Лешек Подхородецкий - Вена, 1683
Повстанцы Тёкёли не скрывали своих симпатий к Собескому. Многие из них изменяли туркам и переходили на сторону союзников, а также присылали послов к королю с заверениями в подданстве и повиновении. Даже сам Тёкёли направил по этому делу своего представителя к королю, который, со своей стороны, тоже часто подчеркивал свою симпатию к венграм и пытался посредничать в урегулировании их отношений с императором. «К Тёкёли, моя душа, — писал 28 сентября король Марысеньке, — я не расположен, но к народу венгерскому имею большое милосердие, потому что они ужасно истерзаны». Он заступался за венгров перед папой, прося его помощи в вопросах примирения их с императором. «Когда после успокоения Тёкёли, — писал он, — мы получили бы его помощь против турок, трансильванская земля, которую бремя немецкого гнета отдало под опеку нехристей, наполнилась бы доверием и объединилась с христианскими государствами. Италия последовала бы ее примеру. Казаки, сербы, болгары, все сторонники Евангелия вскоре тоже вслед за ними пошли бы»{102}.
Поэтому Собёский хотел вырвать всю Венгрию из-под турецкого господства и объединить ее под своим скипетром, а затем передать венгерский трон Якубу. После этого он планировал освободить из-под власти Порты Балканы и вынудить Турцию уйти до Азии.
Далекоидущие планы Собеского совсем не стыковались с устремлениями императора. Леопольд I желал силой подавить венгерское восстание и подчинить всю страну своей власти, а затем в зависимости от сложившейся военной ситуации осуществлять экспансию в направлении Сербии и других балканских стран. По этой причине австрийцы противились планам короля и предложили нанести в этом году удар только по Уйвару и Эстергому, рассчитывая, что поляки вскоре будут вынуждены вернуться домой. «Только бы боги устроили, чтобы Ян III как можно быстрее вернулся в Польшу, — высказывал их мысль вице-канцлер Кёнигсегг. — Он разоряет нашу страну и защищает бунтовщиков, вместо того чтобы помочь нам их уничтожать»{103}. Между командующими в армии союзников начались продолжительные споры.
Между тем, положение польских войск все больше ухудшалось. «Никогда мы не были в такой плохой ситуации, — писал Собеский жене 17 сентября из-под Вены. — Ежели бы нас турецкий лагерь не поддержал кормом, мы были бы уже все пешие. Такое несчастье, что даже соломинки не достанешь, никакой травы, чтобы гусь ею мог поживиться. Только одна земля черная осталась от полчищ войск поганских, а это будет сколько миль, если не сделают нам милосердия, нам на Дунае не поставят мост, чтобы как можно быстрее в край неприятельский войти могли, где пропитания достаточно. Они же (имперские военачальники) тянут день за днем, а сами все в Вене сидят, ведя тот же образ жизни и с теми же плезирами, за что их Господь Бог справедливо наказать хотел… А когда поляки пробираются для пропитания в город, чтобы с голоду не умереть, комендант постановил уже сегодня их в город не пускать и велел по ним огонь открывать, и это за то, что кто-то выстрелил в ворота, когда у него коня отбирали».
Все чаще возникали конфликты с австрийцами, отовсюду королю шли жалобы на людей императора с обвинениями их в грабеже польского имущества. «Стоим мы здесь на дунайских берегах, как когда-то люд израильский у вавилонской воды, плача над лошадьми нашими, над неблагодарностью, такой неслыханной, и что такую подходящую против неприятеля оказию упускаем», — писал Собеский жене. Среди голодающих воинов начали распространяться эпидемии. «Почти все начальство заболело дизентерией и лихорадкой. Не от фруктов, конечно, потому что здесь их не имеем, а из-за суровых лишений, из-за недоедания и жестокой жары, когда только питьем почти пять или шесть дней жили, мало спали, и то только на земле да под голым небом» (уже после выхода в поход из-под Вены. — Л.П.). В более позднем письме (от 24 сентября) сообщал жене: «У нас многие люди стали умирать; одни от ран, другие из-за этой несчастной дизентерии. Я здесь несколько чаек[59] велел перевезти из Вены в Пресбург, потому что здесь люди, как и наши, очень добрые, честные и к нам благосклонные (речь идет о Словакии, тогда Верхней Венгрии. — Л.П.). Здесь нет ни одного человека, как из панов начальников, офицеров, так и из солдат, чтобы на него эта мерзкая хворь не напала».
В конце концов Ян III вынужден был уступить австрийцам, согласившись на нанесение удара только по Уйвару и Эстергому, давним имперским крепостям, захваченным турками. После взятия их союзники должны были расположиться на зимние квартиры в Верхней Венгрии* Определенные круги политиков при дворе императора уже строили планы об окончании войны и сразу же после битвы под Веной начали поиски возможности договориться с Турцией. Поэтому Собеский решил продолжить военные действия в Венгрии, чтобы помешать австрийцам заключить сепаратный мир, который мог обречь Польшу на войну в одиночестве с еще мощной Османской империей.
18 сентября польские и австрийские войска выступили в поход из-под Вены в направлении Пресбурга. Силы союзников были уже в значительной степени ослаблены понесенными потерями и из-за болезней, а также из-за ухода немецких войск. Численность армии составляла 25 тысяч поляков и 20 тысяч австрийцев, в действительности же пригодных для боев воинов, солдат и офицеров было значительно меньше. Темп марша был невысокий, так как войска донимали жара и голод, а вся территория была опустошена турками. 30 сентября союзники подошли к Яварину (Дьёру), где солдаты показывали друг другу мост на Рабе, у которого будто бы останавливался на отдых Кара-Мустафа после бегства из-под Вены.
2 октября король въехал в Комаром, мощную имперскую крепость на острове при впадении реки Ваг в Дунай, наиболее выступавшую на восток австрийскую позицию. В результате болезней, многочисленных смертей и дизентерии силы союзников в это время уменьшились до 35 тысяч человек. Комаром должен был стать исходным пунктом для дальнейших операций против турок. Здесь начались совещания по выбору дальнейшего направления движения. Согласно информации, полученной союзниками, главные турецкие силы находились под Будой, в 80 километрах отсюда, а в Уйваре стоял сильный турецкий гарнизон, насчитывавший около 10 тысяч человек, состоявший в основном из солдат бывшего корпуса Хусейн-паши. В расположенном в 60 километрах от Эстергома городке Левице стоял Тёкёли со своими куруцами (уже только с 8 тысячами), готовый к переговорам с императором и поляками.
Присутствие под Будой сильной армии Кара-Мустафы серьезно ограничивало свободу действий войск союзников, так как создавало угрозу атаки с тыла или быть отрезанными от тыла в случае попытки овладеть какой-либо из крупных крепостей, занятой турками. Поэтому имперские военачальники, похоже, уже начали жалеть, что вначале не приняли план Яна III и не двинулись сразу на великого визиря. В конце концов по предложению короля решили двинуться на Эстергом, а после взятия этой крепости идти на Буду и еще раз расправиться с Кара-Мустафой. При этом рассчитывали, что оставшийся в тылу и окруженный Уйвар рано или поздно вынужден будет капитулировать. Первой целью союзников на пути в Эстергом должна была стать небольшая крепость Порканы, расположенная на левом берегу Дуная и обороняющая плацдарм у моста на этой реке.
Уже 2 октября союзники начали переправляться через реку Ваг. Так как переправа продолжалась четыре дня, колонна христианских войск растянулась на несколько километров. Во главе двигалась польская конница, при которой находился король, за ней — пехота и артиллерия, а в конце — австрийцы. В среду 6 октября передовые отряды принесли первые, как оказалось позже, ошибочные, сведения о неприятеле, заверив короля, что на этой стороне Дуная никаких турецких сил, кроме немногочисленного гарнизона в Порканах, нет.
Между тем, назначенный Кара-Мустафой сераскиром над всеми войсками бейлербей Буды Кара-Мехмед
6 октября переправился по мосту под Эстергомом на другой берег Дуная и занял позиции под Порканами. Вместе с ним находились отряды силистрийского бейлербея Мустафа-паши, боснийского Хызыр-паши, румелийского Арнауд-Хасан-паши, караманского — боснийца Мехмед-паши и сивасского паши Бинамаза-Халифа. Всего почти 30 тысяч человек. Заночевавшие с 6-го на
7 октября в 12 километрах от Поркан польские отряды узнали, правда, о том, что к местечку идет помощь, но утром король, не ожидая подхода имперских войск, поднял к выступлению весь авангард, состоявший из 6000 конницы, и двинулся вперед. Напрасно посланный герцогом Лотарингским генерал Дюнвальд говорил о рискованности дальнейшего марша. Король твердил, что должен взять крепость, до того как к ней придет подкрепление, и посоветовал австрийцам следовать за ним. Это решение имело фатальные последствия.
Вместо тысячи человек Ян III застал под Порканами всю армию Кара-Мехмеда. Идущий во главе колонны польский авангард, состоявший из легкой конницы и двух полков драгун под командой коронного стражника Стефана Бидзиньского, натолкнулся на укрывавшиеся в гористой местности турецкие силы и сразу же был отброшен превосходящими силами врага. Мало чем помогла помощь нескольких хоругвей подоспевшей на помощь кавалерии под предводительством гетмана Яблоновского. Собеский быстро сориентировался в ситуации и решил во что бы то ни стало сдержать натиск турецкой конницы до подхода пехоты и артиллерии. Он еще не знал, что главные польские и австрийские силы двигались медленно, а множество солдат разбежались вместе с челядью по окрестностям в поисках еды и корма для лошадей.
