиях в коммерческом училище — 25-летний, прошедший войну мужик рядом с 15–16-летними студентами. Но не один — Карл Мессершмид из Мюндера и Вилли Боргес из Айнбекхаузена тоже были моими товарищами по несчастью. Уже год спустя нам позволили сдать итоговый экзамен, недельная практика в техникуме розничной торговли в Зике завершила курс. Сложнее оказался экзамен при промышленно-торговой палате в Ганновере по специальности «торговец топливными материалами». По подготовке к данной специальности учебных материалов не было, и я попытался получить в этой отрасли соответствующую документацию для подготовки. В конце концов и этот риф был обойден, и я сдал экзамен перед комиссией совета в составе 6 человек.
