Владимир Мельников - На Днепровском рубеже. Тайна гибели генерала Петровского
Почти полгода комкор Л.Г. Петровский числился в кадрах Красной Армии, но практически находился не у дел, ожидая своей участи. Это время было для него самым сложным в жизни, даже сложнее, чем когда его уволили со службы. Каждый день он ждал звонка, надеялся, что произошла ошибка и он вновь понадобится армии, но телефон молчал. А ночью Леонид Григорьевич с трепетом в душе и болью в сердце прислушивался к стукам на лестничной клетке — не за ним ли пожаловали ночные гости из НКВД. В это время семья Л.Г. Петровского — он, жена и дочь Ольга — жила в доме, который многие годы носил название «Дом на набережной»: 16 подъезд, квартира № 321.
Этот дом, как никакой другой, часто упоминается в рассказах, когда речь идет о той или иной исторической личности, а таковых в доме проживало очень много. Многим его жителям было не суждено пережить период сталинских репрессий.
Памятник живой истории, которому недавно исполнилось 80 лет, обросший за это время многими тайнами и легендами, разного рода слухами и немыслимыми фактами из жизни его обитателей, он стоит мрачной серой крепостью на Берсеньевской набережной Москвы-реки, однако имеет адрес: Москва, улица Серафимовича, 2.
О том, что здесь в разные годы жили многие выдающиеся личности нашего государства, прославленные полководцы и военачальники Красной Армии, свидетельствуют многочисленные памятные доски с их именами.
Как только его не называли его за прошедшие 80 лет: Дом Советов, Дом Правительства, 2-й Дом Совнаркома СССР, Дом ВЦИК и СНК, «Дом Иофана», «ДОПР» и наконец — Дом на набережной. По воспоминаниям Ольги Леонидовны, Леонид Григорьевич Петровский очень любил этот дом с его просторными квартирами и чистыми лестничными маршами, что еще не часто можно было встретить. Приезжавшие к ним гости всегда восхищались им. Но в тот период, когда он оказался не у дел, ему казалось, что дом стал чем-то напоминать собой тюрьму.
Несколько позднее Леонид Григорьевич даже решил сменить квартиру, и они с семьей переехали в квартиру № 427, находившуюся в 25-м подъезде. Сейчас здесь проживают другие люди. Они, наверное, и не знают о том, что в их квартире в свое время жил легендарный советский генерал.
В конце ноября 1938 года раздался звонок, и незнакомый голос сообщил, что ему приказано немедленно прибыть в Управление кадров. По прибытии в Управление кадров ему вручили приказ Наркома обороны № 02489 от 29 ноября 1938 года, в соответствии с которым Л.Г. Петровский был уволен из рядов Красной Армии по статье 43, пункт «А».
Через месяц его исключили из членов ВКП (б). Леонид Григорьевич не признал выдвинутых в его адрес обвинений, тем не менее был вынужден расстаться и с партбилетом, и с командирским удостоверением, получив взамен военный билет № 13601, в котором черным по белому было записано, что его владелец является комкором запаса РККА. Тем не менее, как рассказывает дочь генерала, уволенному из армии Леониду Григорьевичу Петровскому назначили пенсию в 610 рублей, на которую и жили всей семьей.
Помимо арестов за контрреволюционную деятельность, параллельно шла чистка командных рядов Красной Армии и по политическим соображениям. Для лиц начальствующего состава, увольняемых по политико-моральным причинам, был введен условный шифр «О.У.» — особый учет. Если на приказе об увольнении командира из армии стоял шифр «О.У.», такие лица брались на «особый учет» с тем, чтобы не приписывать их к войсковым частям, не зачислять в переменный состав территориальных частей, не призывать в РККА по отдельным заданиям и нарядам и не направлять в войска в начальный период войны. Под этим шифром и был уволен из армии Л.Г. Петровский.
Нелегкие времена переживала и родная ему Московская Пролетарская дивизия, которая с апреля 1938 года была переименована в 1-ю Московскую стрелковую дивизию[18]. Как оказалось, одна из лучших дивизий РККА оказалась сплошь и рядом «засоренной враждебными элементами». По крайней мере так считало командование Московским военным округом.
Будет весьма интересно ознакомиться всего лишь с коротким фрагментом выступления члена Военного совета МВО, дивизионного комиссара А.И. Запорожца на заседании Военного совета при народном комиссаре обороны 21 ноября 1938 года, чтобы понять обстановку, сложившуюся тогда в стране и армии:
«Товарищи, политико-моральное состояние войск Московского военного округа является исключительно здоровым. Бойцы, командиры, политработники и семьи начальствующего состава как никогда преданы своей Родине, как никогда сплочены вокруг Коммунистической партии, ее ленинско-сталинского Центрального Комитета и вождя партии и народов т. Сталина. Политические органы и комиссары, реализуя указания народного комиссара обороны и решения Всеармейского совещания политработников, проделали большую работу по очищению своих рядов, рядов Московского военного округа, большевистских рядов партийных и непартийных большевиков. Они провели, с нашей точки зрения, большую очистительную работу от врагов народа и просто разложившихся элементов. Очищение войск от врагов народа и политически неблагонадежных элементов мы продолжаем и до настоящего времени.
Наибольшая засоренность у нас, мы считаем, в частях противовоздушной обороны, 14-й стр. дивизии и затем в авиационной бригаде и Московской стр. дивизии, которая раньше называлась Пролетарской дивизией...»{36}
Такое вот было время.
Первые недели после увольнения из армии Леонид Григорьевич с минуты на минуту ожидал ареста, но затем твердо решил не сидеть сложа руки, а найти себе применение в гражданской жизни и параллельно бороться за отмену приказа. Спустя два месяца он устроился на конструкторские курсы, а вскоре начал готовиться к поступлению в Промышленную академию имени Кагановича, где тогда учились многие государственные и партийные руководители и их жены, продолжая писать письма в Наркомат обороны и другие инстанции с просьбой о восстановлении его в рядах Красной Армии.
Ольга Леонидовна вспоминает:
«Поступить в Промакадемию было не так-то и легко. Папа основательно готовился к вступительным экзаменам. Особенно много внимания он уделял подготовке к экзамену по русскому языку. Даже был вынужден брать уроки у репетитора, моей школьной учительницы. Он хорошо все сдал и поступил в академию.
Стал учиться. Благодаря этому спала некоторая напряженность в нашей жизни».
Учась в академии, Леонид Григорьевич не оставлял мысли добиться пересмотра своего дела. По вечерам, когда дома все ложились спать, он садился за стол и писал письма: в адрес Президиума Верховного Совета М.И. Калинину, который хорошо его знал, в Наркомат обороны К.Е Ворошилову, в Центральный Комитет ВКП (б) И.В. Сталину, пытаясь доказать, что произошла ошибка и он ни в чем не виноват. Л.Г. Петровский даже не задумывался о том, что таких «невиновных» по стране насчитывались миллионы. Ему казалось, что он будет обязательно услышан. И чудо произошло.
1 апреля 1939 года его дело разбиралось на заседании Комитета партийного контроля, которое лично вел заместитель председателя комитета М.Ф. Шкирятов. Когда Григорий Иванович узнал, что Шкирятов лично занимается делом его сына, то приуныл. Все знали его как ярого приверженца сталинских идей. Под его руководством партийный контроль превратился в такое же карательное оружие партийной верхушки, как и органы государственной безопасности. Никита Сергеевич Хрущев так характеризовал Шкирятова: «Старый большевик, но Сталин обратил его в свою дубину. Он слепо... делал все так, как говорил Сталин».
А.Л. Белова, жена командующего Московским округом командарма 1-го ранга И.П. Белова, расстрелянного в июле 1938 года, сама хлебнувшая в те годы немало горя, сказала о нем буквально следующее:
«Мерзавец из мерзавцев, палач и садист. Странно, отчего про него мало пишут, он же чудовище, фашистское чудовище, иначе и не скажешь».
Тем не менее после непродолжительной дискуссии комиссия вынесла положительное решение, и Л.Г. Петровскому было разрешено восстановиться в партии. По всему видно, что Шкирятов предварительно согласовал этот вопрос с И.В. Сталиным. Очень редко сталинские вассалы принимали подобные решения без ведома «вождя всех народов», тем более в отношении таких известных людей, как Петровские. Никто просто не мог посметь взять на себя такую ответственность — вмиг можно было лишиться головы. По всей видимости, Иосиф Виссарионович решил, что он и так достаточно припугнул непокорное семейство.
Спустя всего полгода после увольнения из рядов Красной Армии решением Партколлегии при ЦК ВКП (б) Леонид Григорьевич был восстановлен в партии. Правда, ему был объявлен строгий выговор за «проявленную им грубость и продажу личной машины по более дорогой цене». Но все равно это уже не исключение из рядов партии, ведь для людей его уровня и служебного положения исключение из партии было равносильно смерти — и политической, и физической. То, что за исключением из партии, как правило, следовали арест и расстрел, на себе испытали тогда многие. Летом 1940 года в Ленинском райкоме партии г. Москвы ему был выдан новый партийный билет № 3 410 347.
